Передали скрепленные папскими печатями грамоты Андрею Щелкалову, тут же призваны были толмачи.

Сперва зачитали послание Григория XIII Иоанну:

«Возлюбленный сын, <…> привет тебе и апостольское благословение. Из писем твоей светлости, которые передал нам твой посланец Фома Шевригин, и из беседы с ним мы узнали то, что ты хотел нам сообщить. Мы исполнились радостью и возблагодарили Бога, побуждением которого свершилось то, что столь великий государь из столь отдаленных областей приветствует нас в своих письмах через своего посла и возрождает обычай своих предков, светлейшей памяти государей. <…> Мы всегда будем готовы [сделать] для твоей светлости все, что ты просишь (насколько сможем сделать это своим влиянием и стараниями). Мы занимаемся делами договора очень охотно, так как понимаем, что наша обязанность и долг — заботиться о самом полном объединении христианских государей. Мы пошлем, как ты просишь, кого-нибудь из своих людей вместе с Фомой Шевригиным и позаботимся, чтобы они прибыли к тебе возможно более коротким путем невредимыми, не испытав в пути никаких затруднений. Что же касается того, чтобы нам удержать польского короля от союза с турками и татарами против христиан, мы считаем, что в этом нет необходимости: ведь мы никогда ничего не слышали о подобном союзе и не можем подозревать этого на основании предположений. И хотя в настоящее время он не ведёт войны с неверными, однако это для него общее дело вместе с прочими христианскими государями. <… >

О настоящей войне мы не можем сказать ничего определенного, но два года тому назад сам польский король в публичном письме признался, что вынужден был предпринять ее в силу величайшей необходимости, и привел много причин этому.

<…>Мы предлагаем вам обоим наше влияние и наши труды, если вы захотите ими воспользоваться при улаживании ваших раздоров, благодаря чему прекратилось бы столь большое кровопролитие среди христиан. Ведь мы считаем, что вы ни в коем случае не отвергнете доводов разума. <…> Когда же вы уладите свои дела, тогда, конечно, все христианское оружие сможет быть обращено против общих врагов, а на это нельзя надеяться до тех пор, пока вы воюете между собой и не служите общему делу. <…>Существует одна Церковь, одно стадо Христово, один после Христа его земной наместник и вселенский пастырь. Святые отцы, ученые Церкви и все Вселенские соборы признают и провозглашают, что римский первосвященник и является им. Ведь это очень ясно и охотно признали на Флорентийском соборе (а с тех пор прошлоуже почти 150 лет) епископы всей Греции.

<…> И мы усердно молим Бога и просим, насколько это в наших силах, твою светлость, тщательно это обдумать и усмотреть в этом увещании нашу любовь к тебе, желание твоего благополучия и благополучия всех твоих земель (а мы знаем, что они многочисленны и изобилуют народам).

<…> Мы посылаем к твоей светлости том сочинения о Флорентийском соборе, напечатанный очень точно с самого хранящегося у нас оригинала. Мы просим тебя прочитать его и поручить твоим ученым изучить его возможно внимательнее, и мы надеемся, что благодаря этому снизойдет к тебе божественная милость. Ведь мы желаем одного: чтобы ты был как можно ближе к нашему апостольскому престолу и по религии, и по уважению к нему. А мы и все христианские государи и во всем прочем всегда будем готовы поддержать твое достоинство.

Обо всем этом ты подробнее узнаешь от возлюбленного сына нашего, которого мы посылаем к тебе, Антонио Поссевино, теолога и священника Общества Иисуса, самого дорогого для нас, испытанного во всех отношениях и у нас, и у великих государей. Мы желаем, чтобы ты его охотно принимал, выслушивал и глубоко уважал: твое радушие позволяет надеяться на это. И если с Божьей помощью установится между нами религиозное единство, о котором мы говорили и которого страстно желаем, то, пользуясь им как основанием, ты пришлешь к нам посольство, достойное столь важного и необходимого дела, столь желанного для нас и для Вселенской Церкви. А мы обещаем тебе нашу отеческую любовь, самое блестящее посольство к тебе и всякого рода почет, который мы привыкли оказывать великим государям христианского мира.

