— Веди струг вверх по реке, разведай, чего да как. В бой не ввязывайтесь, коли что. Осмотрите берега для ночлега и назад!

— Сделаем, атаман! — кивнул Матвей и скомандовал: — Греби, братцы!

Поплевав на руки, Мещеряк сам взялся за весло. Архип, продрогший после сна, похлопал по плечу молодого безусого казачка:

— Сынок, дай погрести. Согреться хочу!

Парень охотно уступил место Архипу, а сам сел в середине, схватив обеими руками пищаль. Струг мягко тронулся и вскоре стремительно поплыл вверх по реке, оставив флотилию позади.

— Да ни черта тут нет, — проворчал Ясырь, оглядываясь по сторонам. Судно петляло вдоль извилистой реки, прижимаясь к левому берегу.

— Подплывай ближе, братцы. Далече отплыли уже. Тута разведаем, — скомандовал вскоре Матвей и сплюнул в воду сквозь зубы. Днище струга вскоре уперлось в отмель и встало, задрав кверху носовой брус.

— Вот те раз, — молвил Архип, — как мелко-то тут…

— Вперед, братцы, — тихо велел Матвей и первым вылез из судна, омочив ноги в ледяной воде. За ним высыпали все остальные и с пищалями наперевес побрели к пологому берегу.

Тихо. Где-то прокричала незнакомая птица, будто хохоча злобно над незваными гостями, и крик ее еще долго стоял эхом над чащей. Молодой казак украдкой перекрестился. Архип оглянулся — берег, понемногу скрываясь за деревьями, все больше отдалялся, и легкий озноб пробежал по его телу. Судно, которое они оставили, казалось спасительным оплотом — здесь же, на незнакомой земле в мрачном лесу, они были уязвимы, слабы. Их было всего восемь человек. Ежели что — не отбиться…

Едва Архип подумал об этом, с визгом из травы, из-за деревьев выскочили люди в лохматых шкурах. Они были всюду и разом сумели окружить немногочисленный казацкий отряд. Скуластые лица их с узкими глазами, в коих отчетливо читались ужас вкупе с яростью, были перемазаны сажей. Они кричали, целясь в чужаков из луков, угрожая им копьями. Казаки, крепко стиснув пищали, затравленно оглядывались, кружась на месте. Дикари подступали к ним ближе. Их уже было явно больше двадцати, ежели не тридцать.

— Следили за нами, мать вашу! — прокричал гневно Ясырь.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — велел Матвей, осознавая, что, ежели они начнут отбиваться, их тут же убьют. Молодой казак первым бросил пищаль на землю и, воздев руки, глупо улыбался дикарям. Постепенно мужики тоже побросали свои самопалы.

Дикари, видимо, хотели повязать своих пленников, но сами боялись их, не решаясь даже к ним прикоснуться. Они о чем-то громко спорили меж собой, толкали казаков древками копий, силясь, видимо, увести, но мужики сопротивлялись, отпихивались.

Архип, стиснув зубы, глядел, как похожее на диких зверей племя все больше обступает их, они кричат в исступлении, видимо, не ведая, что делать дальше. Что с ними будет теперь? Поспеет ли атаман? Неужели теперь суждено сгинуть — вот так? Он слышал когда-то, что дикие племена Сибирской земли съедают сердца врагов или приносят их в жертву своим богам. Убереги, Господи…

С берега грохнул выстрел, за ним еще один, и дикари с воплями бросились врассыпную, позабыв о своих пленниках. Ясырь первым поднял свою пищаль, коротко прицелился и выстрелил. Кто-то из дикарей рухнул в траву, но его тут же подхватили соплеменники и потащили прочь. Казаки, так же схватив свои самопалы, били им вдогонку. Вскоре племя исчезло в лесной чаще, будто никого и не было.

Тем временем на берег уже выбрался Иван Кольцо и толпа казаков. Кто-то бросился вдогонку за дикарями, но вскоре вернулся ни с чем. Мещеряк и его бойцы стояли, как в воду опущенные, словно побывали только что в лапах смерти.

— Ну что? Небось в порты наложили? — искоса глядя на них, пошутил Кольцо, и казаки поддержали его дружным гоготом.

— Гляди, как эти удрали! Видать, самопалов наших испугались! — крикнул кто-то, и худой, как скелет, Савва Волдыря протяжно свистнул, сунув в рот два пальца.

