— О! в этом году мне, надеюсь, больше повезет с Бобом и Тафом, — сказал Жак господину де ла Мариньеру, который дал уговорить себя остаться к обеду в замке после того, как посетил псовый двор, — он был большим любителем собачьих бегов. Он тренировал к состязаниям собак и для себя, и для других. Чтобы добывать средства к существованию, этот красивый старик, теперь почти разорившийся, был вынужден пустить в оборот свой небольшой талант.

— В прошлом году нас победила Белая Гавана месье Габриэле д'Аннунцио[15], не так ли? — спросила Фанни.

— Честь ему и хвала! — ответил ла Мариньер. — Вы намерены принять участие в состязаниях в Сен-Клу?

— Разумеется, — отвечал Жак. — Я очень люблю беговую дорожку в Сен-Клу. Она несколько вязка и рыхла для скачек, но для нежных собачьих лап не придумать ничего лучшего… Я вполне согласен со Слипом…

Фанни слушала, как Жак ронял слова со свойственной ему очаровательной небрежностью, которой так умел пленять в обществе. Он, казалось, ко всему относился чрезвычайно легко. Она никогда не видела его сердитым, за исключением того случая, когда он озлился на папашу Мутье, с серьезной миной излагавшего свою теорию «потустороннего мира». Да и то — все это случилось только потому, что здесь замешано было имя Андре… Но если Жак убил своего брата… предположение, о котором она не могла спокойно думать…

— В прошлом году зайцы показали невероятную прыть, — сказал господин де ла Мариньер. — На второй день они сбежали с дорожки, стали носиться, как сумасшедшие, и несколько собак сошли с дистанции.

— А откуда берутся эти зайцы? — спросила Фанни, которая, казалось, была всецело поглощена разговором.

— Из Богемии, сударыня. Дело в том, что во Франции закон запрещает использовать живых зайцев…

— В самом деле!

«В самом деле, — думала она, — если кто-нибудь не похож на убийцу, так это мой Жак!.. Стоит только взглянуть на его открытое, рыцарски благородное лицо с ясными голубыми глазами, которые глядят на его дорогую Фанни и улыбаются ей, потому что находят ее очень красивой в этом прелестном розовом платье, с короной из роз на рыжих волосах…

История с горелками, — думает она, либо же, быть может, ей просто кажется, что она так думает, — история с горелками еще ничего не доказывает. Жак мог знать, что горелки возвращены, и получить их у сторожа… Так что ему незачем было дожидаться, пока откроют склад… Что же касается меня… что я увидела?.. Угол сундука… я заметила его потому, что видела этот сундук на том же месте… и, следовательно, мне могло показаться, что он еще там!..»

— Вы ошибаетесь, ла Боссьер, приз Мальжене учрежден исключительно для щенков… — заметил господин де ла Мариньер.

— Конечно, — подтвердила Фанни, — в прошлом году он достался Колесу Фортуны, английскому щенку, который побил Плезантена, принадлежавшего майору Фонтенуа.

— Какая у вас память, дорогая! — воскликнул Жак.

«Если он мне солгал, если он действительно привез обратно сундук и спрятал его — значит, он знал, что его брат никогда больше не вернется и не потребует свой сундук».

— Да, да, завтра, если хотите, можно будет поохотиться со сворой, разумеется!..

«Если допустить, что он избавился от Андре, сундук должен был сильно стеснять его… да… если только… если только он не был ему очень нужен… — но об этом она не решается даже подумать… Это слишком ужасно, слишком… Неужели Жак привез в сундуке тело брата?.. Какой ужас!..»

— Shocking![16] — не удержалась она и громко произнесла это слово, вставая из-за стола и опираясь на руку господина де ла Мариньера.

— Что вы находите shocking, сударыня?

— Shocking, если нас снова побьют и в этом году, после всего, что мы сделали для тренировки наших собак! Но Боб и Таф в превосходной форме, уверяю вас!..

В гостиной, подавая Жаку чашку кофе, она говорила себе: «Бедный мальчик — сегодня я весь день считала его убийцей… Теперь я больше так не думаю. Нет!»

