Она присела на стул и стала ждать возвращения мужа, размышляя о том, есть ли у него сейчас любовные связи. Много лет назад она подозревала, что он встречается с другими женщинами, хотя до нее никогда не доходило сплетен или каких-либо иных доказательств измены. Но по временам отношения между ними бывали настолько плохими, что она предполагала, что он находит утешение в более теплых объятиях.

У Одры вырвался глубокий вздох, и она покачала головой в досаде на себя. Сегодня такие мысли недопустимы. Сначала она едва удержалась слез, вспоминая Лоретт, а теперь строит догадки относительно Винсента. Как будто теперь это имеет какое-то значение.

– Вот я и готов пить чай! – воскликнул Винсент, входя в кухню. – У нас осталось совсем немного времени.

Он сел напротив жены и потянулся за чайником.

– Как наша Кристи – все в порядке со сборами?

– Да, – ответила Одра. – Она уехала в полдень. Сказала, что должна кое-что проверить в галерее. Думаю, беспокоится о выставке. Знаешь, все эти волнения насчет того, чтобы свет падал на картины как нужно. Кристи такая взыскательная.

– Как и ее мать, – засмеялся Винсент. – Давай, милая, собирайся, пойдем. Мы же не можем опаздывать на церемонию, ведь это именно то детство, о котором ты мечтала последние двадцать лет.

Одра улыбнулась:

– Абсолютно верно. Как и то, что тебе подобные мечты также не были чужды.

По пути в город Одра положила руку на колено Винсента и сжала его.

Он посмотрел на нее вопросительно.

– Не сомневаюсь, что наступит день, когда Кристина станет такой же известной, как двое прославленных выпусников лидсского художественного колледжа Барбара Хепуорт и Генри Мур.

Винсент кивнул. Ему ли было спорить? До сих пор Одра оказывалась права во всем, что касалось их дочери.

Кристина любила свою маленькую лондонскую квартирку в высоком узком доме на Честер-стрит, неподалеку от Белгрейв-сквер. Дом принадлежал Ирэн Белл, и Кристина с матерью еще раньше несколько раз останавливались в нем, когда приезжали в Лондон смотреть многочисленные картинные галереи и музеи. Так что квартира была хорошо знакома Кристине.

Ирэн Белл сдавала ее Одре за четыре гинеи в неделю. Одра считала, что это очень дешево, и так оно и было. Однако Кристина знала, что миссис Белл ненавистна сама мысль о том, чтобы брать с Одры квартирную плату. Она с удовольствием разрешила бы им жить там бесплатно, но Одра на это никогда не пошла бы. Об этом по секрету миссис Белл сообщила Кристине.

– Твоя мать слишком проницательна, – сказала Ирэн Белл. – Если плата покажется ей чересчур маленькой, у нее возникнут подозрения.

Кристина согласилась, и они договорились о подходящей сумме.

Квартира находилась на верхнем этаже дома. По сути дела, это были чердачные помещения, преобразованные в гостиную, спальню, ванную и кухню. Отдельной выход делал жилище полностью обособленным внутри большого дома.

Эту квартиру-студию Ирэн Белл когда-то устроила для своих дочерей, которые жили в ней в разные периоды своей жизни. Для них она была временным пристанищем, а позднее и для Тео, когда он изучал в Кембридже право и иногда, на уик-энды, наведывался в Лондон. Тео уже исполнилось тридцать, он был адвокатом и имел контору в Темпле. Недавно он женился и жил со своей женой Анджелой в ее доме. Иногда Ирэн Белл приезжала погостить к сыну и невестке, но случалось это нечасто. Ей уже перевалило за семьдесят, и после смерти Томаса Белла три года назад она редко отваживалась на дальние поездки, предпочитая устраивать приемы в Калфер-Хаузе и приглашать к себе детей и многочисленных внуков.

В тот день, когда Кристина и Одра приехали в Лондон из Лидса, дом Беллов в Белгрейвии пустовал. Тео и Анджела проводили отпуск во Франции. Миссис Белл дала Одре связку ключей, сказав, что обе могут располагаться, где захотят. Так они поступали, и теперь, в конце их первой недели в Лондоне, Кристина поселилась в маленькой студии под крышей. Уже были распакованы и разложены по местам мольберт, запасные холсты, краски и кисти, а также книги, вещи и одежда.

Одежда заполнила большой шкаф в спальне, и каждый раз, когда Кристина заглядывала в него, она поражалась, какой внушительный гардероб создан трудами ее матери.

Обмеры, кройка, сметывание, шитье и утюжка продолжались непрерывно в течение последних восьми месяцев, но, только увидев все вещи вместе, Кристина осознала, какое великое дело сделала ее мать, обеспечив ее таким стильным гардеробом.

– Среди девушек Королевского колледжа я буду одета лучше всех, – сказала она матери в пятницу вечером, вынимая из шкафа жемчужно-серое платье и прикладывая его к себе перед зеркалом.

– Хотелось бы надеяться. – Одра рассмеялась, разглядывая дочь из дверей спальни. – Я положила на это немало труда.

– Ох, мамочка, знаю. Знаю, сколько тебе пришлось работать. И очень благодарна и за эти прелестные вещи, и за время, труды и деньги, которые ты потратила. Ты просто чудо, мама, настоящее чудо.

– Ну, насчет этого я не знаю, – с сомнением в голосе произнесла Одра, торопливо отметая в сторону благодарность и комплименты. Тем не менее она выглядела довольной, когда вошла в спальню и уселась на одну из двуспальных кроватей.

Кристина повернулась, все еще прижимая шелковое платье к гибкому телу.

– Как ты думаешь, не надеть ли мне его сегодня в театр, мамуля?

Одра одобрительно кивнула.

Кристина широко улыбнулась, повесила платье на дверку шкафа и добавила:

– Мне нужно подобрать подходящие туфли и сумку… Думаю, что черные лакированные будут в самый раз. И, может быть, я возьму cepyю шелковую шаль от Диора, которую бабушка подарила мне на день рождения, на тот случай если станет прохладнее.

– Сомневаюсь, что это возможно, – ответила Одра. – Сегодня был ужасно жаркий день. Скорее всего жара продержится весь уик-энд.

– Не говори так, мама! – Кристина скорчила гримасу. – Как раз, когда мы собрались в Виндзорский замок на все воскресенье. Мне совсем не улыбается целый день изнемогать от жары под жгучим августовским солнцем, пока мы будем бродить по окрестностям.

Одра откинулась на подушки, наблюдая за тем, как дочь подбирает все необходимое для вечернего туалета, и думая при этом, какой эффектной она стала.

Детский русый цвет волос несколько лет назад сменился на каштановый, более темный и яркий, а летом головка Кристины светилась рыжевато-золотистыми прядями, выгоравшими на солнце. Ее сходство с отцом было очень велико, и, хотя девушку нельзя было назвать красивой в строгом смысле слова, ее лицо привлекало внимание тонкими чертами и прекрасной кожей, как у Одры. Огромные серые глаза с поволокой достались ей от Лоретт. Кристина унаследовала от Краудеров высокий рост – в ней было пять футов семь дюймов без туфель. Это радовало Одру, до сих пор бесконечно досадовавшую на свой маленький рост.

Кроме привлекательной внешности и бесспорного таланта к живописи, Кристина имела много других достоинств. С этим соглашались все. Пророчества бабушки Краудер, что частная школа и большие планы Одры в отношении дочери ни к чему хорошему не приведут, не сбылись.

Повзрослев, Кристина не стала ни капризной, ни своенравной, ни чванливой; не стала она и отдаляться от родителей, предпочитая им общество друзей по колледжу. Совсем наоборот. Она осталась любящей дочерью, обожавшей Одру и Винсента точно так же, как они обожали ее. Так же, как в детстве, она радовалась возможности побыть с ними, по-прежнему считая их особенными.

Одра Краудер хорошо сделала свое дело.

Она не только обеспечила Кристину всем самым лучшим в пределах своих возможностей, она передала девочке то хорошее, что было в ней самой. Она научила Кристину уважать истинные человеческие ценности, привила ей чувство чести и долга и умение добиваться своей цели. Будучи сама воспитана в благородных традициях, Одра научила дочь думать о других. Но, возможно, самым важным было то, что она передала Кристине еще одно бесценное качество – чувство собственного достоинства. Поэтому, начав самостоятельную жизнь, Кристина чувствовала себя вполне уверенно.