— Я вас всех прошу, — добавил Гален.
Пейтон медленно окинул взглядом своих товарищей.
— Ну ладно, парни, что скажете? Последний переход перед тем, как окончательно удалиться на покой, а?
Улыбки, расплывшиеся на лицах у археологов, ответили красноречивее всяких слов.
— Выходим завтра на заре, — объявил Пейтон Арледжу. Затем обратился к Галену: — Твои вещи по-прежнему у нас… Гален.
Юноша судорожно вздохнул.
— Я не смогу пойти с вами, — тихо сказал он. Повисла напряженная тишина.
— Мне нужно ехать в Крайнее Поле, — пояснил он.
— Но с какой стати?
Голос Холмса вновь зазвучал довольно резко.
— Есть кое-какие люди… о которых мне нужно позаботиться, — застенчиво ответил Гален. — Мне необходимо узнать, что с ними произошло.
— Гален, — с задумчивым видом произнес Милнер. — Гален! То-то я смотрю, знакомое имя. Уж не ты ли участвовал в шахматном спектакле? Уж не ты ли был «Народным защитником»?
Гален кивнул.
— О Господи! — воскликнул Холмс, рассмеявшись столь безудержно и заразительно, как это удавалось только ему. — Ты и впрямь встрял между женихом и невестой, — напомнил он Галену легенду, рассказанную парнем при появлении у археологов. — Так я и думал! И скажите на милость: дочь барона, не больше, не меньше. — Теперь в его голосе слышалось откровенное восхищение. — Что ж, парень, ты, можно сказать, знаменитость.
— Ничего удивительного в том, что тебе пришлось уносить ноги из города, — ухмыльнулся Милнер.
— А теперь поедешь к ней? — спросил Пейтон.
— К ней и еще к одной.
— У тебя что же, парень, совсем стыда нет? — загоготал Холмс. — Крутишь с двумя сразу!
Гален хотел было описать подлинное положение вещей, но понял, что это невозможно. Наконец он сдался, рассмеявшись и покраснев одновременно, и сокрушенно развел руками.
— А вы никогда не верили мне, — покачав головой, протянул он под общий хохот.
Радостно зашипел и Кусака, пристроившийся на коленях у хозяина. Археологи затолковали о предстоящем переходе. Гален взял Кусаку за шкирку, усадил к себе на плечо и поднялся с места.
— Мне пора, — сказал он Арледжу. — Если повезет, к полуночи я буду в Катовере.
— Только будь поосторожней, — пожелал ему воин.
— И ты тоже.
— Мне помогут, — улыбнулся Арледж, кивнув в сторону археологов. — Похоже, я попал в надежные руки.
— Что верно, то верно, — согласился Гален. — Но дело тебе предстоит все равно рисковое. — Они обменялись рукопожатиями, и Гален обратился к археологам: — До свидания, друзья. Еще увидимся.
Хор ответных голосов разительно отличался от ледяного презрения, которым еще совсем недавно встретили здесь Галена.
— Надеюсь, ты найдешь обеих! — на прощанье крикнул ему Холмс.
— И я надеюсь, — ответил он и мысленно повторил то же самое.
Продвижение Монфора по землям Крайнего Поля проходило без сучка без задоринки. Войско Фарранда насчитывало всего несколько сот человек — и его отряды отступали или попросту пускались в бегство, едва увидев, что имеют дело с заметно превосходящими силами противника. Вооруженных стычек практически не возникало, и баронат Крайнее Поле мало-помалу переходил из рук в руки в рамках тщательно разработанной операции.
Опасаясь возможного кровопролития на людных улицах города, Монфор все же обратился к противнику с требованием капитуляции, но его гонцу даже не удалось доехать до замка. В городке, на последнем оборонительном рубеже, разыгралась уже нешуточная схватка, причем Крэнн лично возглавил свое воинство. Каждая улица и каждый дом стали ареной ожесточенного сражения, но накатывающие волной отряды наступающих были неудержимы. Кое-кто из воинов Фарранда, хоть и понимая всю безнадежность сопротивления, пришел на помощь к Крэнну, и чуть ли не все они пали в бою от руки могучего противника. Во второй половине дня воинам Фарранда объявили приказ барона отступить за стены замка, и тут уж даже Крэнн был бессилен — несмотря на всю свою брань и угрозы — удержать их от этого.
