Как ни старался президент избежать острых тем, разговор вскоре перешел на войну. Когда хозяйка восхитилась мужеством англичан, стойко переносящих варварские бомбежки нацистов, и упомянула Черчилля, полковник не выдержал. Между рыбой под маринадом и рост­бифом с овощами он успел сровнять Лондон с землей, занять Британские острова и посадить Черчилля в тюрьму.

За десертом беседа вновь вернулась в мирное русло: сдавленным голосом дона Эрминия похвалила рыбу, мясо и сладкое, к которому она питает особую склонность, хотя злоупотреблять им не может: и без того «видите, какая я толстая. Впрочем, моему Сампайо нравятся полные женщины». Полковник подтвердил: «Кости хороши только для собак».

Когда гости откланялись, президентша спросила мужа:

– Что же, его изберут?

– Изберут, к сожалению. Впрочем, к тому времени я уже сложу свои полномочия. Ну-ка отвечай, ты ведь специально завела речь о Черчилле? Ах ты, провокаторша! – полушутя упрекнул он свою седую надменную жену.

– А зачем же ты пригласил его ужинать, если не будешь голосовать за него?

– С чего ты взяла, что не буду?

Даже супруга президента узнавала о том, что выбор сделан лишь в ту минуту, когда президент называл ей имя очередного гостя, приглашенного на ужин.

– С чего я взяла? Очень просто: порядочный человек не будет голосовать за этого гитлеровского ублюдка. Видел, какая у него жена? Женщина, по мнению твоего полковника, – существо низшего порядка. Ее дело тол­стеть и ублажать своего повелителя.

– Проголосую я за Перейру или нет, он все равно будет избран, с перевесом в восемь-десять голосов. – Президент обнял жену за талию. – Да, кстати: во втор­ник к нам на ужин придет генерал Валдомиро Морейра с супругой…

– Как? Это что-то новое…

– Из кожи вон лезть не стоит: французские вина дороги, и достать их нелегко. Можно подать то же чилийское шабли, что и сегодня.

Улыбка осветила лицо президентши.

– Все попятно! Если ты приглашаешь к ужину и того, и другого кандидата, значит, голосовать ты не будешь ни за того, ни за другого.

– Какая ты у меня догадливая!

Взявшись за руки, они спустились в маленький сад, где, пропитывая ночной воздух одуряющим ароматом, цвёл жасмин.

ЛЕКЦИИ, ЛЕКТОРЫ И МАРКИТАНТКИ

В 1940 году члены Бразильской Академии читали цикл лекций на тему: «Поэзия в борьбе за установление республики и отмену рабства». Публика состояла в основном из студенческой молодежи, а также из почитателей и друзей лекторов. Однако самым именитым удавалось заполнить зал до отказа и изменить состав аудитории за счет университетских профессоров, издателей, писателей, книготорговцев и светских дам.

С тех пор как генерал Валдомиро Морейра стал кандидатом в Бразильскую Академию, он аккуратно посещал все лекции, не пропуская ни одной. В сопровождении не знающего усталости Клодинора Сабенсы он неизменно усаживался в первом ряду, держа на виду блокнот и авторучку. Сабенса сумел преодолеть горькое недоумение, вызванное тем телефонным разговором, когда генерал послал подальше Академию словесности Рио-де-Жанейро. Он принял самое деятельное участие в предвыборной кампании автора «Языковых пролегоменов», сделавшись его бесплатным и очень исполнительным секретарем, а взамен получил возможность по-прежнему посещать гостеприимный дом супругов Морейра и продолжать корректное ухаживание за их дочерью. Раз уж речь зашла о прелестной Сесилии, упомянем, что она почтила своим присутствием лекцию о Луисе Гама и так бурно рукоплескала лектору – Родриго Инасио Фильо, – что ревнивые подозрения вкрались в душу Сабенсы. Впрочем, Сесилия вовсе не дала ему отставку, а просто перевела в запас первой очереди. Поклонниками Сесилия не бросалась и сейчас – даже после того, как в изысканной гарсоньерке Родриго приобщилась к бессмертию. Ей ли не знать, как непродолжительны милости судьбы?! Сесилия умела пробудить к себе интерес и влечение, но вскоре её банальности и капризы гасили первоначальный пыл возлюбленного, он разочаровывался и удирал, лю­бовь – утеха быстротечной жизни – чахла и гасла, а Сесилия, не в силах перенести одиночество, призывала из запаса своих резервистов, Впрочем, последний по счету – хирург-стоматолог – был уже потерян безвозвратно: он застукал её, когда она целовалась с Родриго в машине. Хирург оказался мещанином и ханжой. Заканчивая свой прощальный телефонный разговор и желая оскорбить Сесилию («не оскорбить, а всего лишь назвать вещи своими именами» – утверждал стоматолог), он обозвал её нехорошим словом.