— Как жизнь, дорогой?

— Превосходно, Фанни… что интересного вы видели в Париже?

— О! Никого и ничего… Я заезжала на рю Риволи, чтобы распорядиться об одном поручении, повидала Гордаса и тотчас же возвратилась домой.

— И вы не даже не выпили чашечку чая у Фрица?

— Право же, дорогой, я не была там.

— А где же вы пили чай?

— Нигде.

— Фанни, я не узнаю вас!

Она отошла от него, почувствовав, что краснеет до корней своих рыжих волос… «Неужели он прочитал ее мысли?.. Нет, он не может ничего подозревать… если он невиновен!.. А он на самом деле невиновен!.. Я, я виновата во всем»… Как могла мысль о том, что ее муж убийца, так быстро и так безраздельно овладеть ее умом?.. Быть может, мысль эта жила в ней, там, в самой глубине души прелестной Фанни… не вполне осознанная мысль, что Жак убийца, скорее подозрение, что он может быть убийцей.

— Сколько кусочков сахара?

— «И значит, чудовище не он, а я!» — призналась она себе без всякого труда, грозя маленькими серебряными щипчиками господину де ла Мариньеру, который требовал, чтобы сахар был непременно положен в его чашку красивыми пальчиками хозяйки.

Да, да, она одна во всем виновата!.. С того мгновения, как она предположила, что Жак способен на такое ужасное дело, — он, такой безупречный человек… И она хранила мысль об этом в глубине своей души все эти годы, с того самого дня, быть может… О чем думала она в то утро, в отсутствие Жака?., отчего ее била лихорадка? отчего была она так взволнована, так истерично смеялась?..

Понятно, отчасти виной тому было неожиданно свалившееся на них богатство. Но тем не менее, ей казалось, что уже тем утром она думала обо всем этом… Разговаривая с Жаком, она заметила, что бумаги Андре оказались в идеальном порядке… И даже добавила: «Не кажется ли тебе, дорогой, что это похоже на завещание?»

Что могла означать эта фраза, если она не хотела этим сказать, что для окончательного и полного исчезновения Андре все готово!.. если уже тогда она не думала о том, каким выгодным может стать для них это исчезновение…

Неужели она будет отрицать это перед самой собой?.. Так оно и было… вот что действительно shocking! Она, наверное, умерла бы со стыда, если бы ее дорогой муж хоть на миг заподозрил, как низко пала его бедная жена, недостойная благородного и очаровательного «Джека».

И все же ей очень хотелось добыть ключ от погреба.

Три часа пополуночи. Фанни не спится в ее просторной кровати. Она думает о ключе от погреба: ее муж с «того утра» постоянно носит этот ключ при себе. Ключ, не слишком большой и не слишком маленький, открывал довольно сложный замок, которым запиралась дверь погреба, ограждая запасы всегда хранившихся там хороших вин от домашней прислуги и шофера. Когда они жили в Героне, ключ постоянно оставался дома.

Но в тот достопамятный день, вернувшись из погреба, Жак надел этот ключ на кольцо с целой связкой других ключей. Такой простой, понятный жест. Они собирались переезжать, устроиться в замке; Жак боялся, что ключ может затеряться. Он был небрежен в свете, но в частной жизни проявлял аккуратность и предусмотрительность.

С первого дня, когда Жак и Фанни поселились в Героне, Андре предоставил погреб под гаражом в их полное распоряжение. Живя в замке, они не пользовались погребом; Фанни даже вспомнила, что во время переезда предложила перевезти вина из геронского погреба в Ла Розере, но Жак возразил, что Андре может вернуться в любую минуту и они покажутся смешными. Вдобавок, вино с таким же успехом может храниться в Героне. И все осталось по-прежнему…

Время от времени, два или три раза в год, Жак внезапно испытывал желание попробовать вина Кот д’Ор[17] и тогда он возвращался на своей английской коляске из Герона с большой корзиной, полной бутылок…