Кристина поставила чашку с кофе на тумбочку и, повернувшись на бок, зарылась лицом в подушку. Ей вдруг стало невыносимо смотреть на эту картину, как и на все остальные. Радость, которую она получала от своего искусства, внезапно исчезла, убитая огромной болью.

Слишком дорогой ценой было заплачено за все это: годами тяжкого труда Одры, ее здоровьем, теми маленькими радостями и удовольствиями, которые она могла бы позволить себе, незначительными отпусками когда придется…

В горле у Кристины застрял комок. Сколько лет она видела свою мать в одном и том же темно-синем зимнем пальто? Зима за зимою, год за годом. Слезы хлынули ручьем из ее глаз; она рыдала от жалости к матери, думая о потерянных годах ее жизни, когда та работала как рабыня, чтобы дать ей будущее. Девушка плакала до тех пор, пока, казалось, уже не осталось слез, и, наконец, заснула.

Кристине показалось, будто она падает сквозь темное пространство. Быстро открыв глаза, она испуганно приподнялась на постели, стряхивая с себя сон. В течение нескольких секунд она не могла понять, где находится, но потом осознала, что лежит у себя в комнате. Она взглянула на будильник: было около часа ночи. Измученная, она проспала несколько часов.

Включив свет, Кристина упала на подушки и закрыла глаза. Ее мысли вновь вернулись к той же дилемме. Она понимала, что найти заработок и одновременно рисовать будет нетрудно. Сложность состояла не в этом. Главным было то, что она должна вернуть долг матери.

Это внезапное откровение с такой ясностью раскрыло ей глаза на все, что она снова села в постели и, глядя в темноту, отчетливо поняла, что именно не давало ей покоя: да-да, именно долг матери. Вот в чем была суть. Она должна отдать его.

«Если я не сделаю этого, тяжкий камень будет лежать на моей совести до конца моих дней, – думала она. – А этого я не смогу вынести».

– Послушай, Краудер, я знаю, что тебя что-то тревожит уже несколько недель, и сегодня вечером мы об этом поговорим, – объявила Джейн, набросившись на подругу, как только та вошла в квартиру.

Кристина уставилась на Джейн в замешательстве, потом закрыла дверь и позволила ей взять себя за руку и ввести в гостиную.

Нежно толкнув свою любимицу на диван, Джейн уселась на стул, стоящий напротив.

– Я ведь права, Кристи? Случилось какая-то ужасная неприятность, ведь правда?

– Да, – призналась Кристина. – Меня одолевает серьезная проблема, вернее, несколько проблем, и я бы хотела поговорить с тобой, излить душу, но… – Кристина остановилась, медленно покачала головой, посмотрела в окно, и в ее всегда выразительных глазах появилось отсутствующее выражение.

Джейн молча наблюдала за ней и терпеливо ждала, понимая, что Кристина готова довериться ей. Джейн испытывала чувство облегчения. В течение последних двух месяцев ее подруга была сама не своя – с тех пор, как вернулась из Йоркшира после пасхальных каникул. Она была то подавлена, то рассеянна, то раздражительна, то мрачна, каждый раз, когда Джейн пыталась выяснить, что случилось, Кристина уходила от ответа.

Наконец, она заговорила:

– Прежде всего должна извиниться, Джейн. – Взгляд Кристины оживился неожиданно. – Я знаю, что тебе нелегко жить со мной, что временами я резка. Я чувствую себя виноватой… ты прощаешь меня?

– Не говори ерунды, мне нечего тебе прощать. Но если тебе от этого легче, то да, я прощаю тебя.

Мимолетная улыбка скользнула по лицу Кристины, и она продолжила:

– Я мучительно пыталась принять решение и, пока этого не сделала, не хотела тебе ничего говорить.

Джейн, молча, задумчиво смотрела на подругу.

– Я решила бросить живопись.

– Ты не можешь говорить это серьезно! – закричала Джейн, резко выпрямляясь на стуле.

– А я говорю серьезно.

– Я не позволю тебе!

Кристина с горячностью затрясла головой.