Написано в Риме, у Св. Петра, 15 марта 1581 г., на девятом году нашего понтификата».

Иоанн, истинный потомок византийских императоров, умело скрывал свое напряжение и раздражение под маской любезной улыбки. Он склонил голову. Послания царевичам и супруге Иоанна, кою по ошибке папа именовал в послании Анастасией (видимо, в Риме не знали, что она уже двадцать лет в могиле), зачитывать не стали. Они были наполнены добрыми пожеланиями, и папа, благословляя членов царской семьи, надеялся, что они отнесутся со вниманием и полным доверием к его посланнику.

Далее послы вручали государю подарки. Каждый из даров был с торжественностью показан царю и придворным, и Поссевино старался как можно красочнее описать их. Здесь были золотые четки с драгоценными камнями, отделанный золотом кубок, хрустальный крест-распятие с частицей креста, на котором был распят Иисус, и еще множество драгоценной рухляди. Иоанн внимательно осматривал каждый подарок и удоволенно кивал. Особенно ему понравился крест.

— Это дар, достойный папы, — сказал он и отдал его обратно в руки Поссевино.

Наконец, Поссевино представил последний дар — упомянутый папой том о Флорентийском соборе. Кожаный переплет был скреплен ремешками, украшен камнями и золотом.

— Этот труд, надеется его святейшество, поможет тебе, государь, обрести свет истины, который и приведет тебя и державу твою к миру и процветанию.

Говоря это, Поссевино своими черными холодными глазами недобро взглянул Иоанну в очи, пожелав, видимо, сразу увидеть, честен ли государь в своих словах насчет признания им Флорентийской унии…

Но Поссевино и не мог предположить, как хитро мог повести себя правнук византийского императора во имя своих целей. Иоанн снова кивнул и сказал, что для него большая честь принимать у себя посланников папы, и им дозволено пользоваться любыми благами, как подобает дорогим гостям.

Далее в другой просторной палате начался обед. Многочисленные придворные и знатнейшие бояре заняли свои места за богато уставленными столами с различной бесчисленной снедью в золотой и серебряной посуде. Иезуитам уготовлены были места по левую руку от государя, Поссевино усадили рядом с Иоанном. По правую руку от него сидел царевич. Полле них на отдельном стольце, сверкая, на алых подушках лежали государевы венцы. А над головой Иоанна висела украшенная золотом и драгоценными камнями икона Богородицы, кою иезуиты подолгу пытались разглядывать.

Поссевино заметил, как удивлены были его спутники богатством посуды и одежд, обилием блюд и напитков, которые, казалось, они никогда прежде не видели ни у одного из европейских вельмож — здесь была настоящая Азия, с этими чудными вычурными одеждами, рабской покорностью народа царю, возомнившему себя полубогом…

Звучали здравницы, взмывали вверх кубки с вином и медом, не замолкали неустанные домрачеи. Иоанн всячески оказывал послам свое внимание. Поссевино любезно откушал несколько блюд, но ему несли еще и еще. Кубок его не пустел, хоть он только лишь слегка пригубливал великолепное греческое вино, силясь сохранить ясность разума, ибо даже за обеденным столом он не собирался отлагать то, ради чего приехал. Разговаривая с Иоанном о его войне с Польшей, Поссевино невольно восхищался тем, с какой величавой статью Иоанн преподносил себя — в его жестах, взглядах, словах величественно было все.

Дьяки преподнесли грамоты, в коих, по словам царя, было закреплено его право владения Ливонией. Сам же он говорил, что начал войну с ливонцами потому, что те не выполнили условий договора с ним, отказывались платить дань и притесняли православных людей на своих землях.

Важно помнить, каким прочным будет всеобщий мир, когда все вспомнят о единстве Церкви, римской и греческой. Его святейшество позаботится о том, государь, — заявил Поссевино. и царь, улыбаясь глазами, ответил: