Терпеливо и искусно он вознес ее на вершины страсти, и, когда желание истомило ее, привлек к себе и, овладев, сделал своей. Не только на эту ночь, а навсегда.

– Я не хочу раскрашивать платья, как она, я хочу писать картины! – крикнула Кайл бабушке. Одра вздрогнула от этих слов. Конечно, лучше сразу выложить суть дела, подумала она, но как же молодежь бывает жестока.

– Я знаю, что вот уже два года, как ты решила писать картины, стать художником, Кайл, дорогая, – прервала Одра внучку, – но я не уверена, что ты действовала именно так, как следовало бы – я имею в виду твое отношение к родителям.

– Это не папа, ему безразлично, стану ли я заниматься этим дурацким бизнесом или нет. Это она!

– Послушай, Кайл, я не позволю тебе говорить о матери таким тоном. Ты несправедлива и сама знаешь это.

Кайл бросила на Одру несколько виноватый взгляд, но недовольно сжала губы.

– Хотя, сказать по правде, сама не знаю, почему защищаю папу, он ведь всегда на ее стороне. И всегда был. Насколько я могу припомнить, они всегда были против меня. Даже когда я была маленькой, то чувствовала себя в стороне. Они были «отличной командой». Так они говорили, хотя команда состояла только из них двоих, ба. Меня в нее не включали.

Одра в изумлении посмотрела на Кайл и тяжело вздохнула. Ей хотелось взять свою внучку за плечи и хорошенько встряхнуть. Не будь они в ресторане гостиницы, где пили кофе после ленча, она бы так и сделала.

– Ты совершенно не права, Кайл, в этом своем мнении. Я прекрасно помню, как в шестьдесят пятом году, когда вы приехали в Англию, ты шла и пела: «Мы отличная команда, отличная команда, мама, папа и я». Я запомнила это потому, что в тот год твои родители купили для меня Хай-Клю. Тебе было шесть лет. Кристина и Алекс никогда не отделяли тебя от себя. Никогда. Ты участвовала во всем. Они замечательные родители, и они очень тебя любят.

– Друг друга они любят больше, чем меня.

– Не становись посмешищем, – выпалила Одра, по-настоящему рассердившись. – Конечно, они любят друг друга и никогда не переставали любить, из чего следует лишь одно: ты должна благодарить свою счастливую судьбу за то, что это так, Кайл. Кем бы ты хотела быть? Ребенком от развалившегося брака?

– Я не это имела в виду, – быстро ответила Кайл, и на ее лице промелькнуло огорченное выражение. – Просто я очень расстроена, бабушка. Я ненавижу этот бизнес моды и все, что с ним связано. Не хочу моделировать одежду, сидеть за конторкой, устраивать международные показы и иметь дело с тупыми манекенщицами, которые морят себя голодом и вымазывают на себя ежедневно десятки фунтов противной липкой косметики. Я хочу рисовать то, что вижу.

С юного лица Кайл внезапно исчезло недовольное выражение, оно оживилось, бунтарства и след простыл. Кайл взволнованно наклонилась к бабушке, и ее темные глаза заблестели.

– Я хочу писать пейзажи и море, как прошлым летом, когда я была с тобой в Йоркшире, ба, и жила в Хай-Клю. Как чудесно ездить в бухту Робин Гуда и в долины, спокойно сидеть за мольбертом и переносить красоту природы на холст, именно так, как я ее вижу. Прошлым летом мы были так счастливы с тобой, бабушка. Счастливее, чем когда бы то ни было. А потом я должна была вернуться сюда, в Нью-Йорк, чтобы заниматься с мамой ее делами. Эти дурацкие международные показы. Ненавижу их. И презираю сам этот Институт моды!

Одра взяла внучку за руку:

– Я знаю, что в последнее время тебе было нелегко, дорогая.

– Я дошла до того, что не могу больше ничего делать, как следует. Я так подавлена и несчастна. – Кайл глубоко вздохнула. – А чтобы сделать меня счастливой, нужно всего лишь разрешить мне поехать в Королевский художественный колледж на пару лет и стать художником-пейзажистом. Но она этого никогда не поймет. Делать деньги – только это се интересует.

На глаза Одры навернулись слезы.

– О Кайл, это неправда. – Она замолчала, взяла сумку на банкетке, открыла ее и стала искать носовой платок.