Глядя, как генерал исписывает страничку за странич­кой в своём блокноте, как он рукоплещет какому-нибудь изысканному перлу красноречия, как срывается с места, чтобы первым поздравить лектора, поблагодарить за доставленное удовольствие, похвалить его эрудицию и стиль, старый Франселино Алмейда, окруженный коллегами, среди которых были Энрике Андраде и Афранио Портела, вспоминает забавный случай, происшедший с ним самим и с Лизандро Лейте, который был в ту пору кандидатом в Бразильскую Академию с сомнительными шансами на успех.

Дипломат читал но пятницам в Пен-клубе лекции о классическом японском искусстве. Тема никого не интересовала, и немногочисленная аудитория редела от лекции к лекции. Вот тогда-то Лизандро ухитрился набить зал Пен-клуба до отказа. Он собрал у себя на кафедре коммерческого права самых нерадивых студентов, которым грозили серьезные неприятности, и, посулив им высокие баллы на следующих экзаменах, привёл не менее дюжины слушателей в зал, где Алмейда излагал сведения о кодзики, манъёсю, о моногатари, никке[19] и тому подобных прелестях. На предпоследней лекции, не считая Лизандро с его запуганными студентами, присутствовали только президент Пен-клуба и курьер – оба по долгу службы. Слушатели уместились в двух первых ря­дах маленького зала. Накануне последней лекции состоялись выборы в Академию, и Лизандро, ко всеобщему удивлению, вышел победителем. Среди тех, кто голосовал за него, был Франселино, который, не зная, кому из трех одинаково невлиятельных кандидатов отдать предпочтение, склонился к прилежному и любезному слушателю… Надо ли говорить, что на последней лекции аудитория состояла из президента, вышеупомянутого курьера и четверых служащих Пен-клуба – швейцаров и сторо­жей. Едва сделавшись академиком, Лизандро счёл себя свободным от всех обязательств и освободил от них своих студентов.

– Сейчас-то что… Я желал бы увидеть тут генерала после избрания. Боюсь, что, если он пройдёт в Акаде­мию, мы лишимся слушателя. А генерал, в сущности, неплохой человек, но вожжи-то в руках у Перейры. Как тут быть – ума не приложу…

Публика стала расходиться. Франселино Алмейда попрощался с академиками:

– Благодарю вас, Энрике, но сегодня я не воспользуюсь вашей любезностью и пойду пешком. У меня назначено свидание.

– С дамой? – ехидно спросил Андраде.

Старик пропустил вопрос мимо ушей.

– Этот генерал внушает мне симпатию.

А причина этой неожиданной симпатии – швея по профессии, секретарша по легенде, разработанной акаде­миком Портелой, – в этот самый момент направлялась в «Синеландию», где у неё было назначено свидание с бывшим послом Бразилии в Японии и Швеции, увлекательным рассказчиком, который мог поведать интереснейшие истории о жизни на Востоке и в Скандинавии. Руки у посла, правда, тряслись, но всё ещё были проворны и ловки.

– Мои маркитантки разлагают вражескую армию, – заметил Афранио Портела, садясь в машину.

В этот вечер академики с жёнами – доной Розариньей и доной Жулией Андраде – собирались поужинать в казино, где выступал знаменитый оркестр Карлоса Машадо «Бразильская серенада» и пел юный гений Гранде Отело – настоящий гений, клянусь честью!

ПРИГЛАШЕНИЕ

Полковник Перейра снова сидит в своем кабинете, где бессонными ночами принимались ответственные решения – только не за письменным столом (враг, гнездив­шийся в траншее по ту сторону линии фронта, разбит), а в углу комнаты, на глубоком кожаном диване. Рядом с ним его покровитель, академик Лейте. На стене висят карты Европы и Африки: булавки с черными головками надвигаются через Ла-Манш на Британские острова, штурмуют пустыню Сахару, Дыхание войны чувствуется на этом передовом КП.

вернуться

19

Кодзики, манъёсю, моногатари, никке – произведения древнеяпонской классической литературы.