Прежде чем начать спуск с моста, Мандред и Альфадас встали во главе небольшого отряда. Если кто-то увидит их, то скорее всего решит, что это прибыли князья с севера со свитой. Жители удивленно провожали их взглядами, но вскоре снова принимались за повседневную работу. Очевидно, здесь привыкли к чужакам.

И тем не менее в городе было неспокойно, и вовсе не из-за появления всадников. Чем ближе подъезжал отряд к храму, тем ощутимее становилось беспокойство. Что-то происходило в Анискансе. Казалось, весь город на ногах. Люди толпились в узких улочках, поднимаясь на холм. Товарищам пришлось спешиться и отвести лошадей во двор одной из таверн, с животными осталась лучница Номья. Остальные затесались среди людей, которые явно стекались к храму. Царившее в городе настроение напоминало Нурамону свадьбу у кобольдов. Все натыкались друг на друга, царила атмосфера радости.

Нурамон выхватывал из общего гула голосов обрывки разговоров. Люди судачили о чудесном целителе и его баснословной силе. О том, что вчера он спас ребенка, который едва не задохнулся, и о том, что все больше и больше чужестранцев прибывают в город, чтобы посмотреть на Гийома. Пожилой человек гордо рассказывал о том, что король пригласил Гийома ко двору и остаться там, однако, очевидно, священник отказался покидать город.

Наконец маленький отряд достиг площади перед храмом. Стоя в толпе, сложно было оценить, сколько людей собралось здесь, но их, очевидно, были сотни. Нурамон стоял, затиснутый между потеющими и толкающимися людьми, и ему становилось дурно. Воняло потом, нестираной одеждой, прогорклым жиром и луком. Краем глаза эльф заметил, что Фародин поднес к носу надушенный платок. Нурамон пожалел, что не может облегчить свою участь подобным способом. Люди и чистота — это такие вещи, которые просто не способны существовать вместе, это он узнал давно благодаря Мандреду. За последние три года Нурамон стал несколько более стойким к запахам, обрушивавшимся на него в первую очередь в городах. Однако вонь здесь, посреди людской толпы, была поистине ошеломляющей.

Внезапно где-то впереди раздался голос. Нурамон вытянул шею, однако в толпе не сумел разглядеть говорившего. Похоже, он стоял возле большого дуба, занимавшего центр площади.

Голос был звучным, говоривший владел всеми приемами риторики. Каждый слог сознательно подчеркивался, так же поступали и философы Лина, столетиями упражнявшиеся в ведении диспутов, чтобы достичь совершенства. При этом искусство их заключалось не столько в том, чтобы убедить при помощи аргументов, но и подобрать слова так, чтобы дыхание полностью подчинилось голосу. То, что делал тот человек, стоявший перед толпой, граничило поистине с чудом.

Стоявшие вокруг люди уже не обращали внимания на Нурамона и его необычных спутников — они были полностью захвачены оратором.

Фародин протолкался к Нурамону.

— Слышишь голос?

— Чудесный, не так ли?

— Это меня и беспокоит. Вероятно, мы у цели.

Нурамон промолчал. Он боялся того, что предстоит сделать, если там, впереди, с толпой говорил действительно сын Нороэлль.

— Олловейн, — сказал Фародин, — бери Йильвину и Гельвууна. Вы пойдете налево. Мандред и Альфадас, вы берете на себя центр. А мы с Нурамоном обойдем справа. Сначала мы будем наблюдать за ним. Здесь, среди людей, нам ничего больше не остается.

Товарищи разделились, и Нурамон с Фародином двинулись вперед. Они осторожно проталкивались сквозь ряды людей, стоявших словно громом пораженные и внимавших священнику. Голос отчетливо перекрывал гул голосов на площади.

— Прими силу Тьюреда, — очень кротко произнес он. — Ибо она дар, который принес я тебе от него.

Вскоре после этого кто-то крикнул:

— Вы только посмотрите, он исцелился! Рана закрылась! — площадь ликовала.

Какая-то старуха бросилась Нурамону на шею и поцеловала его в щеку.

— Чудо! — воскликнула она. — Он снова сотворил чудо! Он — благословение этого города!

Нурамон смотрел на старуху, ничего не понимая. Поистине, это было чудо, раз она поцеловала незнакомого человека.

