И вдруг всё изменилось. Две недели назад, после того как Афранио Портела и Родриго Инасио подсчитали голоса, он лег спать побежденным, а наутро проснулся победителем – единственным претендентом. Соперник приказал долго жить. Кончилась эра унижения и змей с жабами.

Валдомиро Морейра вернулся в своё прежнее качество, но теперь вместе с многозвездными погонами, пуговицами и орденами его генеральского мундира сияли не­стерпимым блеском и пальмовые ветви мундира академического (этому нисколько не мешало то обстоятельство, что он по-прежнему носил дурно сшитую тройку из синего кашемира). В преддверии бессмертия генерал появлялся на традиционных академических чаепитиях, фамильярничал с будущими коллегами, изрекал истины, оспаривал авторитеты. Суровая диета, на которую по совету врача посадила его дона Консейсан, весьма способствовала волчьему аппетиту, и генерал, ускользнув от недреманного ока жены, набрасывался за обильным и изысканным академическим столом на разнообразную снедь. Он наконец-то смог наесться досыта.

Итак, генерал Морейра, обуреваемый тщеславием, во второй раз в жизни пошел в атаку: захватывал позиции и отдавал приказания, но только слишком рано сбросил он тягостную маску смирения, представ перед всеми таким, каким сотворили его господь бог и военная служба, – надменным и властным.

В те времена, когда Армандо Салес де Оливейра выставил свою кандидатуру на пост президента Бразилии, генералу прочили место в его кабинете: в случае победы Морейра получил бы портфель военного ми­нистра.

Генерал в победе Оливейры не сомневался ни минуты: всему свету известно, что его соперник, писатель Жозе Америке де Алмейда, хоть и кичится званием «официального кандидата», рассчитывать на поддержку режима не может: правительство оставило его на произвол судьбы. Смешно и думать, что неотёсанный сертанец, представитель замученных трудом, голодных, малограмот­ных жителей штата Параиба одолеет Оливейру, за которым стоят кофейные плантаторы и неизвестно откуда вынырнувшие промышленники с итальянскими фамилиями, кандидатуру которого выдвинул самый богатый, цивилизованный и передовой штат – Сан-Пауло. На митингах ораторы любили уподоблять этот штат мощному локомотиву, везущему пустые вагоны – остальные штаты страны.

Да, генерал был уверен в победе и в том, что его ждет пост министра – и не какого-нибудь там министра просвещения или общественных работ, а почетный, ответственный пост военного министра, второго человека в государстве, который подчиняется одному президенту.

Генерала с набитым документами портфелем часто видели в те дни в министерстве. Он появлялся там и перед самым переворотом, провозгласившим Бразилию Новым государством. Генерал ходил по управлениям, отделам и штабам, собирая материалы, которые должны были пригодиться ему на его новом посту. Он формировал и укомплектовывал, назначал, смещал, производил и представлял – пока только на бумаге. С невероятной шумихой гражданам сообщалось о намеченном к выполнению и подлежащем реорганизации. Дело дошло до того, что генерал предложил нескольким офицерам весьма ответственные должности.

Армандо Салес де Оливейра остро нуждался в поддержке вооруженных сил, и очень может быть, что вначале он и вправду подумывал о назначении генерала Морейры, в преданности которого не сомневался, на этот высокий пост. Но даже если бы ему чудом и представилась возможность ввести генерала в состав своего кабинета, он бы этого не сделал, потому что разочаровался в нём ещё до того, как ноябрьский переворот 1937 года развеял в прах мечты и надежды всех тех, кто всерьёз принимал участие в предвыборной борьбе Оливейры и Алмейды. Разумеется, преданность генерала без награды бы не осталась: ему подыскали бы какую-нибудь синекуру, вроде должности военного атташе в Париже – самое подходящее место для человека, с отличием окончившего французскую военную академию: во-первых, почетно, во-вторых, не связано с командованием, и, в-третьих, находится за океаном. Генерал Морейра страдал не только самомнением и отсутствием гибкости, но был ещё и невероятным занудой.

