Фародин приставил меч к горлу девантара.

Ты не забыл, что произошло, когда я умер в ледяной пещере, эльф? — послышался голос в голове Фародина. — Может быть, мне захотелось бы прийти к вашей возлюбленной еще раз, если ты лишишь меня тела. Оставшаяся рука Лжеца коснулась ноги Фародина. Эльф отодвинулся. Казалось, что-то холодное входит внутрь него.

Какой прекрасный остров, — шептал голос. — Ты действительно хочешь послать меня туда? Может быть, в этот раз мне принять твой облик?

Вокруг меча Фародина появилось светло-голубое сияние.

— Ты ошибаешься, Лжец. Никто не может попасть к ней. Даже ты. — Сталь вошла глубоко в плоть.

Одним рывком эльф разделил шейные позвонки, а затем поднял голову за длинные светлые волосы. Преисполненный холодной ярости, глядел он в выгоревшие глазницы. Затем положил голову в чашу с раскаленными угольями.

Внезапно меч засветился ярче. Что это — силуэт возле тела мнимого священнослужителя?

Фародин прыгнул вперед. Он уже ничего не видел. Неужели всего лишь обман зрения? Иллюзия, созданная трепещущим светом факелов? Фародин обернулся и взмахнул мечом. Он прыгал вперед и назад, рассекая воздух, словно сошел с ума. И с каждым ударом сердца возрастал его страх. А что, если последние слова девантара были больше, чем просто отчаянной угрозой?

Внезапно свечение меча погасло. Черные прожилки побежали по стали. Ледяной холод проник сквозь кожаную обмотку рукояти, коснувшись пальцев Фародина. Эльф испуганно выпустил оружие. Сталь стала черной, словно вороново крыло. Ударившись о каменный пол, меч разлетелся на множество осколков.

Каждая косточка в теле Нурамона отдавалась болью. Странно, но он не испытывал удовлетворения, глядя на тело мертвого девантара.

Здесь было сделано все. Враг был мертв, раны наспех залечены. Оставалось только убраться из этого ужасного места.

Он устало вернулся вместе с товарищами в зал со звездой альвов. Мандред и Фародин несли тело Лиондреда, было видно, насколько опечален ярл. Оба осторожно положили тело короля рядом с золотой звездой.

— Не надо было нам брать тебя с собой, — сказал Мандред, нежно проводя рукой по лицу короля и закрывая ему глаза.

Лицо Фародина выражало беспокойство. Нурамон разделял это чувство. Его товарищ передал ему последние слова девантара. Неужели Нороэлль в опасности? Или эта угроза была всего лишь последней отчаянной попыткой запугать их? Нет, они победили его! Сомнений быть не может. То, что Фародин держал в руках камень альвов, было доказательством их триумфа. Но пожать его плоды они смогут только тогда, когда снова окажутся в человеческом мире и покинут монастырь. В худшем случае они будут вынуждены прорываться с боем, и тогда им придется объяснить Мандреду, что он не сможет взять с собой тело короля.

Нурамон встал на золотую плиту. Он откроет врата и подготовится к тому, чтобы тут же быстро создать новые, которые перенесут их из монастыря Тьюреда в Фирнстайн. Он сосредоточился на заклинании. Вокруг появились тропы альвов. Но что-то было не так. Тропы изменились, казалось, они объяты языками пламени. Он попытался сотворить заклинание, однако в самом начале почувствовал боль на лице, словно за голову его хватали раскаленные руки, чтобы запустить внутрь горячие пальцы.

Он разорвал заклинание и упал на колени. Когда целитель снова смог видеть, то заметил ужас на лицах товарищей.

— Что случилось? — спросил Мандред.

— Нет, только не это! — воскликнул Фародин. Его взгляд был устремлен в никуда, но Нурамон знал, что видит его товарищ. Пламя на тропах альвов не могло укрыться и от него. — Это месть девантара!

Они были заперты. Так же, как барьер королевы блокировал путь к Нороэлль, барьер девантара мешал им покинуть Расколотый мир. Взгляд Нурамона упал на камень альвов, который держал в руках Фародин. Это их единственная надежда. Но они ничего не знали о камне и должны были сначала научиться пользоваться его силой. Могли пройти годы, прежде чем они сумеют постичь тайны драгоценного артефакта. А этого времени у них не было. Они умрут от жажды прежде, чем разберутся даже с основами.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Мандред, указывая на одну из больших серебряных пластин, окружавших звезду альвов.

