Ермак, опустив глаза, усмехнулся краем губ. Никита Григорьевич же продолжал:

— Переждем татарскую рать, а там, глядишь, и государь людьми поможет. Вишь, и у нас руки связаны! Не помогает нам государь, войною со шведами занят! Нечем нам пока сибирского хана бить!

Ничего Ермак на то не ответил, погодя, поднялся из-за стола, следом за ним встали Брязга и Кольцо.

— Благодарствуем за хлеб, за соль, — вздохнув, молвил Ермак. — Красиво говоришь, купец. Красиво! Прощай.

С этим они оставили Никиту Григорьевича наедине. Со злобой глянул он им вслед, сплюнул, отвернувшись от стола, и, взглянув на иконы, трижды широко перекрестился.

Теперь Строганов сидел на бочке и думал. Вокруг него творилась настоящая суматоха — гарнизон готовился к выступлению, все ждали лишь приказа. Но Никита Григорьевич, повесив на грудь голову с растрепанными ото сна волосами, думал. Стало быть, Ермак повел казаков на сибирского хана. Не ради славы, ради наживы пошел! Отправлять погоню за ним — себе дороже. Тут каждый ратный на счету! А ежели с казаками пальба начнется — сколько он потеряет? Нет, погоню отсылать нельзя. К тому же, как доложили, казаки вдосталь набрали пороха, свинца, забрали и отлитую для них пушечку. Повоевать решили мужички!

Поздно Никита Григорьевич вспомнил о своем брате Максиме — казаки, ежели поплывут вдоль реки Чусовой, то пройдут мимо его владений. Как бы они сами не взяли силой то, что он им обещал. Лишь бы не убили…

Уже под утро он узнал, что из города пропал и кузнец Архип. Может, с казаками ушел? Строганов припомнил, что задерживал ему плату за работу. Награду за то, что кузнец отправился звать казаков, он тоже не получил. Это все Максимка виноват! Он и должен был ему заплатить! Но, забыл, видать… Жаль, добрый был мастер! Добрый!

Под утро казачьи струги подошли к Чусовому городку. С верхушек стен и башен деревянного бревенчатого острога выглядывали стражники. Не сходя со стругов, казаки оглядывали крепость, прикидывая, видимо, как ее взять в случае чего. Острог был значительно меньше Орла-городка, стало быть, и гарнизон — слабее.

— Слышь! Чего уставился? Хозяина зови своего, Максима! — крикнул атаман Никита Пан, широко улыбаясь из-под своих вислых густых усов. Звонкое эхо его повисло над холмистыми берегами, еще укрытыми сиреневатой пеленой сумерек.

— Вы кто будете? — послышалось с верхушки башни.

— Молви ему, атаман Ермак Тимофеевич погостить к нему прибыл! — отвечал Пан. — Да поживее! А то сами войдем!

Ворота открылись незамедлительно, и казаки всей гурьбой высыпали на берег. Стражников на стенах стало значительно больше. Сам Максим Яковлевич, еще чумной ото сна, вышел к незваным гостям, кутаясь в накинутую на плечи отороченную соболем ферязь. Со смятением оглядел он собравшееся под его острогом скопище.

— Кто звал меня? — вопросил он, силясь унять появившуюся слабость. Руки его била мелкая дрожь, да и по глазам было видно — оробел купец при виде грозной толпы. К нему выступил невысокий крепкий мужик в грубом шерстяном кафтане. Оглядев Максима Яковлевича с головы до ног, он молвил:

— Здравствуй, купец. Ты звал нас, вот и пришли мы по твоему зову. Отдай, что обещано было, и храни тебя Бог!

Строганов понял сразу, что это и есть Ермак, но немного смутился — он ожидал увидеть исполина, великого воина, а атаман оказался невзрачным простым мужиком, каких при дворе купца пруд пруди.

— За службу вам выплачено будет, как только она завершится, — осипшим голосом отвечал Максим Яковлевич и кашлянул в кулак.

— Мы свой долг выполнили, татар на Чусовой разбили. Ныне за тобой должок остался. Идем мы на сибирского царя, тебя и твоих людей защищая. Так что плати! — Ермак заглянул в лицо Строганову так, что тому стало совсем боязно. Однако так просто расставаться со своим добром он не собирался.

