«Мы все умрем».

Тяжело дыша, предсказательница запустила руку в сумку и нашарила мятую пачку. Вытянула новую сигарету, сунула в губы, отливающие синевой, и попыталась прикурить. Когда на конце сигареты вспыхнул огонек, Дарья расслабилась и замотала головой.

-Давай, - шепнула она, поднося карандаш к рисунку. – Давай! Кобылин, сука, давай!

Карандаш заплясал по бумаге – хаотично, бессистемно, справа налево, слева направо. Черточка там, черточка здесь. Точка наверху, точка внизу.

Вокруг черепа с костями появился зыбкий контур тела. Теперь черепок словно бы украшал грудь незаконченной фигуры. Точно. Он был на груди футболки. Ниже – драные джинсы. Тонкие руки разведены в стороны, правая сжимает заранее прорисованную косу. Не хватает только головы.

Дарья подняла руку, ругнулась, затянулась сигаретой. Критически оглядела свое творение. Ноги слишком длинные и тонкие. Руки как у ребенка. Плечи не такие. И вообще, ни разу не похож.

Стиснув зубы, Дарья ткнула карандашом чуть выше плеч фигуры, пытаясь нарисовать резкий, суровый, твердо очерченный овал лица, принадлежащий серийному убийце. Карандаш дрогнул, потянул пальцы в сторону, отказываясь сотрудничать. Предсказательница матюкнулась не хуже грузчика, уронившего себе на ногу ящик с гирями, запрокинула голову и раздраженно выпустила клуб сизого дыма. Прикрыв глаза, она уткнула карандаш в бумагу и быстро вычертила пару ломаных линий. Потом еще. И еще. На заднем плане рисунка из серой штриховки проступили дома. Высокие небоскребы, стоящие вплотную друг к другу, напоминающие космические корабли, замершие на старте. Теперь фигура с косой стояла на фоне небоскребов.

Дарья медленно отодвинула руку, вгляделась в рисунок. Ее ладонь чуть размазала незаконченную голову фигуры, превратив ее в зыбкие серые очертания. Глаза художницы вспыхнули хрустальным блеском. Карандаш ткнулся в бумагу, нанес несколько быстрых ударов, словно мечом. Потом еще несколько. Вот и голова. Волосы. Все точно, вот на футболке складка, намекающая на грудь, бедра в драных джинсах сделать более округлыми, глаза подчеркнуть. Вот.

Убрав с листа дрожащую руку, Дарья с трудом разжала сведенные судорогой пальцы и уронила карандаш на асфальт. Рисунок был готов.

С серого листа, по которому плясали разноцветные отблески неоновой вывески, на Дарью смотрела хрупкая девчонка в драных джинсах, в майке с черепом и с огромной косой в тощей руке. Ее крохотное личико было мрачным и слегка сердитым, а глаза походили на пустые дыры. Длинные темные волосы спускались на плечи темными крыльями, и лишь одна прядь, в самом центре, осталась не закрашенной. Белой.

-Не похож, - прошептала Дарья, рассматривая девочку с косой. – Ну, ни разу не…

Застыв, она медленно подняла голову и посмотрела вдаль, через улицу, бросив взгляд поверх крыш домов. Там, в темноте, торчали башни небоскребов, пылающие неоном и напоминающие космические корабли, замершие на старте. Их контуры точно повторяли задний фон картины. Казалось, их срисовали с натуры. Только что.

Дарья глянула на рисунок, затянулась сигаретой, спалив ее до самого фильтра. С рисунка на нее смотрела девчонка с косой, за спиной которой штриховка теней подозрительно напоминала черные крылья. Буквы внизу рисунка обрели тени и, казалось, стали трехмерными. Ошибиться в толковании этого рисунка было трудно.

-Так вот ты какая, - шепнула Даша, отбрасывая окурок. – Вовсе и не старуха, оказывается.

Она сгорбилась, расслабляя плечи. Былое напряжение покинуло ее. Дарья словно пробежала марафон и теперь, добравшись до финиша, упала лицом в грязь, совершенно не интересуясь тем, кто там над ней хлопочет и почему. Она свою задачу выполнила. И теперь ей стало многое понятно.

Опустив руку, пророчица подобрала с мокрого асфальта карандаш, сжала его в кулаке, словно нож.

-Даже не знаю, Кобылин, - пробормотала она. – Стоит ли тебе вообще возвращаться при таком раскладе? Где будет круче – там, или здесь? Ты уж теперь как-то сам. Решай.

