Стиснув пальцы, Алексей замер, пережидая приступ головной боли и головокружение. Он не мог думать. Не мог мыслить. Не мог сосредоточиться. Вся эта проклятая мешанина, весь этот бег по кругу в его голове - выматывали. Кобылин уже не был уверен в том, что он – это он. Свое «я» потерялось в бесконечном цветном круговороте, а все силы уходили лишь на то, чтобы сохранить сознание и не раствориться снова в странных галлюцинациях. Алексей уже не помнил, зачем он зашел в метро. И почему ушел от своего дома.

Он вспомнил закопченное окно, и к горлу комом подступила тошнота. Голоса стали громче, но в этот миг Алексея подхватило людской волной и чуть не вынесло из дверей поезда. Кобылин потянулся, хватаясь за железный поручень, отвлекся, и неожиданно мир перед ним прояснился. И мысли тоже. Он вдруг понял, что если сосредоточиться на мелких текущих проблемах и перестать копаться в памяти, то галлюцинации отступают.

Собрав остатки воли в кулак, Алексей постарался отгородиться от воспоминаний. Запретил себя вспоминать. Он просто Алексей. Ему плохо с помхелья. Нужно идти. Домой нельзя, там… О черт. Не вспоминай. Просто двигайся.

Почувствовав шевеление за спиной, Кобылин разжал руки и отдался на волю людскому потоку. Его вынесло из дверей поезда. Людей на перрон вышло много, целая толпа – и все они целеустремленно куда-то шли. Алексей послушно двигался вместе с ними, сосредоточившись на том, чтобы не наступать на ноги впереди идущим. Кто-то толкал его в спину, оттирал в сторону, лез вперед с сумками и баулами. Это было даже приятно. Настоящий реальный мир, а не призрачное воспоминание. Все так просто. Шаг вперед.

Мимоходом удивившись отсутствию эскалатора, Кобылин машинально переставлял ноги, двигаясь в сторону выхода, из которого тянуло холодным ветром. Уставившись в чью-то мощную спину, обтянутую синей спортивной курткой он старался ни о чем не думать. Просто дышать. Просто – быть. Существовать здесь и сейчас в данный момент времени было потрясающей победой – если помнить о том, что последние несколько часов он почти бессознательно болтался по городу.

А где он был до этого? До подвала, в котором… Алексей втянул носом тяжелый воздух, насыщенный гарью и тут же медленно выдохнул. Вперед. Только вперед. Не оглядываться. Не вспоминать. Просто идти. Расслабиться, чтобы сохранить зыбкое равновесие.

Послушно следуя за людской толпой, Кобылин прошелся по длинному коридору, поднялся по бетонной лестнице и вышел в ночь. Здесь, у станции, горели фонари, светили неоном рекламные вывески, а широкий бульвар, уходящий вдаль, был расцвечен нитками гирлянд, натянутых высоко над дорогой.

Людской поток, вытекавший из дверей подземки, равномерно тек по бульвару. Кобылин двинулся следом, стараясь не натыкаться на прохожих. Он просто шел вперед по широкой дороге, вымощенной плиткой, шагал мимо столбов с разноцветными гирляндами, мимо мусорных урн и чахлых клумб.

Постепенно толпа поредела – прохожие расходились в стороны, покидая основную дорогу. Вокруг Алексея стало свободнее. И темнее. Но он по-прежнему брел вперед, склонив голову и рассматривая плитку под ногами. Остановился только тогда, когда уткнулся в настоящую толпу и – совершенно машинально, - поднял голову, чтобы осмотреться.

Пешеходный переход через проезжую часть. Светофор. Люди стоят, ждут. Впереди, за дорогой, видна изогнутая арка, за ней торчат деревья – темные, страшные, выжидающие. Парк? Лес? В лесу плохо. В последний раз, когда он был в лесу, было не просто плохо, а чудовищно. Несколько трупов, растерзанные тела, черный смерч, а он сам распался на куски. Боль ударила в затылок кузнечным молотом и Алексей застонал. Люди вокруг него тронулись, побрели вперед, и Кобылин, тяжело сопя, двинулся за ними следом, считая белые полоски перехода, светившиеся под ногами.

