Ярость отхлынула, когда голова Йована сама опустилась вниз, чтобы глаза увидели торс. Там. На правом боку. Вместо одной из черных линий татуировки зияла темная канава. Одержимый просто вырезал из него кусок кожи. Кусок татуировки. Нарушил узор.

Вскинув голову, тело Йована попятилось, стараясь нашарить взглядом цепи, лежавшие в стороне, почти у самой стены. Оружие. Ему нужно оружие!

-О, да, - прошипел одержимый, покачивая пластиковым клинком. – Ты понял. Тут главное, правильный порядок слов. Добавить нельзя, но можно кое-что изъять. Немного… отредактировать.

Тело Йована начало медленно пятиться, прикидывая, как обойти стороной врага и потихоньку выбраться к двери. Быть может, удастся еще отступить, сбежать…

-Я слышал, твои бывшие хозяева увлекались такими вещами, - сказал одержимый, отбрасывая полоску татуированной кожи. – Но ты скоро поймешь, что эти обыкновенные садисты были дилетантами. Жалкими подражателями. Другое дело – рассерженный чернокнижник, лишившийся своих книг. Своего дома. Своей жизни. И вернувшейся с той стороны с одной лишь целью. Месть.

Человек в белой рубашке скривил лопнувшие окровавленные губы и прыгнул на убийцу, превратившегося в жертву. Шульц в панике вскинул руки, подставляя предплечья под удары пластикового клинка, отпрыгнул. Его ярость смешивалась с холодным ужасом, выплавляясь в тяжелое свинцовое предчувствие.

Его ноги подгибались, руки стали словно ватными. Одержимый атаковал непрерывно, рвал в клочья татуированную плоть, словно простую бумагу. Шульц сделал шаг назад, другой. В глазах потемнело, он уже не контролировал это тело, содрогающееся под градом ударов. И тогда Шульц закричал.

Глубоко внутри этого тела, тот его кусочек, что помнил имя Йован, тоже ожил, вспыхнув едва заметным огоньком. Этот кусочек помнил и вечеринки старшеклассников, и первую кружку пива, и первого застреленного врага. Он помнил и кружевные салфетки на комоде старухи, приходившейся ему родственницей, и запах первого снега. Любивший ту самую мелодию, навевавшую сладкие грезы. Сейчас эта искорка была полон надежды – робкой, хрупкой, всегда глубоко спрятанной -на то, что однажды весь этот кошмар, в котором Йован Сенка жил последние тридцать лет, кончится.

Навсегда.

***

Часть четвертая

ПОСЛЕДНИЙ ШАГ

Мелкие капли воды лениво падали из свинцовых туч, затянувших небо. Дождинки разбивались об асфальт, оставляли темные кратеры в пыли, размеренно стучали о белую крышу жигуленка, оседали мокрой пленкой на подрагивающих руках Григория.

За последние пять минут он превратился в натянутую до предела струну, готовую лопнуть от малейшего колебания. Кудри стояли дыбом, промокшая борода, казалось, стала чуть длиннее. Плечи напряжены, припухшие от недосыпа глаза прищурены. Он стоял неподвижно, широко расставив короткие ноги, как моряк в бурю на пляшущей палубе. Его коренастая фигура была напряжена, словно Григорий ожидал прихода огромной волны, которая должна была ударить в борт, прокатиться по доскам, сбить его с ног и смыть, как щепку, в черную, кипящую неизвестностью, бездну.

Волна пришла слева. Явилась под тихий скрип и побрякивание мелких безделушек, громом разносившихся по замершей улице.

Обернувшись, Григорий расправил плечи и впился тяжелым взглядом в приближающуюся хрупкую фигурку.

Дарья ехала ему навстречу по тротуару. На маленьком дешевеньком самокате с крохотными колесиками, громыхающими по асфальту. Ее круглое детское личико, наводящее на мысли о мультяшных персонажах, было непривычно серьезно. Копна пышных волос, свисавшая до самых плеч, на этот раз была выкрашена в бледные оттенки розового. Сквозь него пробивался белый цвет, местами рыжий, но самые длинные пряди были отчаянно розовыми и свисали растрепанными «перьями» на воротник куртки.

Коричневая кожанка, тонкая, очень мягкая, уже потемнела от капель дождя. Рукава закатаны, как обычно, до самых локтей, и браслеты с бесчисленными бусинками тоже намокли. Небесно-голубые джинсы, подвернутые так, что были видны щуплые девчачьи щиколотки, были в мокрых пятнах, как шкура леопарда.

