— …Молвят, царевич Алей осадил Соликамск, но отступил с потерями. Казаков держи у себя как можно дольше. На содержание их пришлю тебе серебра. Да вели отлить им пушку от моего имени, за это тоже будет уплачено.

Максим Яковлевич дождался, пока писарь окончит, после велел перечитать грамоту и, удоволенно кивнул. Стало быть, Ермак сдержал обещание и пришел в Пермскую землю. Не сунется ныне Кучум сюда! Не сунется! Ликуя, словно он выиграл уже войну, приставил Максим Яковлевич к воску на грамоте свой именной перстень с печатью.

Радуясь лишь спасению своего хозяйства, он, конечно, не ведал того, к грядущим каким великим событиям он отчасти приложил свою руку.

В августе Делагарди вновь повел шведские войска в Новгородскую землю. Прежде всего, надобно было овладеть берегами Невы, и на пути знаменитого полководца встала небольшая каменная крепость, ставленая на островке у истока Невы — Орехов[17]. Делагарди глядел на нее с берега, уже представляя ход дальнейших событий — осада будет недолгой. Хотя массивные стены и пять мощных башен с шатровыми верхушками выглядели внушительно, фельдмаршал считал, что Нарву было взять куда сложнее. Тем более Орехов уже два года был заблокирован шведскими войсками.

С Ладожского озера, погоняемые пронизывающими ветрами, ползли грязные тучи, вскоре напрочь затянувшие небо. Разом все стало безжизненно-серым, заморосил мелкий дождь. Шумела бурная река, черная, словно окрашенная дегтем.

Вначале фельдмаршал велел хорошенько обстрелять крепость. На берегу установили пушки. Грохнул первый выстрел, и эхо его, словно увлекаемое ветром, ненадолго повисло над берегом. Затем ударил еще выстрел, и еще. Фельдмаршал тем временем в своем шатре расписывал своим генералам план скорого штурма. Крепость собирались взять с ходу и не терять времени попусту.

Делагарди даже не вышел поглядеть на то, как его ратники, погрузившись в лодки, двинулись в атаку, он терпеливо ждал, слышал лишь со стороны крепости несмолкаемый треск мушкетов и гул пушек, безжалостно поглотившие человеческие вопли и крики. И он даже не понял, что произошло, когда ему доложили об отступлении шведов. Как побитые собаки, они на лодках неслись прочь от крепости к берегу, где стоял шведский лагерь.

Известие это Делагарди выслушал в спокойствии, хотя планы фельдмаршала потерпели крах — придется задержаться тут. Нельзя идти на Новгород, оставив за спиной эту крепость, сохраняющую контроль над Невой.

— Изготовьтесь к осаде, — кратко и жестко велел Делагарди.

Так началась длительная осада крепости Орехов, вставшей на пути всего шведского войска.

Никогда приказчик не осмеливался будить Никиту Григорьевича Строганова посреди ночи. Он боялся и теперь, но не доложить о случившемся ему не мог. Купец спал на пуховой перине рядом со своей дородной супругой. Приказчик осветил его лицо свечей. Спал купец сладко, причмокивая слюнявыми губами.

— Никита Григорий! Никита Григории! — шептал ему на ухо приказчик, и легонько тряс купца за плечо. Всхрапнув, Строганов, подобно сове, широко открыл глаза. Он даже не сразу понял, что происходит, проворчал:

— Чего? Чего тебе?

— Никита Григории! Казаки! Казаки уходят!

— Куда… уходят? — закрывая глаза, пробурчал Строганов, но приказчик вновь начал его тормошить:

— Не время спать! Вставайте, Никита Григории, ну!

Тут Строганов вскочил в кровати, подле него встрепенулась спросонья жена.

— Уходят? — взревел он, вытаращив глаза на приказчика.

— Стражники содеять не смогли… уходят, — вжав голову в плечи, докладывал приказчик.

— Ах ты червяк! — закричал Строганов, вскакивая с перины. На ходу он что есть силы оттолкнул приказчика, и тот рухнул за сундук, гулко ударившись о стену. Свеча, кою он держал в руке, тут же погасла. Супруга Строганова крестилась, сидя в постели, а Никита Григорьевич, на ходу одеваясь, уже спешил во двор.

В остроге была страшная суета. Всюду горели пламенники, гарнизон был во всеоружии.

