— Вы льстите мне, мадам, — сказал он, беря ее за руку, когда она кружилась в танце. — А вот музыканты играют прекрасно, с вдохновением.

— Да, у нас танцы — одно из любимых развлечений. Вы, надеюсь, не против?

— Вовсе нет, — сказал он несколько рассеянно.

— Насколько нам известно, на родине сейчас это не одобряется.

— Да, некоторыми. — Когда она двинулась дальше, Алекс воспользовался возможностью и покинул круг.

— Как вам наши развлечения, Алекс? Наверняка кажутся несколько простоватыми для лондонца, но мы очень стараемся, — спросил Гилл Кортни.

Алекс поспешил его заверить, что развлечения вовсе не простоватые.

— Да полно вам, генерал, — упрекнул его Гилл, приподняв голову от кружки. Речь его была немного путаной. — Нет необходимости быть столь сладкоречивым. Мы, видите ли, прекрасно знаем свои недостатки.

Джинни, запыхавшаяся после танца, появилась как раз в этот момент и услышала последнее замечание мужа. Она увидела, как на щеке Алекса дернулся мускул, и, не раздумывая, ринулась в бой.

— Едва ли это учтиво, Гилл. Я уверена, что генерал действительно так думает.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы вы меня отчитывали, мадам, — заявил Гилл, испепеляя ее взглядом. — Я уже раньше говорил вам: попридержите ваш язык.

Алекс побелел, а Джинни вспыхнула.

— Полно вам, — поспешно вмешался Роберт. — Никаких ссор между мужем и женой. Сегодня праздник Я уверен, что Гилл никого не хотел обидеть.

— А я нахожу его поведение оскорбительным, — очень тихо сказала Джинни и, повернувшись, направилась через толпу гостей к дому.

Гилл разразился грубыми ругательствами и, пошатываясь, встал со скамейки. Роберт положил ему руку на плечо и надавил, пытаясь посадить его.

— Полегче, кузен. Я не допущу конфликтов у себя в доме. Если хочешь выяснять отношения с женой, делай это дома.

Алекс пробормотал что-то неразборчивое и решительно зашагал прочь, всем своим видом выражая отвращение. Как посмел этот пропойца разговаривать с Джинни в подобной манере, особенно на людях! И, разумеется, она не смогла смолчать. Это было не в ее характере, уж ему-то самому это было хорошо известно. Но Алекс тоже почувствовал ослабление у Гилла тех нравственных устоев, которые ранее заставляли его придерживаться приличий, и он был абсолютно уверен, что Джинни поступает опрометчиво, провоцируя мужа подобным образом. А он сам, черт побери, ничего не может сделать.

Он увидел ее сидящей под деревьями с дамами, занимавшимися рукоделием. Компания показалась ему относительно безопасной, пока он не заметил Гилла, направившегося к ней.

— Мы едем домой, — сказал Гилл жене без каких-либо объяснений.

— Праздник только начался, — возразила Джинни тихим голосом. — С нашей стороны было бы невежливо уехать так рано.

— Сколько раз мне повторять, чтобы ты не смела указывать мне, как себя вести? — взбешенно воскликнул Гилл. — Я говорю, что мы едем домой, и этого тебе должно быть достаточно. Или твои хорошие манеры на мужа не распространяются? — Губы его скривились в презрительной ухмылке. Джинни охватил такой гнев, что она почувствовала: вот-вот потеряет контроль над собой; но потом увидела Алекса, который стоял рядом и все слышал. Его глаза предостерегали ее, сам он явно расстроился от бессилия изменить что-нибудь. Она прикусила губу, положила шитье и встала.

— Прошу прощения, дамы. Очевидно, мужа беспокоит старая рана. — Улыбнувшись, она направилась к дому. Гилл схватил ее за руку.

— Куда ты? Каноэ на реке, если ты вдруг забыла.

— Я собираюсь проститься с хозяевами, — резко ответила она, пытаясь высвободиться. — Отпусти меня, Гилл, или я устрою такой скандал, о котором здесь долго будут помнить.

Она говорила тихим голосом, но решительно и горячо, и он отпустил ее, но пружина его жгучего гнева сжалась, и Джинни внутренне содрогнулась, прекрасно понимая, что она одержала победу при всех, но позднее, когда они будут одни, битва продолжится.