Когда все перешли дорогу, Алексей стиснул зубы и свернул в сторону, выбираясь из толпы. Он не хотел идти к деревьям. Не сейчас. Не здесь. Левее. Еще левее. Вот. Отличная темная дорожка, идущая параллельно шоссе. Она почти пуста – пара случайных прохожих не в счет. Слева мчатся машины, справа, у решетчатого забора, никого нет. Можно идти вперед. Там, далеко, горит светофор. Наверное, там есть еще один переход. Наверное, стоит добраться до него и перейти обратно, на другую сторону, чтобы уйти прочь от леса.

Тяжело дыша носом, Кобылин заставил себя вскинуть голову и осмотрелся. Справа, за забором, тянулись какие-то приземистые здания, а из-за них торчали верхушки деревьев, едва различимые в ночной тьме. Кобылин ускорил шаг, стараясь быстрее миновать неприятное место. Картина изменилась – за решетчатым забором потянулся ряд машин. Кажется, стоянка. А, вот. Забор кончился, тут много автобусов, похоже, здесь они разворачиваются.

Алексей быстро перебежал въезд, чуть не попав под колеса огромного зеленого автобуса, заезжавшего на стоянку. Сделав пару отчаянных прыжков, миновал проезжую дорогу и выскочил на уходящую вдаль дорожку. Справа снова потянулся забор. Но за ним уже были высокие здания, за которым не было видно деревьев. И это было хорошо. Чертовски хорошо. Потому что тогда, там, в лесу, он умер по-настоящему. Он сам, а не все эти странные уроды из галлюцинаций. Он сам? Умер?

И тут его скрутило всерьез. Боль была так сильна, что ослепила его, на миг лишила сознания. Алексей растворился в потоке страшных картин чужих смертей. Его засосало в черный водоворот – под жуткий изменяющийся хор голосов. Закрутило. Завертело. И тогда он закричал.

Очнулся Алексей мокрый, как мышь. И обнаружил, что стоит у забора, вцепившись дрожащими руками в черные прутья. Здесь был провал, а дорожка уходил вглубь территории – к огромному серому зданию без окон и дверей. Этажа три, не меньше. Бетонный куб, правильной формы, проступающий сквозь темноту как какое-то древнее укрепление. Военная база? Склад?

Кобылин прищурился и пляшущие перед глазами буквы на стене куба сложились в осмысленную фразу. Дворец спорта. Больше походит на пыточную! Но теперь, сосредоточившись, Кобылин видел и длинные балконы на стенах куба и лестницы, ведущие к ним. А еще там, на первом этаже, светились широкие витрины. А за ними стояли столики… Ресторан?

Рот Алексея наполнился горькой слюной. Он непроизвольно сунул руку в карман, стиснул в кулаке чужой кошелек. Еще тут. Тугой и прочный. Еда. Горячая.

Пошатнувшись, Кобылин оттолкнулся от решетки и побрел в сторону сияющих в темноте витрин. Жизнь внезапно обрела смысл, а движение – цель. Голоса отступили, головокружение прошло. Здесь и сейчас. То, что надо. Главное – чтобы они еще работали. Сколько сейчас время? Когда он уехал от дома? Метро еще ходит. Свет в окнах горит. Плевать! В этом проклятом городе почти все работает круглосуточно. Так?

Почувствовав в затылке начало волны боли, Алексей сердито засопел и двинулся вперед, все быстрее перебирая ногами. Не вспоминать. Думать о сейчас. А сейчас – горячий суп. Кофе. Коньяк. Да. Самое оно. Нужно.

Алексей прикусил губу и не отпускал ее до тех пор, пока не миновал длинный ряд машин и не вышел к витринам. И правда – на первом этаже здания располагалась кафешка. Окна были прикрыты белыми шторами, но Кобылин заметил, что внутри, между столиков, кто-то ходит, и двинулся вдоль сияющей витрины в поисках входа.

Ему пришлось сделать десяток шагов, пройтись до самого угла здания, прежде чем он сообразил, как попасть внутрь. Здесь, на углу, начиналась огромная бетонная лестница, поднимающаяся вверх, к середине здания. Она явно была рассчитана на целую толпу веселых болельщиков, спешащих на матч любимой команды. И вот там, под лестницей, в темном закутке, и виднелась заветная дверь.

Кобылин нырнул в темноту, сделал пару шагов, поежился. Оглянулся. Здесь было страшновато. Наверху раздавались чьи-то тяжелые шаги. Из дальнего угла тянуло холодом, а лестница, уходящая вверх, давила на плечи. Очень удобное место для засады. Спрятаться, выскочить, схватить… Нет. Затаить дыхание и выстрелить, не выходя из темноты. Бах!