Ивальд, не в силах ни отвести взгляд, ни закрыть глаз, начал мелко дрожать. Он сам себе сейчас напоминал щенка, с размаху заброшенного в середину пруда, а патологический ужас перед водой лишь добавлял впечатлений от сравнения. Огромный мир, пределы которого, как оказалось, далеко не ограничиваются стенами Убежища и тропами контрабандистов, был чудовищен, жесток и реален. Именно в него собирался ввести его конунг, решительно, с насмешкой над страхом и… навсегда.

— Это ещё не конец, коротышка! — Голос раумсдальца резал, словно нож. — Вот цифры общемировых потерь после Третьей войны. Впечатляет? А это та же таблица, но после Четвёртой. Хочешь, покажу динамический график вымирания человеческого рода на территории земного шара на конец прошлого века? Вот, смотри… Зелёным обозначены места зарождения новых генетических оазисов. Как Убежища, например. Ну а красным… Чёрное — это выжженные земли, на которых, как мы предполагаем, пока не могут выжить даже турсы. Это трансформация черты океанских побережий, вот здесь колебания объёма воды в Мировом океане, а это общие результаты по изменению характеров крупнейших рек Земли. Йормунганд, дочь Локи, зашевелилась на дне… Графики перерождения климата, ещё одно доказательство — сроки наступивших после бомбардировок зим. Знаешь, ещё не так давно мы сами ошибочно считали, что Великая Зима уже прошла, но самый простой подсчёт разбивает эти иллюзии в прах. Сказано, что Фимбульветр продлится три года подряд, а это не менее тысячи дней. Выпавший же после войны снег пролежал не более семи с половиной сотен дней, задержавшись на большее время лишь в некоторых районах. Остаётся сделать самый простой вывод: лишь когда Мидгард вновь содрогнётся от взрывов, тогда и ляжет вечный снег, а Волк пожрёт светила. А это значит, Ивальд, что и Конец Миров, и Битва богов ещё впереди… Мы не пропустим, надеюсь…

Торбранд улыбнулся.

— А пока же, как и на любой войне, наши противники нанесли лишь ряд превентивных ударов. Руками самих же людей истощают наши ряды, прореживают, так сказать, будущего врага… Сказать проще, дверг, они пробуют свои силы и… сколачивают страшное войско для последней схватки на Земле. Готовят тех, кто будет должен окончательно сокрушить человечество как вид.

В доме было тихо, словно неторопливо перемещающиеся по нему северяне и в самом деле боялись разбудить спящих. Ивальд, вот уже в течение часа отрешённо разглядывающий доски потолка в отведённой ему клети, не переставал удивляться этим людям, возложившим на себя огромную, можно сказать даже нереальную, задачу и миссию, известную только им, и при этом ведущим себя столь наивно и несерьёзно. Звучал негромкий смех, стонали похмельные головы, кто-то точил нож. В голове, прокручиваясь с точностью, какой был способен позавидовать диктофон, повторялся ночной диалог дверга с конунгом. Мониторы, таблицы и снисходительно взирающие на это идолы древних богов все ещё стояли перед глазами.

Конунг ещё долго, до самого позднего утра рассказывал, нагружая и без того опухший мозг подземника. Сидел, уставившись в одну точку и отвернувшись от компьютера, и рассказывал. Об Асах и их силе, о зле и опасностях, окружающих борг и окрестные земли. Об устройстве мира, вера в который помогала раумсдальцам выжить, и о покровительстве великих, казалось, навсегда похороненных памятью людей. Ивальд слушал, запоминал странные, но такие знакомые слова, названия, имена. Удивлялся смелости и отчаянности первых северян, когда они и северянами-то ещё не были, восхищался подвигами в борьбе за жизнь, которую миссионерские Братья вообще ставили под вопрос. В притихшем зале святилища резали воздух пули, лилась кровь предков, налетал на камни и коряги первый драккар, а тролли утаскивали в плен истерзанных ранами героев. Были и распри, о которых тоже узнал кузнец, были ушедшие на восток викинги, от которых вот уже более пятидесяти зим ничего не было слышно.

За эту бессонную ночь Ивальд окончательно забыл своё старое имя, научился мерить годы зимами, а месяцы лунами, узнал главные законы и понятия, без которых и не прожить. Поединок спора, Суд богов — хольмганг, где все решается свыше, а с ковра из двоих уходит лишь один — тот, кто был прав. Собрание мудрых — тинг, где решают вопросы, тяжбы и выбирают дальнейший путь.

