Один храбрый генерал в Индии задается вопросом, в самом ли деле «достойно и почетно» для бывшего командующего императорской армией охранять некоего раджу от его же собственных взбунтовавшихся подданных.

Один бывший кавалерист, обосновавшийся в Чили, самый отъявленный роялист, неожиданно замечает в правительстве, взявшем его на службу, социалистические тенденции…

Целая кипа жалоб. Прошедшие восемнадцать лет совершенно не подействовали на их авторов. Их часы остановились 31 июля 1914 года.

Бывший судья Верховного суда в Москве – он по-прежнему подписывается своим полным титулом, хотя сейчас трудится на канадском заводе, – доводит до сведения обитателей Сен-Бриака: некий молодой русский, который работает в монреальской пекарне, – очень опасный радикал. После реставрации монархии ни в коем случае нельзя позволять ему возвращаться в Россию!

Бывший капитан гвардии – теперь посудомойщик в кафетерии самообслуживания где-то на Среднем Западе США – чувствует себя задетым, потому что его не включили в последний «список на повышение». Он убежден, что в силу возраста и заслуг имеет полное право рассчитывать на чин полковника. «Мне доподлинно известно, – с возмущением продолжает он, – что несколько моих друзей уже стали полковниками, хотя покинули Россию простыми поручиками». Как бы там ни было, он просит, чтобы великий князь «повысил» его, даже если он никогда не сможет носить полковничьи погоны, а также издал приказ выплатить ему «задним числом» жалованье, причитающееся ему с 1917 года.

Такой отдельный выдуманный мир держится на пафосе, смешанном с откровенной комедией. В нем нет ничего реального, все – бутафория. Повышения и понижения, приказы и отмена приказов предшественников, благодарности и выговоры, обещания и угрозы, жалованья и премии – все зависит от сослагательного наклонения, которого не знает История.

Вполне естественно, те, кто впервые приезжает в Сен-Бриак, держат в голове созданный своей фантазией образ «теневого российского императора». Приезжий ожидает встретить персонажа из Страны чудес, героя с фантастической внешностью. Никто не ожидает увидеть очень высокого, необычайно красивого мужчину, который со спокойным достоинством несет груз своих пятидесяти с лишним лет, что редко можно наблюдать у тех, кто занимает престол на самом деле. Внешность великого князя Кирилла настолько подчеркнуто царская, что, когда он выходит на утреннюю прогулку по Сен-Бриаку, кажется, будто на пыльных, немощеных улицах рыбацкой деревушки выстраивается эскадрон кавалергардов в шлемах, увенчанных имперскими двуглавыми орлами.

Приезжий, застигнутый врасплох, смотрит на великого князя и думает: что с этим человеком? Почему он ломает комедию? Кто он – маньяк, провидец на пенсии, жалкий лунатик?

Ответом служит слово «нет». Более того, разгадка довольно проста. Великий князь Кирилл оказался по старшинству наследования главой императорского дома. Сам я, к счастью, всего на десятом месте в очереди на престол. Вот почему я могу писать книги и статьи, играть в контракт-бридж и нарды, посещать коктейльные приемы и собачьи бега, путешествовать и в целом хорошо проводить время, в то время как великому князю Кириллу приходится поддерживать огонь в идее монархии. Я говорю «приходится», потому что мы с ним принадлежим к семье, в которой на протяжении нескольких веков считалось: ничто, даже страх насмешки, не должен мешать нам исполнять наши обязанности. По мнению великого князя Кирилла, его долг и долг его молодого сына заключается в активном руководстве русскими монархистами за границей и в пересмотре устаревших монархических принципов в таком духе, какой способен сделать их приемлемыми для русских в России.

– Я работаю ради спасения нашей страны, – сказал он мне в ходе недавнего разговора. – Я достаточно разбираюсь в важнейших законах механики и понимаю, что за каждым сильным колебанием маятника влево неизбежно следует не менее сильное колебание вправо. Мой долг, как долг каждого разумного государственного деятеля, подготовиться к тому моменту, когда произойдет такой мах маятника в обратную сторону, и сделать все, что в моих силах, чтобы ограничить его пределы и смягчить возможную разрушительную силу. Достичь этого можно лишь одним способом: создать новый свод здоровых национальных идеалов, которые сами по себе будут способны предотвращать очередные потоки крови и станут мощным призывом к конструктивным элементам нашей страны.