— Что ж, — Максим Яковлевич задрал бороду, силясь совладать с собой, — я отдам вам какую-то часть припасов. Токмо кто за них с лихвой и в срок заплатит? Один Бог ведает, вернетесь ли вы…

— Ах ты, паскуда! — послышался вопль из-за спины Ермака, и вперед выступил чернобородый казак с золотой серьгой в ухе. — В кабалу нас тянешь, пес?

Тут же забушевало казацкое море, где-то мелькнули выхваченные сабли, кто-то начал палить в воздух из пищалей. Максим Яковлевич отшатнулся, поглядел на своих стражников, также оробевших, что-то пытался сказать, но казаки всей толпой хлынули на него, проталкивая купца и его стражу в ворота. Сопротивляться никто не посмел — страшно представить, чем бы это закончилось.

Архип наблюдал за происходящим, сидя в струге. Ему было не по себе. Да, он сам напросился к казакам, чуя перед ними свою вину за то, что передавал им лживые обещания Строгановых, коих и сам стал ненавидеть за скупость. Однако его никто не винил. Архип надеялся, что в этом походе сумеет вдосталь захватить добычи, дабы помочь Аннушке. Ибо, работая на Строгановых, далеко не уедешь — это он тоже начал понимать. Кончились славные времена на этой земле, напрасно Архип верил в то, что найдет здесь лучшую и легкую жизнь — люди были везде одни и те же…

Когда казаки всей толпой уже ввалились в открытые ворота, Архип, перекрестившись, взял свою саблю и, перешагнув через борт струга, вступил на песчаный берег и двинулся вслед за всеми. Максима Яковлевича и его стражу вытолкали на площадь перед небольшой беленой церквушкой, кою когда-то купец сам построил, уповая на милость и защиту Господа в его делах. Теперь Максиму Яковлевичу казалось, что даже Бог помочь ему не в силах. С него сорвали шапку, порвали ферязь. Иван Кольцо схватил его за ворот атласного кафтана и проговорил в самое лицо, вытаращив свои страшные глаза:

— Отворяй амбары свои, иначе застрелю тебя, сучий сын!

— Хорошо! Хорошо! Токмо не убивайте! Не убивайте! — зажмурившись, молил Максим Яковлевич, воздев руки.

Вскоре казаки начали опустошать его амбары. Несли кули с зерном, бочки с порохом, свинцом, с различной снедью — с мясом и маслом. Волокли пищали, стащили еще две мелкие пушки. Кто-то из ратных вызвался идти вместе с казаками. Вызвались и следопыты, и толмачи, коим, видать, тоже надоело служить скупому купцу. Совсем серый и поникший, Максим Яковлевич отрешенно наблюдал за этим грабежом. Вскинув на плечо пищаль, мимо прошел Иван Кольцо. Взглянув с презрением на купца, он сплюнул ему под ноги и двинулся дальше.

Заполучив обещанное, и даже больше, Ермак увел казаков вниз по реке Чусовой, как оказалось позже, навстречу его бессмертной славе. Что толкнуло атамана на этот шаг — доподлинно не известно. Но то, что ни Строгановы, ни Иоанн не имели к этому походу никакого отношения — факт. Спустя столетия история Ермака обрастет многочисленными легендами и домыслами, и потомки Строгановых с гордостью начнут рассказывать о том, как снаряжали казаков и организовывали поход на хана Кучума, присваивая себе роль покорителей Сибири.

Однако в те дни, когда Ермак вел свой отряд за Уральский хребет, Строгановы не ведали, что им делать. Государю докладывать ни о чем не стали, опасаясь наказания. Однако доложил об этом в Москву дьяк Пелепелицын, тот самый, коего год назад вместе с посольством ногайского хана захватили Иван Кольцо и Богдан Барбоша…

После той страшной истории, когда дьяк чудом остался жив, его отослали на воеводство в Чердынь, город, граничивший с владениями Строгановых. Именно в те дни, когда Ермак покинул Орел-городок, Чердынь подверглась налету сибирских татар. Пелепелицын тут, однако, проявил настоящую мужественность, он возглавил оборону и сумел отбить приступ неприятеля, рассеяв их пушечными выстрелами. Воевода только и видел с вершины стены носящихся вокруг крепости бесчисленных улюлюкающих и воющих всадников, осыпающих острог дождем стрел. Он терял людей, и ждал, что Строгановы пришлют на помощь своих казаков (им уже было отправлено послание с просьбой о подмоге), но никто не пришел. Земли вокруг Чердыни были разорены и выжжены, саму Чердынь татары все же осаждать не стали и, отброшенные плотным пушечным огнем, отступили в леса.