Дарья уронила руку на бумагу и резкими движениями неумелого фехтовальщика, выцарапала карандашом на листе пару слов. Потом ухмыльнулась, поднялась на ноги, сунула карандаш в карман. Одним взмахом вырвала ненужный теперь рисунок из альбома, и прилепила его к окну кафешки. Бумажный лист, мгновенно намокнув, завис на стекле.

Послав ему воздушный поцелуй, Даша развернулась и зашагала к метро, качаясь на ходу, словно пританцовывала под неслышимую другим музыку.

За ее спиной остался висеть посеревший лист бумаги с идеально выполненным карандашным наброском. Он так потемнел от влаги, что можно было разобрать только черную, небрежно нацарапанную, надпись.

«Мы все умрем».

«Когда-нибудь».

***

***

Кобылин открыл глаза, когда почувствовал, что настроение в автобусе изменилось. В салоне зашевелились люди, заскрипели кресла, зашуршали сумки и пакеты. Долгая поездка подошла к концу.

Раздались приглушенные голоса, и звуки незнакомого языка вырвали Алексея из остатков сна. Открыв глаза, он сладко потянулся, да так, что хрустнули плечи, и бодро подмигнул лысому старикану, обернувшемуся на странный звук. Тот вскинул пшеничные брови, подмигнул в ответ, разгладил седую бороду и занялся своим спортивным рюкзаком.

-Гриш, - позвал Кобылин, оборачиваясь к другу. – Гриша!

-Ща, - отозвался тот, тыча пальцем в планшет. – Минуту.

Автобус, двигавшийся медленно, крадучись, вдруг заложил крутой вираж, и, пыхтя от натуги, втиснулся в узенькую улочку, чудом проскользнув между двух крохотных домиков с острыми черепичными крышами. За окном, во мраке, проплыл въезд на огромный мост. Он был таким длинным, что его другой конец терялся в темноте, и Кобылину показалось, что он перекинут через настоящую пропасть.

Автобус прибавил скорость, потом заглушил двигатель и мягко покатился под горку. За окном мелькнули уже знакомые домики – старые, красивые, походящие на игрушечные жилища гномов или эльфов. Бесшумно проскользнув мимо них, автобус выкатился на широкую площадку и замер. Дверь, тихо посапывая, распахнулась, и пассажиры принялись деловито выгружаться из салона.

-Гриша! – с угрозой протянул Кобылин, берясь за сумку.

Борода с досадой цокнул языком, но, наконец, оторвался от планшета.

-Давай, вытряхайся, - буркнул он, быстрым жестом сунув в ухо черную кнопку беспроводной гарнитуры. – Давай, давай!

Кобылин, потягиваясь, поднялся на ноги. Бросил взгляд на сумку, оставшуюся на сиденье, махнул рукой и двинулся к выходу. Спустившись по крохотной лесенке, он шагнул на улицу и непроизвольно поежился.

На улице царила ночь. Холодная и темная, какая и бывает в горах. Да, край неба вдалеке медленно наливался светом, подчеркивая абсолютно черную линию горизонта, но здесь еще было темно. Два часа разницы – вспомнил Кобылин, озираясь по сторонам. Ему не верилось, что несколько часов назад он был дома, в родном городе. А теперь вот стоит на чужой земле. В чужой стране, в чужом краю.

Кобылин быстро оглянулся, изучая обстановку. Автобус остановился на широкой площадке, предназначенной для парковки туристического транспорта. Ее окружали маленькие палатки, закрытые на ночь, очень напоминавшие билетные кассы. Площадка заканчивалась у полосатого шлагбаума, перекрывавшего дорогу, ведущую в лес. В самый настоящий темный, сырой, дикий лес, от которого исходила затаенная угроза. Страшное место - если бы не широкая асфальтовая дорожка, тянувшаяся прямо от шлагбаума к деревьям. Чистая и гладкая, с фонарями, прятавшимися в раскидистых ветвях древних елок и с лавочками, почти незаметными во мраке.

Люди попытались облагородить этот лес. Сделать его не таким страшным, как-то приручить и одомашнить. В каком-то смысле им это удалось. Но Кобылин видел – все это мелкое, наносное, временное. Деревья, прятавшиеся в ночи, стояли тут столетиями, охраняя тайны темного логова. Старое и угрюмое место, напоминало дремлющего тираннозавра, которому на хвост навязали крохотный бантик в надежде, что от этого зверь станет белым и пушистым.