Я не принадлежу ни к какой партии. Я не беру на себя обязательств ни перед какими классами. Мое дело – истолкование невнятных стонов ныне большинства русского народа, лишенного прав, большинства, которому нельзя посылать своих представителей в Советы, большинства, которому крайне надоела революция и ее так называемые завоевания, большинства, которое требует простой мирной жизни и личного счастья. Я исполняю свой долг и учу сына идти по моим стопам.

Он говорит хорошо, с интонациями мудрого разочарованного престолонаследника, который понимает, что девятнадцатый век в России, как, кстати, и в других странах, давным-давно закончился. Его слова весомы, но… как можно создавать «новый свод здоровых национальных идеалов», сидя в деревне Сен-Бриак? Как провести различие между «конструктивными» и «деструктивными» элементами в современной русской жизни с расстояния в 1400 миль, которые разделяют скалистое побережье Бретани и страну с огромными красными флагами и бледными, анемичными лицами?

Ничто в загадочном поведении великого князя Кирилла не станет ясным посторонним, пока они не узнают историю его жизни, ибо в его случае претендент считает себя человеком, имеющим предназначение.

Старший сын моего кузена Владимира и племянник императора Александра III, он провел юность как типичный великий князь: кутил, давал щедрые чаевые, часто путешествовал, хорошо танцевал. Сложенный как Аполлон, добросердечный и веселый, он унаследовал от отца большое состояние. Благодаря подобному сочетанию он был чрезвычайно популярен. Даже придирчивый метрдотель парижского «Ритца» ни в чем не мог бы его упрекнуть.

Мы, старшие члены клана, немного завидовали его дарованиям. Куда бы мы ни приезжали, встречали людей, которые ожидали, что мы будем соответствовать стандартам красоты и щедрости, заданным нашим племянником Кириллом.

Кумир всех женщин и друг большинства мужчин, он управлял петербургской «молодежью», блистательный в своей форме Гвардейского экипажа, благожелательный и высокий. Когда началась Русско-японская война, 27-летний великий князь попросился на фронт, что вполне соответствовало его положению. Он не боялся смерти, хотя, естественно, надеялся вскоре вернуться и жить по-прежнему.

Он воевал с улыбкой, часто писал письма и получал ответы на них. Такому безмятежному существованию положила конец японская торпеда. Однажды – это случилось весной 1905 года[38], когда он служил на броненосце «Петропавловск», – взрывной волной его выбросило в воду; он обгорел, получил сотрясение мозга и терял сознание. Из восьмисот офицеров и матросов после взрыва выжили лишь пятеро, в том числе великий князь Кирилл[39].

Невозможно не измениться после того, как смотрел смерти в лицо. После такого чудесного спасения нельзя не стать фаталистом. Высшему свету, который готовился к пышной встрече своего кумира, и в голову не приходило, что беззаботный молодой великий князь, которого они знали и любили, пошел ко дну с «Петропавловском», а в Санкт-Петербург вернулся совершенно другой человек. Все отмечали его молчаливость, но приписывали это последствию шока. Сам он все понимал. Воспоминания о том страшном дне на Тихом океане оставалось с ним годами; произошедшее казалось знаком судьбы и сулило великое будущее. Почему он выжил, в то время как почти все остальные погибли?

Как будто для того, чтобы укрепить веру великого князя Кирилла в его счастливую звезду, через четырнадцать лет после взрыва «Петропавловска» он получил второй шанс испытать судьбу. На сей раз ему приходилось думать о жене, которая ждала ребенка, и о маленькой дочери. Зимой 1919 года они втроем пешком перешли по льду замерзший Финский залив, преследуемые по пятам большевистскими патрулями[40]. Всего за несколько недель до их бегства расстреляли четырех членов нашей семьи. Если бы их преследователи лучше целились или путь оказался длиннее на сто шагов, деревня Сен-Бриак потеряла бы возможность очутиться на страницах истории России.