Он смотрел на нее, не произнося ни слова.

Эта женщина, так часто видевшая призрак его брата, внезапно ужаснула Жака…

Вдруг она громко заговорила сама с собой, как будто его не было рядом:

— Я знаю, что это ты, мой Андре!.. — говорила она. — Когда ты должен прийти, ты заранее даешь мне знать!.. Я чувствую, что ты на краю света… за миллиарды миль, быть может, но мысль летит! Мысль предшествует тебе, стучится у моего порога… говорит мне: «Отопри дверь… я возвещаю его приход!..». И я выполняю то, что повелевает мне мысль… Я не могла бы спокойно остаться дома, внимая этой мысли, что предшествует моему Андре!.. Я встаю, и следую за ней, и не чувствую холода окружающего меня мира, потому что сердце мое пылает, и я задыхаюсь, думая о том, что ты идешь издалека, чтоб увидеть меня, чтобы со мной говорить…

Я чувствую, как что-то наполняет меня всю… и подкатывается к горлу… да, что-то поднимается во мне… мне кажется, что сердце хочет выскочить из груди… упасть к твоим ногам… когда ты появляешься… когда я вдруг вижу тебя, твои печальные глаза, кровавую рану и бледные губы, с которых срываются стоны…

Как бы хотела я умереть и излечить твою рану!.. Утереть кровь, что постоянно точится из нее!.. Остановить ее губами, о любовь моя!.. Ты все еще страдаешь от раны, которую он тебе нанес, я это знаю! Я чувствую! и я страдаю от твоей раны… словно это меня поразил убийца!..

Она еще продолжала говорить, когда вошла Фанни. Но на сей раз она нашла без сознания не Марту, а Жака — тот без чувств лежал на ковре.

Она отправила домой госпожу Сен-Фирмен и одна стала ухаживать за Жаком, хотя ей могли бы оказать помощь два князя науки: доктор Мутье и только что приехавший профессор Жалу.

— Не оставляй меня одного… Не оставляй меня!..

Пробило полночь и Фанни сделала движение, заставившее Жака подумать, что она хочет отойти от его изголовья.

Он чувствовал себя бесконечно слабым. Он боялся — так боялся, что, останься он в одиночестве, пожалуй, не удержался бы от крика!

Мрак и тишина ужасали его. Он заставил ее зажечь все лампы в спальне, в будуаре, в туалетной, в ее спальне.

Преступление поднялось с илистого дна его совести, где покоилось все эти годы. Смертельная тоска сжала его сердце. Обморок стал для него спасением от призрака Андре с раной на виске! С первых часов этой долгой ночи, в течение которой Фанни ухаживала за ним, как за ребенком, она тщетно пыталась его успокоить. Она постоянно сталкивалась со следующим доводом:

— Все равно, видела Марта его или нет, но только Андре или его действенная мысль привели ее сюда, чтобы спасти Франсуа!.. Настоящее привидение не могло бы сделать большего.

— Нет, — возразила Фанни, — оно бы сделало больше.

— Что же? Ты находишь, что оно сделало мало?..

— Настоящее привидение уже давно назвало бы ей имя убийцы!..

Это возражение, казалось, произвело благоприятное впечатление на расстроенный ум Жака, но впечатление это было недолговременным. Жак не верил в призрак Андре, но странное душевное состояние Марты заставляло его невыносимо трепетать. Он понимал, какая опасность в нем таится. Экстаз, в котором пребывала Марта, наделил молодую женщину необычайным ясновидением и толкал ее на поступки, грозящие непоправимыми последствиями.

Разумеется, всегда ходило много рассказов о зарытых где-то в сундуках трупах жертв преступлений; ужасно то, что она в данном случае говорила именно о подобном преступлении… И кроме того — автомобиль!.. А затем, эта рана на виске… Это начинало уже переходить границы воображения и совпадений… И потом, это появление Марты в замке вместе с призраком Андре, имевшее целью защитить маленького Франсуа как раз в то мгновение, когда он подвергался величайшей опасности!..

— Однако, она помнит все, — сказал Жак, — все, за исключением того, как проникла в комнату ребенка, открыла окно и перенесла его на вашу кровать!..

