– Смело можете заняться своей речью на церемонии вступления. Книги Бруно у вас есть? Вот это был поэт! До чего же он любил женщин!

По всей видимости, дипломат собирался проголосовать за полковника, но почему же в таком случае он не сказал: «рассчитывайте на мой голос»? Лизандро успокаивал оскорблённого полковника как мог; клялся, что Алмейда не подведёт: просто у него такая манера выражаться – дипломатическая служба учит не говорить всё как есть, а подразумевать и намекать, надеясь на сообразительность собеседника. Однако нет сомнения, что Франселино Алмейда проголосует за полковника – за кандидата, выдвинутого правительством страны. На что ему генерал Морейра, что тот может предложить Алмейде, кроме очередной корзины, да и та будет куплена на деньги Афранио Портелы. Корзина великолепная, спору нет, но, чтобы завоевать голос прожженного дипломата, её явно недостаточно.

Тем не менее Лейте всё же посоветовал полковнику срочно послать Алмейде дюжину шампанского (расходы, само собой, провести по статье «борьба с коммунизмом»).

– Есть прекрасное шампанское из штата Сан-Пауло. Называется…

С отвращением вспомнив вкус красного вина из Рио-Гранде-до-Сул («живой виноград! нектар!»), Лейте сказал:

– Лучше не надо… Не забудь, что Франселино лет тридцать провел за границей…

– Ну и что?

– А то, что надо послать французского.

Полковник Агналдо Сампайо Перейра пожал плечами: какая, мол, разница (деньги на «борьбу с коммунизмом» отпускались в те времена без счета).

– Тогда сам выбери сорт. Вот эти-то изыски и разлагают нацию, и ведут страну к упадку.

ПРЕДОБЕДЕННОЕ ЗАСЕДАНИЕ ВОЕННОГО СОВЕТА

Тревогу поднял Энрике Андраде. Этот просвещённый и тонкий знаток литературы, автор книги о бароне Рио-Бранко, страсть к политической деятельности и либеральные взгляды получил от природы и унаследовал от отца – некогда губернатора штата, потом сенатора, потом министра. Андраде был депутатом парламента, распущенного после переворота на бессрочные каникулы, и принадлежал к числу тех академиков, которые ни за что на свете не стали бы голосовать за полковника Перейру. Он входил в делегацию «бессмертных», явившуюся к ге­нералу, чтобы уговорить его баллотироваться, и с мудрой сдержанностью, столь свойственной ему, способствовал по мере сил успеху этого предприятия: он был настойчив в уговорах, сдержан в комплиментах. Андраде обладал широким кругом знакомств – среди тех, с кем он поддерживал связи, были и сторонники режима – и пользовался славой самого осведомленного человека в стране, славой человека, который умеет отличать истину от крылатой сплетни. Иные утверждают, что Андраде уже в те времена в союзе с консерваторами, либералами и левыми организовывал заговор против Нового государства.

Именно этот человек позвонил своему земляку и другу Афранио Портеле (который в своё время много сделал для того, чтобы Андраде, одолев двух опасных соперников, стал академиком) и предложил немедленно созвать заседание военного совета и сообща обсудить опасную ситуацию. Дона Розаринья желала знать намерения мужа и его друзей во всех подробностях, а потому устроила воскресный обед – в честь автора «Жизнеописания Руя Барбозы» были поданы блюда баиянской кухни, – на ко­торый академиков пригласили без жен, ибо в противном случае доне Розаринье пришлось бы занимать их разговором и, таким образом, пропустить самое интересное.