Ярл присел перед ней на корточки.

Нурамон и Фародин заглянули ему через плечо. На поверхности серебряной пластины появилась картинка, почти как в водном зеркале королевы. Она показывала фьорд перед Фирнстайном. Словно стоя на западе, у каменного круга, они могли глядеть вниз, на город. Было утро, костры, похоже, погасли. Рукав фьорда тянулся на юг. Галеры эльфов и плавучие крепости троллей исчезли. Вдоль берегов еще были видны серые холмы погребальных костров. Сомнений не было: серебряная пластина показывала Фирнстайн после морской битвы.

И вдруг что-то шевельнулось. Это волны! Они двигались так, словно над фьордом дул сильный ветер. Но что-то было не так на картинке. Для сильного ветра волны были слишком малы. Появлялись облака, быстро проплывая по голубому небу. Когда показалось солнце и быстро пошло по небу, стало ясно, что это не ветер движет волны и облака. Солнце быстро укатилось к горизонту, настала ночь, появились звезды, только затем, чтобы несколько ударов сердца спустя уступить место новому дню.

Время текло у них на глазах. Нурамон вспомнил пещеру Лута. На ледяной стене, мешавшей им выйти, они наблюдали тогда похожую игру света. И тогда они вышли из пещеры тридцать лет спустя.

Мандред высказал то, о чем думал Нурамон.

— Ради Лута! Этот проклятый девантар заманил нас в ту же ловушку, что и тогда! — Ярл огорченно покачал головой и уставился на свой город.

— Вот только на этот раз нас никто не освободит, — тихо произнес Фародин. — Глупцы мы!

— Может быть, королева придет нам на помощь, — предположил Нурамон.

— Ты помнишь, что сказала королева? — спросил Фародин. — Девантар ждал ее или шаманку троллей.

Это Нурамон помнил. Но королева говорила о каких-то других могущественных существах. Однако в данный момент это ничего не значило.

— Ты имеешь в виду, что мы попали в ловушку вместо королевы?

— Да. И она сделает что угодно, только не сунется в монастырь, где заклинание священнослужителя с кровью демона в жилах может стоить ей жизни.

Нурамон кивнул. Фародин был прав. Они были предоставлены самим себе.

— Тогда мы должны попытаться разобраться с силой девантара. Другого выхода у нас нет. Можно только надеяться на то, что мы как-нибудь научимся пользоваться камнем альвов.

— Как это? — воскликнул Мандред.

Нурамон поглядел на серебряную пластину. День и ночь уже нельзя было отличить друг от друга. Только неяркий свет сумерек. Снег и трава сменяли друг друга, показывая, как быстро бегут годы. Но волновало Мандреда не это. Он указал на каменный круг. Там были видны врата, но не привычные им, сотканные из тумана. Ничто не закрывало их, можно было поглядеть прямо в Альвенмарк, бросить взгляд к подножию холма и увидеть руины башни. Даже крепкие сучья Атты Айкъярто были видны отсюда.

— Почему открыты врата?

Нурамон пришел в ужас. Если время так быстро течет у них перед глазами, то видно только то, что постоянно. Это горы, город, расплывчатое зеркало воды, каменный круг и вид на Альвенмарк. Если бы перед их взглядом прошел эльф или человек, они бы его даже не заметили, только если бы он стоял на месте хотя бы на протяжении сезона. Врата в Альвенмарк были открыты, а времена года сменяли друг друга у них на глазах все быстрее и быстрее. Рос и город. Все больше становилась гавань. Словно годовые кольца высились ряды домов, уходя за стены, пока не заложили новую, более крепкую, с высокими башнями.

А затем случилось нечто, чего они никогда не ожидали. Врата в Альвенмарк стали шире, словно разрыв в ткани мира. Они протянулись от утеса до самого фьорда, над водой к берегу, где Эмерелль открыла им врата в монастырь. Что там происходит? Неужели это конец Альвенмарка, а они могут только наблюдать за этим? В Нурамоне проснулась ярость.