— Мой Жак, я справилась у слуг… никто, слышишь ты, никто не заметил, что случилось — первой была мадемуазель Геллье…

— Это-то и беспокоит меня…

— Напротив, это должно было бы тебя успокоить… кроме Марты, никто не входил в комнату… как ты можешь еще сомневаться?..

— Я не сомневаюсь! Я и не сомневаюсь!.. Я не хочу сомневаться… ведь любые другие предположения бессмысленны… да… да… разумеется… но это сильнее меня — с тех пор, как я услышал голос Марты, обращающейся к Андре, как будто он здесь… я боюсь!., да, боюсь… словно он здесь… словно она его здесь оставила!.. Это глупо!.. Это глупо!.. И я форменный идиот, я дурак… но… у меня зубы все же стучат от страха…

— Бедный мальчик!.. Я говорила с Жалу…

— И что же говорит Жалу?

— Он хоть и спирит, но когда Мутье рассказал ему о происшедшем, у него нашелся только один ответ: «Она больна!»

— А он знает, что я заболел и лежу в постели?

— Нет, но я не скрыла от него, что все эти рассказы, в которых постоянно фигурирует имя твоего любимого брата, настолько опечалили тебя, что ты нуждаешься в одиночестве… Я просила извинить тебя… впрочем, они оба были в восторге, и он и доктор… они смогли сейчас же приняться за работу… за свою «Астральную медицину»… для простаков… Они сами не верят в нее!.. Ах, вот уж кому привидения не мешают спать!.. В самом деле, разве вам не стыдно, my dear?

Фанни смотрела на него с нежным упреком. Наступило длительное молчание. Она будто напрягала свой обворожительный взгляд, пыталась вернуть ему утраченные душевные силы… Наконец, он прошептал:

— Да, мне стыдно! простите меня…

И провел по лбу рукой, как бы отгоняя осаждавшие его мрачные видения…

— Да, — простите мою слабость, Фанни! любимая!., вся моя былая энергия словно рассеялась… В течение стольких лет я все натягивал, натягивал пружину… молча, тайно, один… И вдруг я почувствовал, что я больше не в силах!., что пружина сопротивляется, ускользает, лопается… Пружина моей души, которую я натягивал целых пять лет!.. Пять лет прожить с такой тайной!.. Я совсем разбит!.. И сокрушила меня Марта… Ты говорила с Сен-Фирменом… Что он сказал? Убедила ли ты его, по крайней мере, что его жена помешана?.. Избавит ли он нас от нее?..

— Доктор сказал ему, что знает санаторий, где за ней будет превосходный уход и где лечат подобных больных!.. А Сен-Фирмен ответил со знакомой тебе улыбкой, что не покинет жену до последнего ее вздоха!

— О, он так и сказал: «до последнего ее вздоха?»

— Так и сказал! И я убеждена, что он ничего не делает, чтобы отдалить последний вздох этой женщины!.. После признания Марты и этой ужасной фразы все стало ясно, мой дорогой! Поверь мне, нам недолго придется страшиться видений маленькой жены нотариуса!.. Старик Сен-Фирмен ничуть не верит в смерть Андре… он воображает, что его жена и твой брат все еще продолжают видеться!.. Он верит, что они обручились друг с другом на случай его смерти!.. Ну, а он спокойно смотрит, как она умирает… вот и все!.. Взгляни на его улыбку, вдумайся в его отношение к этой умирающей женщине, и ты поймешь все!.. Вспомни, что она сказала во время нашего последнего визита: «Не ешьте бисквиты, они заплесневели и, быть может, отравлены!» Она тоже… она тоже знает, что старик ничего не сделает, чтобы отсрочить ее смерть!.. Она знает, что доставит ему высшее удовольствие, если умрет раньше него!.. И она знает, что он этого ждет… Можно ли надеяться, что женщина, живущая в таких условиях, сохранит здравый рассудок?.. Она и так уже одной ногой в стране мертвецов!.. И она не может и шага ступить, не волоча за собой своих призраков… Верь мне, сюда она их больше не приведет!.. Да, я отдала распоряжения, дорогой… парк и замок будут отныне охраняться, как крепость… Больше мы ее не примем!.. Пусть лечится где-нибудь в другом месте!.. Тем не менее, тебе следует завтра же принять меры и освободиться на несколько недель. Хорошее путешествие пойдет нам на пользу, дорогой!..