Отступающие подожгли несколько домов — с целью замедлить погоню или же просто с досады, — и потому весь город облегченно вздохнул, когда сражение прекратилось. Когда объятые ужасом горожане разобрались кто есть кто, они высыпали на улицы приветствовать воинов Монфора как освободителей. В период недолгого захвата города Крэнном и его людьми те явно не сумели снискать здесь популярности, и теперь многие горожане подтягивались поближе к замку, чтобы своими глазами увидеть окончательную расправу над недавними захватчиками.
А в замке уцелевшие воины Фарранда заняли позиции у ворот, на башнях и на крепостных стенах. Все они, разумеется, понимали, что вопреки всем их усилиям полуразрушенный замок по сути дела совершенно беззащитен, и все же они питали надежду на какое-нибудь невероятное спасение.
Ухватившись за последнюю соломинку, Фарранд передал королю угрозу умертвить всех остающихся в замке заложников, включая Бальдемара, если ему вместе с его войском не позволят беспрепятственно выйти из города. Ребекку он не упомянул, ошибочно предположив, будто Монфору известно об ее бегстве. Суровый ответ короля никак нельзя было назвать неожиданным. Если Фарранд и его люди не совершат этого чудовищного преступления и сдадутся на милость победителя, король обещал барону не наказывать его воинов, а его самого вместе с сыном судить по чести и справедливости. Королевское послание заканчивалось строгими словами: «Вам нечего надеяться на успешное сопротивление, и торговаться со мной смысла не имеет. Жду вашего ответа в течение часа. Монфор».
Как только этот ультиматум был передан, Монфор распорядился, чтобы за замком приглядывали самым тщательным образом. Возможность расправы над заложниками страшила короля, но он понимал, что не вправе принять иное решение. Он не мог терять время на длительную осаду. Штурм должен был завершиться достаточно быстро, а сколько крови прольется в ходе его, это уж теперь зависело от Фарранда. Королю хотелось получить самые точные сведения о том, что творилось в замке; горожане сообщили его людям, что, по слухам, кое-кому вроде бы удалось оттуда бежать, называли в этой связи и имя Ребекки, однако полную гарантию никто дать не мог. Монфор был преисполнен решимости сделать все необходимое для упрочения своей власти и спасения страны, хотя мысль о том, какой бедой это может обернуться для девушки, глубоко печалила его. И как же он жалел, что рядом с ним нет сейчас — черт бы его побрал! — Тарранта. Навыки и умения, которыми обладал этот человек, могли бы составить неплохую альтернативу применения грубой силы.
А в замке Фарранд спорил с сыном. Барон решил сдаться, но одна только мысль об этом привела Крэнна в неописуемое бешенство.
— Если не сдадимся, то погибнем! — заорал на сына Фарранд. — А что в этом хорошего?
— Если сдадимся, то все равно погибнем, — зашипел в ответ Крэнн. — Государственная измена карается смертью.
— Еще остается надежда, что до суда к нам на помощь сумеет прийти Ярлас.
— Суда? — Крэнн подпрыгнул на месте. — Какого еще суда? Ты, должно быть, рехнулся. Монфор распорядится казнить нас на месте!
— Нет. Я знаю, что он человек чести, — возразил барон. — Как, впрочем, и я.
— Ну и подыхай со своей честью, — презрительно бросил Крэнн. — Если уж мне предстоит умереть, то я умру с мечом в руке!
Он вырвался во двор и, прежде чем Фарранд успел приказать остановить его, собрал последних верных ему воинов, велел отпереть недавно починенные ворота и промчался через городскую площадь.
Когда Крэнн со своими воинами врезался в толпу мирных зевак, началась настоящая паника. Никто не ожидал такого самоубийственного поступка, и воинов Монфора удалось застигнуть врасплох. Они заметили врага слишком поздно — когда участники прорыва уже успели нагнать страху на всю площадь и залили ее кровью. Во главе отряда неистовствовал сам Крэнн, в глазах у него сверкала дикая ярость. Пройдя через площадь, как нож сквозь масло, воины Крэнна свернули на одну из прилегающих улиц, где продолжили расправу над беззащитными горожанами и растерявшимися воинами короля. Одних сразили мечом, других затоптали насмерть копытами коней.