— Но ты никак не можешь уехать, — воскликнула Сюзанна, по-настоящему расстроившись. — Танцы только начались, а потом будет ужин, и я подумала, что мы…

— Гиллу нездоровится, — сказала Джинни, холодно посмотрев на мужа, словно призывая его опровергнуть это. Раз уж ей придется уехать, то она, по крайней мере, сделает это с достоинством, не показав, что ее вынудили.

Гилл понял, что не сможет одержать здесь верх и даже пробормотал какие-то извинения, ссылаясь на ноющее бедро и осенний туман, поднимающийся над рекой. Джинни повернулась в поисках Роберта и увидела перед собой Алекса.

— Вы уезжаете, госпожа Кортни? — вежливо поинтересовался он, склонившись над ее рукой, когда она присела в реверансе. Ее пальцы задрожали в его руке, и он сильно сжал их.

— Боюсь, что да, генерал, — бодро ответила она, отодвигаясь от него. На какой-то момент они остались одни, и Алекс горячо прошептал:

— Жди меня завтра на поляне за деревней индейцев — утром. Обязательно будь там. Я должен знать, что с тобой все хорошо.

Она еле заметно кивнула и присоединилась к мужу, а Алекс наблюдал, как они идут к реке: Джинни — напряженно расправив плечи, Гилл — сильно хромая.

— Чертовское положение, — пробормотал Роберт Харрингтон за плечом у Алекса. — Но я не имею права вмешиваться в дела между мужем и женой.

— Значит, он может обращаться с ней так, как захочет? — спросил Алекс, приподняв брови.

Роберт пожал плечами.

— Вы же знаете закон, друг мой. У своего очага муж волен поступать, как ему заблагорассудится, исключая, конечно, нанесение серьезных увечий и убийство. Насколько я знаю, Кортни не заходит дальше того, что мы сегодня видели. Вирджинии было бы лучше не провоцировать его. Вы же согласитесь, язычок у нее острый.

— Как пчелиное жало, — пробормотал Алекс почти рассеянно, и его спутник удивленно взглянул на него.

— Прошу прощения, Алекс?

— Нет-нет, ничего, — сказал Алекс, вспомнивший, где находится. — Не присоединиться ли нам к дамам?

В туманных сумерках Джинни управляла каноэ с двойным грузом. С нее хватит! Этот озлобленный, жалкий человек, сидевший сейчас напротив и мрачно смотревший в темноту, не дает ей дышать. Выпитое вино уже не веселило ее; остались лишь неприятный привкус во рту и пульсирующая боль в висках. Унизительные сцены этого дня все время вставали у нее перед глазами, и дочь Джона Редферна поняла, что больше не в силах терпеть, иначе полностью потеряет всякое самоуважение.

Они добрались до дома, одинокого и неприветливого после веселья, которое оставили позади. Джинни привязала каноэ и последовала за Гиллом в дом.

— Надеюсь, ты не голоден. Я рассчитывала, что мы поужинаем у Харрингтонов, поэтому ничего не приготовила.

— Тогда принеси мне хлеба и сыра. — Гилл протянул руку к фляге с виски, стоявшей на буфете.

— Прости, но тебе самому придется заняться этим. У меня болит голова, и я отправляюсь слать. — Джинни поднялась по лестнице. Гилл заорал, требуя, чтобы она вернулась. Она проигнорировала его крики и, услышав на лестнице шаги, вздрогнула от дурного предчувствия. Подавив его, она начала расплетать косы и вытащила черепаховые гребни из волос.

— Черт побери, ты что это из себя строишь? — возмутился Гилл, появляясь в комнате. — Я хочу ужинать. Иди и принеси еду, жена.

— Хлеб в бочке, сыр в кладовке, накрыт тарелкой, — сказала Джинни с деланным спокойствием. — Ты вполне можешь взять их сам. Я не требую от тебя вспахать поле, подоить корову, смолоть зерно, накормить кур или достать воды из колодца…

— Замолчи! — взревел ее муж, прерывая перечисление обязанностей, которые она безропотно выполняла, но с которыми он совершенно не способен был справиться. — Эта работа не для джентльмена.

— Неужели? — набросилась она на него; серые глаза пылали презрением. — Здесь много джентльменов, которые занимаются подобными вещами и гордятся этим.

— А ты их за это вознаграждаешь. Так, шлюха предателей? — Он шагнул к ней, голубые глаза сузились до щелок. — Ты не приберегаешь свои прелести для моей постели, это уж точно. Лежишь, словно квашня…