Отталкиваясь кончиком легкой туфельки от влажного асфальта, Дарья медленно подкатила к жигуленку. Остановилась, разжала руки и дала самокату упасть. Сделала шаг вперед, остановилась напротив Григория, задрала голову и заглянула ему в глаза.

Гриша, не отличавшийся особым ростом, был, все же, чуть выше и глянул на нее сверху вниз, чувствуя, как холодеют пальцы рук. Огромные кукольные глаза Дарьи глубоко запали, словно она не спала неделю, веки набрякли, пытаясь превратиться в синяки. Губы отливали фиолетовым, как у утопленницы, и модная помада тут была не причем. В уголках век поселились морщинки – крохотная россыпь, которую не заметишь, если не присматриваться. Борода знал, что девушка только в прошлом году закончила универ. Но сейчас она выглядела лет на десять старше своего возраста.

-Даша, - тихо позвал он, не отводя взгляда от ее лица. – Ты – как?

-Сейчас, - хрипло отозвалась она. – Подожди минутку. Это сложнее, чем мне казалось.

Тяжело вздохнув, она закрыла глаза и запрокинула голову, подставляя лицо дождю. Холодные капли скользнули по ее запавшим щекам, оставляя за собой мокрые дорожки, походящие на следы от слез. Гриша ощутил, как следом за пальцами похолодела и спина. Все было плохо. Он чувствовал, все – плохо. Но не мог сказать, что именно.

-Даша, - позвал он, на секунду забыв о проклятом банке. – Дарья!

Словно очнувшись, предсказательница резко опустила голову, распахнула огромные кукольные глаза и посмотрела в лицо Григория – пронзительно, настойчиво, словно в душу заглянула.

-Пистолет, - потребовала она, вытянув хрупкую руку.

-Чего? – поразился Борода, ощущая, как его мокрые волосы становятся дыбом.

-Дай мне свой пистолет, немедленно, - отчеканила девчонка. – Или ты умрешь.

В ее хриплом голосе было столько силы, столько уверенности, что Борода потянул из кобуры Беретту, хранящую тепло его тела. Положил пистолет в ладонь девчонки, открыл рот, чтобы предостеречь…

-Знаю, - коротко выдохнула она, клацая затвором и взводя курок.

Она держала пистолет двумя руками, перед собой. Неумело, но ровно, словно следуя заученной инструкции. И настроена она была весьма решительно.

-Э… - протянул Гриша.

Дарья вскинула пистолет и выстрелила ему в лицо.

Борода бросился на землю, хлопнулся боком о дверцу жигуленка, сполз по ней на землю. А Дарья продолжала жать на спуск, как заводной механизм, выпуская пулю за пулей, и визжа так, что заглушала грохот выстрелов.

Извернувшись, Гриша бросил взгляд за спину, туда, куда целилась пророчица. Он заметил три тела – крепкие ребята в черных куртках валялись на асфальте. Первый у арки, ведущей во внутренний дворик дома, второй на полпути к машине, третий – совсем рядом. Словно след из хлебных крошек, ведущий к старому жигуленку.

Большего Григорий увидеть не успел, потому что на них налетел четвертый громила, оставшийся на ногах. Большой, массивный, не меньше Гриши, но выше его на голову, он с разгона врезался в девчонку, отшвырнув ее в сторону, как фарфоровую куклу. Пистолет вылетел из рук Дарьи и ускакал куда-то на середину дороги. Здоровяк в пухлой черной куртке, под которой явно скрывался бронежилет, шагнул к Дарье, но Гриша успел схватить его за рукав и рванул на себя.

Громила крутнулся на месте, обернулся к поднимающемуся координатору и с размаху ударил его локтем в лицо. Перед глазами Бороды вспыхнуло крохотное солнце, но он, рыча, подался вперед, обхватил своими ручищами противника, облапил его, как медведь, и потянул на себя.

Тот ловко обхватил координатора в ответ, подбил ногу, толкнул. Григорий полетел назад, но рук не разжал. Он ударился спиной в жигуленок, а следом в него влетел здоровяк. Гриша сдавленно хмыкнул, боднул противника головой в лицо, одной рукой впился в ворот куртки, а второй попробовал отодрать чужую пятерню от своего горла. Здоровяк отшатнулся, потом подался вперед, толкнул коленом в живот координатору. Противники стояли слишком близко, удар не получился, и они завозились на месте, пытаясь половчее ухватиться друг за друга.