«Помогите!»

Эмер и Гален стояли сейчас рядом с ней, и она черпала в этом утешение, но еще больше ей была нужна сейчас помощь троих колдунов. Она не могла разглядеть их, но сейчас это не имело никакого значения.

«Помогите мне!»

«У меня только холст, а кисточек нет», — ответил Кедар.

«Они тебе не понадобятся!»

«Но что мне написать?»

«Щит, который прикроет нас».

«Страницы начали разворачиваться! — в удивлении воскликнула Эннис. — Что мне прочесть?»

«Книга — это только врата, и не больше».

«Но все страницы здесь чистые!»

«Не надо ничего читать — расскажи нам историю от себя».

«Я могу сыграть, — предложил Невилл. — Но что?»

«Древнюю музыку — но и твою собственную».

«Не понял».

«Просто заиграй. Музыка сама научит тебя».

И вот разобщенные таланты троих колдунов слились воедино. Из крепостного двора полилась музыка, томительная завораживающая мелодия, заставившая умолкнуть все вокруг, кроме начавшей рассказ сказительницы. Ее слова были адресованы не кому-то одному, но всем, кто был способен ее услышать. И между музыкантом и сказительницей в воздухе заколебалось некое видение, превращающее рассказ в подлинное течение событий, а музыку — в музыку самой жизни. Красочное воображение колдунов сумело изменить расцветку всего внешнего мира.

А слова, произносимые Эннис, рассказывали о том, как впервые за много веков в мире проснулось волшебство, как оно впрялось и воткалось в щит, скованный из чистого света. Музыка Невилла выковала мост, соединяющий землю с той субстанцией, из которой соткана Паутина, а художнический дар Кедара придал этому мосту зримую форму.

Зачарованные зрители увидели, как сперва замерцал, а потом и вспыхнул вокруг Ребекки волшебный знак, состоящий из двух треугольников, вписанных в круг. Но видели этот знак именно таким далеко не все. Кое-кому он явился массивным черным щитом из кованого железа, а кому-то другому — хрустальным облаком, переливающимся всеми цветами радуги, — но все без исключения были тронуты волшебной картиной.

Совмещенная воедино мощь троих колдунов возросла не втрое, но стократно. Но ее было по-прежнему недостаточно,

Тиррел захлопал в ладоши, разразившись оглушительными издевательскими аплодисментами.

— Просто замечательно! — насмешливо воскликнул он. — Итак, замысел моих древних недругов завершился все-таки не полным провалом. Но чего ты хочешь добиться этим жалким спектаклем?

Говорил он снисходительно, говорил, откровенно потешаясь над девушкой.

Ребекка почувствовала, как нарастает мощь троих колдунов, и с помощью Эмер и Галена пустила в ход свои дар Прядущей Сновидения, чтобы придать колдовскому напору необходимое направление. Сила талантов друзей потрясла девушку, а появление волшебного щита восхитило, как любого другого, кто следил за происходящим, но ей и самой было ясно, что все это смехотворно жалко по сравнению с сатанинской мощью, накопленной Тиррелом на протяжении долгих столетий. Трое древних колдунов по-прежнему оставались в ловушке и были совершенно беспомощны, их волшебная сила была отторгнута от них и обращена во зло могущественным королем-богом, стремящимся к своей цели. А если они не сумеют прийти на помощь, то поражение будет только вопросом времени, и Ребекка хорошо понимала это.

— Ну и надолго ли еще хватит у тебя силенок? — словно прочитав и озвучив ее собственные мысли, заорал Тиррел. — Или приказать братьям вновь напустить на тебя моих слуг? Твой щит хорош против волшебства, но от «соляных» он тебя не защитит. Ни тебя, ни твоих друзей. Или тебе не хочется избежать этой бессмысленной бойни?

«Помогите мне!»

В реальном мире кто-то положил руку в железной перчатке ей на плечо и с превеликой осторожностью обнял ее. В Паутине вновь появился ее сын, он казался сильней, чем раньше. Ребекка с новой надеждой поглядела на него, но его крошечное личико выглядело расстроенным.

«Мне не прорваться к ним, мамочка, — заплакал малыш. — Это слишком сложно».

Собственная неудача угнетала его.