— Старшого ко мне! Живо! — ревел купец на весь двор. Старшой прибыл незамедлительно, вытянувшись по струнке перед Строгановым.

— Где Ермак? — шумно сопя, спросил Никита Григорьевич.

— Ушел, — шмыгнув носом, отвечал старшой.

— Как ушел? А стража? Почто не задержали? Как ворота дозволили открыть?

— Повязали они стражу. Сами открыли. Ушли…

— Остолопы! Бестолочи! Псы! — топал ногами Никита Григорьевич. Уже хотел было посылать погоню, но вскоре поостыл, выпил ушат холодного кваса, сел на бочку, начал думать.

Почти два месяца минуло с приезда в Орел-городок дружины Ермака. Здесь все это время казаки держались отчужденно от жителей и всего гарнизона. Их словно побаивались, сторонились, только сам Никита Григорьевич Строганов старался казакам всячески угодить, льстиво улыбался каждому, заглядывая в их угрюмые грубые лица. Но договаривался обо всем он только с Ермаком. Подле атамана были всегда носатый Богдан Брязга и чернобородый Иван Кольцо.

Строганов вспоминал минувший день. Он пригласил Ермака, Кольцо и Брязгу отобедать за своим богато уставленным различными яствами столом. Казаки не отказались от трапезы, и Никита Григорьевич, скрывая брезгливость, наблюдал, как они ели руками, набивая полные рты, шумно рыгали, облизывая жирные пальцы или вытирая их о белую скатерть.

— Хорошо ль вам тут живется? Лучше, чем в степи зимовать, ведь? — убеждал их купец.

— Тебе уже сказано было, но ты, видать, забыл. Ты обещал нам порох и оружие, — откидываясь на спинку резного кресла, отвечал Ермак, со смаком пережевывая рыбный пирог. — Молодцам нашим хлеба не хватает. Где обещанный тобой хлеб?

— Будет! Все будет! — улыбаясь, кивал Строганов. — Молодцев ваших голодными не оставим, нет! Ведь Максим Яковлевич, брат мой, призвал вас на свое содержание. Едва нужда такая будет, мы тотчас с братцем моим все достанем для вас!

Во взглядах казаков читалось презрение, и Никита Григорьевич как никто ощущал, что со временем их будет все труднее сдерживать. Недавно их удалось задобрить только что отлитой для них пушечкой (на деньги Максима Яковлевича, конечно), но теперь надобно было содеять что-то еще! Братец Максим Яковлевич, кажется, не понимает, что своей скупостью он доведет сие дело до страшного для всех исхода! Конечно, гарнизону Орла-городка хватит сил, чтобы подавить казацкий бунт, но ему, Никите Григорьевичу, надобно было кормить своих людей! Не мог он допустить, дабы его служилых объедали эти наемные воровские морды! А время идет…

— Так достань! — сказал Кольцо, едва не отшвырнув от себя тарель с объедками. Улыбка сошла с лица Строганова.

— Достану. Сегодня же отпишу Максиму Яковлевичу в Чусовой городок. А посуду ты мою не бей! — с раздражением ответил Никита Григорьевич. Дерзость этого чернявого казака уже приводила его в ярость — пусть знает свое место! Темные глаза Ивана Кольцо вспыхнули огнем, но Ермак сумел утихомирить его.

— Теперь ответь нам, купец, — утерев рушником бороду, молвил атаман. — Ты ведь звал нас для того, дабы мы в поход на сибирского хана шли. Или нет?

И этот вопрос уже не раз поднимался. Казаки жаждали битвы и наживы, за этим они сюда приехали, верно. Но у Строгановых был план — как можно дольше держать казаков на своих землях, дабы суметь противостоять войскам Кучума.

— Ты не ведаешь, о чем просишь, атаман, — сведя брови, отвечал Строганов. — Земли, что за Уральским камнем, дики, никто далече от них не ходил. Ведаешь, сколько силы у хана Кучума? Ежели ныне пойдем на него, и мы своих людей потеряем, и ты сам там смерть найдешь. Ныне мы не готовы. А скоро зима. Ведаешь, какая лютая зима там, в землях сибирских? Надобно дождаться, пока кочующие вдоль наших земель войска татарские уйдут прочь, сие и есть наше дело — люд православный защищать, что на землях этих живет. За этим мы и позвали тебя, атаман.