– Ты не сможешь остановить меня. И потом, кто бы говорил. Полгода назад ты сообщила, что сама собираешься сделать то же самое, чтоб заняться сценографией. Я прекрасно помню твои слова о том, что ты не намерена голодать в мансарде, питая слабую надежду, что однажды кто-нибудь купит одну из твоих работ. И еще добавила, что любители искусства, те, которые с деньгами, покупают картины только известных художников, таких, как Ренуар, Ван Гог, Моне, Пикассо и так далее, и так далее, и так далее.

– Но ты рисуешь лучше меня!

Кристина проигнорировала это замечание.

– Несколько наших однокурсников – Джеми Энгерс, Даниэль Форбс и Патриция Смит – намерены посвятить себя другим видам искусства – дизайну по текстилю, интерьеру, моделированию одежды и сценографии, как ты.

– Но ты лучше нас, – повторила Джейн. Обведя комнату взглядом темно-фиалковых глаз, она махнула рукой в сторону двух картин на стенах. – Посмотри! Ты только посмотри! Как же ты можешь бросить это?

– Очень просто. – Голос Кристины прозвучал так тихо, что еле был слышен. – Если за это приходится платить жизнью человека.

– Чьей жизнью? – воскликнула Джейн.

– Моей матери.

Не дав Джейн и рта раскрыть, Кристина заговорила медленно, взвешивая каждое слово. Она описала историю жизни Одры, ее многолетнюю тяжелую работу и бесконечные жертвы. И когда, наконец, кончила свой рассказ, в глазах у Джейн стояли слезы.

– Видишь ли, я не верю в то, что смогу убедить мать бросить работу даже после того, как этим летом закончу колледж. Она будет настаивать на том, чтобы содержать меня до тех пор, пока мои картины не начнут продаваться. Она упряма, ее не переубедишь. Я могла бы найти работу и зарабатывать себе на жизнь, одновременно занимаясь живописью, и отсылать ей назад деньги. Полагаю, что в конце концов я смогла бы убедить ее, что встала на ноги, и таким образом положить конец ее трудам. Но всего этого мне недостаточно.

– Наверно, я тебя не понимаю, Кристи.

– Недостаточно просто сказать: спасибо, мама, теперь я сама могу о себе позаботиться. – Кристина покачала головой. – Нет. Я обязана сделать ее жизнь легкой и удобной. Я хочу, чтобы она жила в роскоши, которой никогда не имела. А это стоит денег, очень больших денег. Если я стану пробивать себе дорогу живописью, то лишь через много лет смогу зарабатывать достаточно, чтобы дать ей все, что хочу. У меня нет времени; она должна получить все необходимое как можно быстрее, пока еще не слишком стара, чтобы успеть испытать от этого удовольствие.

– Но как ты собираешься заработать мешки денег? – Джейн с недоумением глядела на подругу.

– Я собираюсь заняться бизнесом – вот где делаются деньги… я имею в виду бизнес с большой буквы. Я собираюсь стать дизайнером по костюмам, богатым и известным дизайнером – и очень, очень быстро.

– С чего же ты начнешь?

– Говоря по правде, мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь?

– Вернее, помощь твоей мамы, если, конечно, ты позволишь мне поговорить с ней о моих планах.

– Безусловно. Но чем мама может тебе помочь?

Кристина наклонилась к Джейн, и в глазах ее загорелся азартный огонек, вытеснивший выражение тревоги.

– Она просит меня сделать для нее расписанное вручную шелковое платье и несколько недель назад сказала, что смогла бы распродать такие платья своим приятельницам, как горячие пирожки, если они у меня есть в запасе. Конечно, она смеялась. Я имею в виду, говоря о своих подругах. Но готова держать пари, что некоторые из них и впрямь с удовольствием купили бы что-нибудь подобное. Ты знаешь, на той вечеринке, которую твоя мама устраивала для своего американского агента, Полли Лэмб и леди Бакли восхищались моим шелковым жакетом. Они еще интересовались, где я его купила. Разве ты не видишь, Джейн, что мои вечерние туалеты оригинальны; это эксклюзивный дизайн. Я уверена, что они положат начало моему делу. Потом я смогу моделировать костюмы строгого покроя… ими тоже все восхищаются.

– Ты права! – воскликнула Джейн. – Поговори с мамой и сделай для нее платье. Уверена, она не будет против, если ты предложишь свои услуги ее подругам.