Мещеряк, стиснув зубы, стремительно направился к берегу, где остался его струг. За ним гуськом шли все остальные. Только сейчас Архип почуял, как промокла от пота его одежда, и его бил сильный озноб. Гордый Матвей же, уязвленный своей неудачей, был мрачен и страшно ругался сквозь зубы.

Оказалось, на берегу уже стояла вся флотилия. Ермак со снисходительной улыбкой глядел на неудачливых лазутчиков, сидя под стягом на своем судне.

— Сегодня нам повезло, и никто не погиб, — заметил Бряз-га. — Далее будет труднее. Не избежать нам засад, видать…

— Надобно достать «языка», — решительно произнес Ермак, глядя на казачью лихую ватагу, которая, хохоча и громко переговариваясь меж собой, спускалась к берегу из леса и рассаживалась по стругам. Брязга понимающе кивнул. Настало время настоящей войны.

Новгород стал отправной точкой для русских войск в борьбе со шведами. Здесь собиралась рать, коей приказано было срочно прорываться на помощь осажденному Орехову. Новгородский воевода Иван Голицын уже тогда чувствовал себя плохо, словно тело постепенно лишалось всяческих сил для жизни. Он заметно постарел и высох и, ощущая постоянную слабость, вскоре слег. Князь понимал, что государь до сих пор не простил ему гибели войска под Венденом, и потому не решался просить его о дозволении вернуться в Москву, к своей семье, кою Иван Юрьевич не видел так долго. Но вскоре пришел приказ — подготовить войско для выступления к Орехову. И князь Голицын, превозмогая недуг, принялся исполнять государев наказ.

На дворе у него шум и суета — телеги, нагруженные различным провиантом, вереницами въезжают в открытые ворота детинца. Прямо подле воеводского терема установлены стольцы — дьяки указывали в бумагах каждую доставленную вещь. Мужики, пыхтя, выгружали тюки в ангары.

Через другие ворота входили ратные, конные и пешие. Людей также расписывают по местам. Среди прибывших был и Михайло. Отчитавшись, он с угрюмым лицом выслушал дальнейшие указания.

В полутемной избе, куда его определили, было многолюдно и душно, пахло тяжелым мужским духом и кислыми щами. Ратные, кто развалился на лавках, кто лежал на устеленном попонами полу, болтали, все больше о походе на шведов.

— Побьем шведа — и войне конец! — говорил кто-то.

— Так уж и конец!

— А то! Навоевались!

— А кто поведет нас, братцы?

— Молвят, кто-сь из князей Шуйских…

Михайло, сидевший в полудреме в самом углу, приоткрыл один глаз, слушая мужиков. Может, здесь, где Иван Петрович Шуйский не будет так окружен многочисленными ратными и воеводами, как в Пскове, удастся лично поговорить с ним, попроситься на службу? Сейчас его уже не терзали мысли о потере свободы и чести. Страх неизвестности пугал больше, чем холопство, которое для него, разоренного дворянина было уже не так ужасно. Смирился. Что ж, надобно лишь обратить на себя внимание воеводы…

На Новгород обрушились проливные дожди. Близилась середина октября. Тогда-то и прибыл в Новгород будущий предводитель похода. Михайло разочаровался — командовать ими будет не Иван Петрович, а какой-то его родич, говорят, до этого лишь стоявший на воеводстве под Серпуховом.

Ратные были выстроены на площади подле древнего Софийского собора. Молодой князь Андрей Иванович Шуйский, держа руку на прицепленной к расшитому каменьями поясу сабле, в темном корзне, отороченным куньим мехом, в высоких сапогах с закругленными носками, шел вдоль строя, вглядываясь в лица ратных. Чуть позади него, шаг в шаг, двигался плечистый крепкий юноша с редкой порослью на худых щеках. Что-то Михайле показалось знакомым в чертах его лица, он не мог понять, что именно, ибо был уверен, что видит этого парня впервые в жизни.

— Больно молод воевода. Как бы не полегли мы все там из-за него, — шепнул Михайле стоящий подле него ратный. Вскоре князь Шуйский прошагал мимо Михайлы, скользнув по нему взглядом. Михайло тоже немного успел разглядеть своего воеводу — живой, твердый взгляд, пухлые губы в кольце темной вьющейся бородки. Да, молод! Но не это беспокоило сейчас Михайлу. Как поступить? Возьмет ли на службу этот князь? Да и стоит ли к нему идти? Черт его знает! От досады стало совсем тоскливо.