…Послушав за чашкой чая, как Энрике Андраде жалуется президенту, что секретариат Академии пересылает ему корреспонденцию с большим опозданием, генерал Морейра вдруг заявил звучно и громогласно:

– Да, нашу Академию надо бы немножко подтянуть! В секретариат придется принять на службу хотя бы одного военного – пусть наведёт железный воинский по­рядок!

Порядок? Последовало долгое молчание, а старый Эвандро Нунес дос Сантос обменялся с Афранио Портелой взглядом тревожным и многозначительным.

Не вызывает удивления, что историки неправильно датируют начало партизанской войны, которую повел Эвандро Нунес дос Сантос, – все решения принимались в обстановке строжайшей секретности, все заговорщики действовали с чрезвычайной осторожностью. Если бы на месте престарелых либералов-литераторов были подпольщики с многолетним опытом нелегальной борьбы, им не удалось бы работать более эффективно и скрытно.

Для тайных бесед не было места лучше, чем в автомобиле Портелы. Шофёр Аурелио Содре служил у местре Афранио и доны Розариньи больше двадцати пяти лет, он заслуживал полного доверия и, сидя за рулем, молчал как рыба.

В тот день Портела отвозил Эвандро домой. Старик всю дорогу возмущенно ворчал себе под нос, и местре Афранио наконец не выдержал:

– Чего бы ты хотел? Чтобы в Академию избрали Сампайо Перейру? Генерал – просто-напросто бездарность, а полковник был нацистом.

– Если бы твой Морейра был просто бездарностью, я бы слова не сказал: мало ли их у нас. Но он самодур! Помнишь, что я тебе говорил: твои игры с военными плохо кончатся. – Эвандро рассвирепел ещё больше. – Место Бруно в Академии может наследовать только Фелисиано.

– Я согласен. Вспомни, однако, в каком тупике мы оказались. Генерал был для нас единственным выходом. А теперь надо смириться и запастись терпением.

– Вот сам и смиряйся. А моё терпение лопнуло!

– Что ты можешь сделать? Морейра – единственный кандидат.

– Эка важность – «единственный кандидат»!.. До выборов ещё больше месяца.

– Ты… ты хочешь? – Местре Афранио в крайнем удивлении воззрился на разъяренного кума: всё это начинало его забавлять.

– Да, хочу! Я не стану голосовать за него!

– Но вспомни, Эвандро, мы явились к нему домой, мы его пригласили, мы настаивали, чтобы он баллотировался. Мы читали и расхваливали его книги. А теперь вдруг… Так порядочные люди не поступают…

– Во-первых, к нему домой ты меня притащил силком. Во-вторых, я не прочел ни единой строчки, сочи­ненной этим господином, – бог упас! – Эвандро стал загибать пальцы. – В-третьих, я его хвалил, только чтобы не подводить тебя. А в-четвертых, я не порядочный человек. – Он снял пенсне и протер стекла. – И ты тоже! Если бы ты мог видеть свою физиономию в тот момент, когда до небес превозносил генеральский бред!

Местре Портела тихонько хихикал. Эвандро продолжал:

– Мне тут попалась изданная в США книга о гражданской войне в Испании… Так вот, во время битвы за Мадрид хрупкая женщина с распущенными волосами – ее звали Пасионария: это имя всё объясняет – не знаю точно, коммунистка или анархистка, – провозгласила лозунг, с которым республиканцы шли навстречу войскам фалангистов: «Они не пройдут!» Этот лозунг мне подхо­дит. А ты волен поступать как знаешь! Можешь оставаться порядочным человеком, считать меня негодяем, говорить, что это я позвал «Линию Мажино»…

– Эвандро, опомнись! Эту кличку придумал полковник Перейра.

– Мне нет дела, кто её придумал! Я её услышал от Жозе Ливио, и она мне понравилась! Впрочем, Ливио идиот… Неважно… Главное то, что я профессор гражданского права по специальности и демократ по убеждениям, а потому с солдафонами дела иметь не желаю! Я в армии никогда не служил – и вообще призыву не подлежу!

Глаза местре Афранио лукаво сверкнули:

– Не забудь, кум Эвандро, что ты можешь не только оставить чистый бюллетень, но и попросту воздержаться от голосования. – Он хлопнул друга по костлявому колену. – Маленькая партизанская диверсия никому не повредит…