Меч — символ воина и его стальная душа, потерять его или умереть без клинка в руке достойно лишь слабого. Вергельд или вира — выкуп за смерть или поступок, деньгами или кровью. К Одину отправляются герои, в Хель идут умершие на ложе или от болезни. Валькирии — девы битв, крылатые воительницы, именно они относят души павших воинов вверх, в Асгард, жилище богов. Честь, храбрость, сила и ум — обрети — и станешь величайшим, но рванись в пьяную драку, убей семерых и пади — ворота Вальхаллы не откроются пред тобой: Один не любит глупых смертей. Имеющий множество имён Одноглазый так же дарит победы легко, как и предаёт тебя в битве — он просто ищет среди своих детей достойнейших — эйнхериев, верную дружину-хирд для последней битвы Миров.

Многое ещё предстояло узнать, выстроив по полочкам свалившееся на кузнеца духовное богатство: как эти люди женятся, как приносят и выполняют клятвы, как вводят в род детей и приёмышей. Как надевают на шею руну Раумсдаля, как берегут древнейшие медные браслеты предков, готовые отдать за них самих себя. Как сражаются, как шутят, как любят и ненавидят. «Возможно, — думал кузнец, вполоборота рассматривая ещё не пробудившийся от пьянки дом, — сам Тор, хранитель Мидгарда, действительно помогает этим людям, горстке безумных воинов, принявших решение очистить свой мир от скверны».

Харальд и… Ивальд зажмурился, вспоминая имя этого северянина. Ах да, Харальд и Олаф, круглолицый светлобородый здоровяк, вышли на пространство перед столами, где Арнольв ночью ломал кузнеца, и тут же разделись до пояса, обнажая короткие мечи. Мечи были не боевые — просто железки, сохраняющие форму, и Ивальд, почуявший было неладное, перевёл дух, всматриваясь в воинов. Не здоровяки, но жилистые и крепкие, словно струны, рослые фигуры начали кружить по пятаку, профессионально разминая руки и ноги. Похмелье, так откровенно посетившее их лица, пока уходить не собиралось.

Приподнявшись на локте, кузнец разглядывал украшавшие тела северян цветные татуировки. То ли у Арнольва их не было вовсе, то ли подземник по пьянке не рассмотрел, но у этих двоих их было в достатке. Одинаковая гранитная руна в кольце из змея была выбита у каждого на левом плече, стилизованные вороны на груди, переплетённые узоры, языки пламени; тату были на запястьях, предплечьях, боках, плечах. И шрамы…

Воины наконец сошлись, мгновенно разбросав по дому целый сноп искр, и Ивальд привстал повыше. Вот чего стоят такие отметины! И что нет бойцов в этой земле лучше ни на ножах, ни на мечах, было очевидно, как солнце в полдень. Выгоняя из крови злую воду, кружили по дому северяне, увесисто окучивая друг друга железными полосами.

— Меня зовут Бьёрн, — Ивальд обернулся на голос, разглядывая бородача, подошедшего к столу со стороны очага, — я отвечаю за кузню. Ты там вроде уже был…

— Я слышал про тебя от Харальда, — Ивальд не без интереса рассматривал непьющего викинга, раздумывая — каково это, жить полную жизнь, не отрубаясь вообще никогда?

— Может быть, хочешь попробовать, Ивальд? — Северянин прищурился, глядя на кузнеца поверх толстых очков, сдвинутых на нос. — По ковке у меня есть вопросы, но по части ювелирных вещей и сам могу чего подсказать. — Он огладил бороду и вопросительно взглянул на дверь: — Пока у этих алкоголиков не было толкового кузнеца, возникла потребность в целой куче вещей… Так что, может быть?…

— Да, конечно. — Ивальд сбросил короткие ноги вниз, нащупывая ботинки. — Конечно, попробуем, и именно сейчас. Вопросы, ответы… да, конечно, идём в кузню!

Он быстро зашнуровался, подтянул пояс и обернулся к северянину, впервые с момента прибытия в борг привычно, хотя и с опаской, скаля зубы в своей рабочей улыбке. Такой спокойной и открытой, что после, в минуты напряжения и боевого срыва, так часто будет бесить наиболее горячие головы Раумсдаля. Тяжёлые мысли полетели прочь, до отдыха, до вечера. Уже прикидывая, из чего бы соорудить для себя возвышение у наковальни, он двинулся к выходу из дома.