Кайл, вконец расстроившись, сжала бабушкину руку.

– Прости, ба, я не хотела говорить гадостей. Мне жаль, если я задела твои чувства, ведь в конце концов она твоя дочь.

– И твоя мать, Кайл, причем самая лучшая мать в мире, – воскликнула Одра. – Можешь мне поверить. Она хочет для тебя только хорошего. Она не задумываясь отдала бы за тебя жизнь. До сих пор я была на твоей стороне, но мое отношение изменится, если ты будешь вести себя как избалованный ребенок и говорить о собственной матери так грубо и неуважительно. – Одра устремила на Кайл пронизывающий взгляд синих глаз. – Я ясно выразилась? – Тон ее был суровым и осуждающим.

– Да, ба, – робко ответила Кайл. Она всегда немного побаивалась Одры.

– Очень хорошо. Теперь выслушай меня и очень внимательно. Может быть, когда я кончу, ты поймешь, что движет твоей матерью и почему она так любит свое дело. Договорились?

Девушка кивнула.

– Твоя мать была художником-пейзажистом, и свое искусство она принесла в жертву бизнесу. То, к чему сейчас так стремишься ты, когда-то было у нее в руках. Поверь, она была блестящим художником. Но отказалась от своего призвания ради меня, чтобы заработать деньги и окружить меня комфортом, на который, как она думала, я имею право. – Одра схватила руку Кайл. – Я хочу, чтобы ты об этом знала. Кристи должна была рассказать тебе раньше, но не рассказала, так что теперь слушай.

Кайл вся обратилась в слух, и, по мере того как Одра говорила, гнев и раздражение по отношению к матери, которые накапливались в ней за последний год, исчезали. Когда же Одра закончила, глаза ее тоже стали влажными.

– Какое великое дело мама сделала для тебя, бабушка. Жаль, что она молчала. – Кайл закусила губу. – Ты думаешь, она тоскует по живописи? Может, именно поэтому она так мало своих картин держит в нью-йоркской квартире и в доме в Коннектикуте? Я хочу сказать, что большая их часть находится у тебя в Хай-Клю и немного есть у тети Джейни. Возможно, она не хочет, чтобы они напоминали ей о том, сколь многим она пожертвовала.

Одра поморщилась, как от боли. По временам ей трудно было выносить беспощадную честность Кайл.

– Возможно, это так, – согласилась она, – я точно не знаю. Мы никогда не касались этой темы. И это моя вина. Нам следовало бы поговорить по душам. – Одра с задумчивым видом устроилась поудобнее на банкетке. – Я всегда боялась сказать что-нибудь не то, боялась расстроить ее. Да, я была не права, и очень во многом.

– Не знаю, что мне делать, бабушка, – пробормотала Кайл. – Мне очень стыдно. Я вела себя безобразно по отношению к маме в течение многих месяцев. Я, должно быть, ужасно обидела ее.

Одра похлопала внучку по руке.

– У тебя не будет никаких проблем с Кристи. Я хорошо знаю свою дочь. Она любит тебя. Она примет твои извинения и простит тебя.

– Ты так думаешь, бабуля?

– Знаю наверняка. – Нагнувшись к Кайл поближе, Одра улыбнулась впервые за многие дни. – Полагаю, мне удалось придумать, как примирить вас. Всю неделю я ломала над этим голову, а теперь нашла решение.

– О Господи, надеюсь, что это так, ба. А в чем оно?

– Хочу снова поговорить с твоей мамой, когда мы вернемся домой. Если она по-прежнему будет настаивать, чтобы ты занималась бизнесом, я попрошу ее, чтобы она дала тебе отпуск. Учти, Кайл, ты должна будешь пообещать ей посвятить три года бизнесу потом, если она даст тебе эти три года сейчас и позволит на следующей неделе поехать со мной в Лондон. Мы подадим заявление в колледж, а время, оставшееся до экзаменов, ты сможешь пожить со мной в Хай-Клю и рисовать сколько твоей душе угодно. Ну, что ты об этом думаешь?

– Ба, это великолепно! Великолепно!

– Ты согласна выполнить свои обязательства по этому договору?

– Согласна! Согласна! – Лицо Кайл сияло.

Выйдя из «Карлайл-отеля», Кайл и Одра прошлись немного пешком по Мэдисон-авеню.