— И не думай освободить древних, дитя! — рявкнул Тиррел.

«Ему известно все, что мы затеваем», — в отчаянии подумала Ребекка.

— Оставь свои усилия, Ребекка. Смирись с судьбой. Тебе известно, что все предсказано заранее. Слишком я могуч в Паутине. — Тиррел вновь ухмыльнулся гнусной ухмылкой. — Тебе ведь уже хватило, верно?

Закрыв один глаз, он подмигнул ей.

И вдруг Ребекка поняла, почему лицо короля-бога показалось ей знакомым. Ей вспомнился сон, случившийся несколько месяцев назад, — тот сон, в котором она попала на холст одного из портретов, висящих в галерее, тогда как предки с других портретов таращились на нее. И один из них точно так же подмигнул.

И вновь под стенами замка кто-то закопошился. Это очнулись застывшие до поры до времени «соляные». Крики и стоны защитников замка слились с лязгом железа: битва возобновилась. Тиррелу наскучила игра, которую он вел с Ребеккой.

Перекрывая доносящийся снизу шум, Ребекка закричала во весь голос:

— Условия твоего договора не выполнены! Каделль был твоим сыном!

И вновь наступила тишина, означающая, что монахи почуяли опасность, заключающуюся в ее словах. Тиррел тоже вроде бы растерялся. И по всей огненной башне замелькали кровавые, пурпурные и багровые сполохи.

— Я твоя прямая наследница! — закричала Ребекка, вонзая в короля-бога слова, как отравленные стрелы. — Условия не выполнены, и договор следует признать не имеющим силы!

— Ты лжешь! — завопил в ответ Тиррел.

В ответ Ребекка окунула пальцы в кровь, по-прежнему сочившуюся у нее из ссадины на локте, и подняла обагренную руку вверх.

— Твоя кровь течет у меня в жилах, Тиррел! — прокричала она. — Вот мое доказательство!

За огненной башней воздух пришел в движение, потемнев исполинской дымкой.

— Это ложь! — зашипел Тиррел, но голос его уже потерял недавнюю уверенность в собственной правоте. — Я собственными руками убил своего законного сына, а всех незаконнорожденных прикончили монахи!

— За одним исключением, — возразила Ребекка.

Ее голос звучал теперь тише, но столь же решительно, как прежде.

Пока Ребекка говорила, Паутина решила подтвердить подлинность ее слов: и она увидела в обратном порядке долгую череду предков — сперва показалась она сама, потом Бальдемар, потом лица принялись мелькать одно за другим, пока не появился Каделль… а за ним и Тиррел. И Ребекка была не единственной, кому предстало это зрелище. Впервые за все время в глазах у короля-бога мелькнул страх. Во все стороны брызнули языки пламени, и люди инстинктивно отшатнулись от них, прячась за каменной кладкой стен. Ребекку и стоявших рядом с нею защитил от языков пламени волшебный щит.

Клетка, в которой были заточены трое древних колдунов, начала расползаться. Одни за другими открывались врата в Паутине. Древние и нынешние колдуны обратились друг к другу с радостными приветствиями, угадав и опознав одни других, тогда как Ребекка и ее сын сплели воедино свои нити.

«Я нашел их, мамочка!»

Его детский голосок ликующе звенел.

«Отлично, мой маленький», — ласково ответила она.

— Нет! — вскричал Тиррел.

Его душераздирающий крик подхватили и монахи, позабыв о своей миссии перед лицом новых испытаний. Воздух, дрожащий за спиной у короля-бога, становился все темнее.

«Три колдуна родятся из…

Под солью паутин пряду…»

Все треугольники заработали одновременно и согласованно. Каждый из когда-либо живших на свете Еретиков подхватил слова магического заклинания. Теперь, когда древние колдуны были освобождены, подлинное волшебство возросло тысячекратно. И скрипка Невилла звучала отныне не в одиночестве — его музыка пела для всего мира: долов, морей и гор, небес, звезд, солнца и луны. Она стала голосом всего живущего. Голосом возделанной и целинной земли, пустынь и снегов. И голосом соляных равнин.

Дар Кедара воссоединился с талантом Кавана — и вдвоем они принялись писать картину размерами в целый мир — и этот мир был таким, каким ему надлежало быть.