…Даже всем известный оптимист Эвандро Нунес дос Сантос был в тот день мрачен и встревожен. Было отчего: Лизандро Лейте перед протокольными визитами полковника успел обегать всех академиков и вручить каждому письмо от военного министра и прочих могуществен­ных – военных и гражданских – лиц. Лица эти настоя­тельно рекомендовали поддержать полковника Сампайо Перейру. Кроме Лизандро, две другие сволочи, – говоря о своих недругах, старый Эвандро частенько выходил за рамки академической сдержанности – занялись тем же самым. Кое-каких успехов они достигли: Маркондес, который обещал Эвандро голосовать за генерала, переменил своё решение. Министр сельского хозяйства, в ведении и на содержании которого состояла возглавляемая Маркондесом фольклорная комиссия с непостоянным штатом и неопределёнными функциями, обратился к нему с просьбой. Хороша просьба! Это было требование, приказ, ультиматум. Министр без обиняков уведомил Маркондеса, что если Маркондес, его добрый друг и полезнейший сотрудник, будет по-прежнему поддерживать генерала Морейру, заклятого врага нашего правительства, то поддержку эту нельзя будет расценить иначе как недружественный по отношению к правительству акт, и он, министр, не сможет найти оснований для того, чтобы и впредь оказывать фольклорной комиссии, успешной и плодотворной деятельности которой он, министр, так способствовал, необходимую финансовую помощь. Маркондес, припёртый к стенке, капитулировал: не мог же он, в самом деле, терять такую чудную министерскую кормушку! У него хватило порядочности явиться к Эвандро и сообщить о причинах своего отступничества.

– Правительство решило любой ценой провести Перейру в академики, – сказал Энрике Андраде. – Новое государство желает контролировать все сферы и не может допустить оппозиции. Наша Академия – учреждение весьма престижное, выборы каждого нового её члена вызывают большой общественный резонанс, именно поэтому она должна разделить общую участь. Знаете, сколько писем в поддержку Перейры получил президент меньше чем за неделю? Пять!

Полковник и его приспешники поставили под ружьё всех, кого было можно. Накануне вечером кардинал-примас рассказал Андраде, что Лизандро Лейте пытался уго­ворить его воздействовать на тех академиков, которые больше других были связаны с церковью. Примас отказался. Он не мог, разумеется, не знать, что полковник Перейра несёт прямую ответственность за пытки политзаключенных, за налёты на спящие дома в глухие предрассветные часы, за погромы в общественных и частных библиотеках, за публичные сожжения книг, за весь этот бесконечный список преступлений (только вчера архиепископ Ресифе и Олинды сообщил кардиналу о новых, весьма прискорбных происшествиях в Пернамбуко), и потому решил держаться от спора академиков подальше и церковь в него не впутывать. По сведениям Андраде, министр иностранных дел также отказался выступить на стороне полковника, потому что не раз печатно и публично осуждал слишком крутые методы службы безопасности, начальника же её попросту терпеть не мог: тот велел подслушивать телефонные разговоры, которые вел из своего министерского и домашнего кабинетов бразильский канцлер, – впрочем, ходили слухи, что долго он на этом посту не останется: уж слишком неодобрительно относится к сближению своей страны с державами «оси».

– Слава богу, что генерал Морейра не из пугливых… Но зато и писателя же вы нам откопали, Родриго! – за­ключил Андраде.

– Сами поищите – может быть, найдете кого-нибудь получше. Генерал, конечно, не семи пядей во лбу, но человек твердый и смелый. У него немало достоинств.

– Главное достоинство нашего храброго воина – это его дочь. Да простит меня дона Розаринья, но я думаю, она могла бы быть нам весьма и весьма полезна… Если бы захотела… Очень миленькая и непохожа на недотрогу…

– Перестаньте, Фигейредо, – прервала его хозяйка, – оставьте её в покое. Гений генерал или бездарность, он наш кандидат, и я позвала вас не для того, чтобы выслушивать про него гадости. Скажите мне лучше, как вы собираетесь бороться с этим… – Не желая пользоваться излюбленными выражениями своего кума Эвандро, дона Розаринья никак не могла отыскать точного определения для полковника Перейры.

– Как мы собираемся бороться?

Афранио Портела, воочию представив себе страшную картину разгрома вверенных ему войск, понял, что теперь, когда битва при Малом Трианоне вступила во вто­рую фазу и военное счастье улыбнулось неприятелю, нужно двинуть в бой все силы, все – от обоснованных обвинений до совращений и обольщений. Насчёт дочери Морейры Фигейредо прав: он, Портела, уже сам… э-э… видел её. Впрочем, можно будет отыскать девиц более ловких, опытных и свободных, чем генеральская дочь, которая сейчас, кстати, влюблена по уши…