И вот проповедник перед ними поднялся над уровнем толпы. Он помог подняться на ноги человеку, испытывавшему явное облегчение.

— Это сила Тьюреда, нашего бога!

При виде целителя Нурамон замер. Он почувствовал, как шедший рядом с ним Фародин тоже вдруг остановился.

Священнослужитель поднялся на невысокую стену колодца неподалеку от дуба и заговорил с исцеленным. Однако Нурамон почти не слышал слов. Он был потрясен осанкой и жестами этого человека. У Гийома были черные волосы, спадавшие на плечи. Как и все священнослужители Тьюреда, он был одет в темно-синюю рясу. Лицо его было овальным, нос — узким, подбородок — мягким, а губы — полными. Если бы у Нороэлль был брат-близнец, то он выглядел бы так же, как этот священнослужитель.

Этот мужчина был ее сыном!

Нурамон наблюдал за тем, как Гийом повернулся к человеку со сбившимися седыми волосами, у которого, похоже, не двигалась рука. Он взял больного за руку и произнес молитву.

Нурамон отпрянул. Ему показалось, что что-то сжало его сердце. Словно сильная рука коснулась его души. Всего мгновение продолжалось это жуткое ощущение. Словно оглушенный, эльф попятился и наткнулся на молодую девушку.

— Тебе нехорошо? — обеспокоенно спросила она. — Ты так побледнел.

Эльф покачал головой и отошел к краю толпы, образовавшей круг вокруг колодца.

Больной поднял руку. Сжал ее в кулак, затем снова вытянул пальцы.

— Он излечил меня! — Седовласый бросился наземь перед священнослужителем и поцеловал подол его рясы.

Гийом казался смущенным. Он взял старика за плечи и поднял.

«Он может колдовать, как и его мать», — подумал Нурамон. Королева ошиблась. Сын Нороэлль — не дитя демона. Совсем наоборот. Он оказался целителем.

Внезапно в толпе раздался крик.

— Гийом! Гийом! Тут один упал!

— Он мертв! — пронзительным голосом крикнула какая-то женщина.

— Несите его ко мне! — спокойно приказал целитель.

Два крепких парня в кожаных передниках принесли к колодцу худощавую фигуру. Мужчину в сером плаще! Гийом отбросил капюшон. Перед целителем лежал Гельвуун.

Нурамон озадаченно взглянул на Фародина. Тот жестом дал ему понять, что нужно подождать. А затем прошептал:

— Надеюсь, Мандред не наделает глупостей!

По передним рядам прошел шепот. Гийом отбросил волосы Гельвууна. Стали отчетливо видны острые уши. Гельвуун, обычно такой мрачный, выглядел мирно, словно спящий ребенок.

Гийом склонился над ним. Священнослужитель казался взволнованным. То ли от вида эльфа, то ли от чего-то другого — Нурамон сказать не мог. Затем Гийом огляделся по сторонам, и Нурамон почувствовал, как взгляд сына Нороэлль скользнул по нему. По коже пошел мороз. Глаза у целителя были ярко-голубые.

Священнослужитель поднялся и произнес:

— Этот мужчина не находится под защитой Тьюреда. Он — дитя альвов, не человек. Ему никто больше не может помочь. Он пришел сюда слишком поздно. И я не могу понять, чем он был болен. Кажется, его сердце просто перестало биться. Однако, говорят, что детям альвов предначертано существование и по ту сторону жизни. Так молитесь же за его душу. Я похороню его тело со всеми почестями, пусть он и не молился Тьюреду. Милость Господа нашего неизмерима. Он сжалится и над этим эльфом.

Взгляд Гийома снова коснулся Нурамона. Было что-то парализующее в его прекрасных глазах.

— Идем, Нурамон, — прошептал Фародин. — Нужно уходить.

Товарищ схватил его и потащил через толпу. Нурамон не мог изгнать из своей головы эти лицо и глаза. То было лицо Нороэлль, глаза Нороэлль, и они принадлежали этому человеку.

Внезапно его встряхнули.

— Очнись! — резко сказал Фародин.

Нурамон озадаченно огляделся по сторонам. Они выбрались с площади и теперь снова находились в одном из узких переулков. А он и не заметил, насколько далеко они ушли.

— Это было лицо Нороэлль! — сказал он.

— Знаю. Идем!