— Доброе утро, полковник. — Голос ее звучал легко, серые глаза улыбались, и на мгновение он замер от изумления. Он с самого начала рассмотрел ее красоту, близко узнал за несколько коротких часов. Он поражался ее энергии, умению забывать о себе, ее выносливости в достижении цели. И он видел ее обессилевшей, подавленной и разбитой. Но до этой минуты он не видел леди Вирджинию Кортни. Она присела перед ним в безупречном глубоком реверансе, и он невольно поклонился ей с педантичностью придворного.

Дверь в столовую закрылась за Джоном, и они остались одни в тишине комнаты, свидетельницы их бурных столкновений, и в предвкушении будущего.

— Ты здорова? — Алекс, наконец, прервал молчание, взяв ее руки и поднося их к губам, чтобы поцеловать загрубевшие от работы пальцы.

— Да, здорова. Но страшно голодна, — призналась она.

На столе еще были остатки завтрака — солдатского, — состоявшего из филея, жирного бекона, вареных яиц и пшеничного хлеба. Кувшин эля стоял среди деревянных тарелок, ножей и кружек — несколько человек завершали здесь трапезу.

— Что я могу предложить тебе? — заботливо спросил Алекс, поднося нож к филею.

— Все, — ответила она, садясь спиной к окну, немому свидетелю ее вчерашних терзаний.

— Когда ты закончишь, — медленно произнес Алекс, — я хотел бы, чтобы ты показала мне потайное убежище и проход к нему.

— Зачем? — Теперь это не имело для нее значения, ведь она не могла воспользоваться тайником.

— Боюсь, Вирджиния, что не могу позволить тебе одной знать о потайном выходе из этого дома. Вдруг ты воспользуешься им. Я не могу этого допустить.

Такая мысль не приходила ей в голову, но она помнила, как вчера на берегу сказала, что ускользнет из-под его наблюдения, если удастся, и будет продолжать борьбу, как только представится возможность. Как бы ни развивались их отношения в будущем, здесь многое зависело от нее.

— А если я откажусь? — Она намазала золотистое масло на хлеб, разглядывая, как солнечный луч танцует на черной поверхности стола.

— Тогда мои люди найдут его.

Вирджиния оглядела комнату, представляя ее разгромленной: богатую обшивку — оторванную от стен ломами, сверкающий пол — вскрытым, тонкую ручную отделку — изуродованной. Только если бы кто-то до сих пор прятался в тайнике — только тогда! — она допустила бы разрушение отчего дома, даже если он и не принадлежал ей теперь.

— Ты отдал бы дом на разграбление? — тихо спросила она, зная, что он ответит ей честно, так же, как и она ему. Она увидела боль в его глазах, но он сказал:

— Я стараюсь делать все, что возможно, чтобы побыстрее закончить эту войну. Уже пролито слишком много крови, чтобы бояться нового кровопролития. Отступить сейчас — значит сделать бессмысленными жертвы тех, кто уже отдал свою жизнь.

— Но ты не отправил меня в тюрьму Уинчестера.

— Нет. Я люблю тебя и буду беречь, насколько это в моих силах. И так как сейчас я знаю, кто ты и что ты, я не допущу, чтобы ты вредила моему делу.

— Ты берешь на себя огромную ответственность, — сказала она задумчиво. — Защитить любовницу и при этом перехитрить врага, когда это один и тот же человек!

— Посмотрим, по плечу ли мне эта задача. Мы ведь с тобой понимаем друг друга? — Его брови приподнялись.

— Да. — Она бесстрашно смотрела на него. — Любовники и враги, пока…

— Пока не закончится война.

— Смерть решает многие конфликты.

— Она может разрешить и этот, только я буду молиться о более благополучном завершении.

— И я тоже. — Она встала. — Пойдем, я покажу тебе тайник. Механизм чрезвычайно искусный. — Она чиркнула кремнем и зажгла свечу. — Там темно, — пояснила она, — и я всегда боялась этого прохода, с тех пор как Эдмунд однажды запер меня в нем, потому что хотел поохотиться с деревенскими мальчишками, а мое присутствие мешало бы ему.

Алекс подумал о раненом мужчине в лодке, человеке, которого она поцеловала, ее кузене, с которым она выросла, и позавидовал Эдмунду Вернею, ведь он был с нею, когда она взрослела, дразнил ее, и она ему даже мешала в его забавах.

— Надеюсь, его хорошо выпороли за злую выходку, — заметил Алекс, следуя за ней в холодную темноту.

— Нет, — хмыкнула Джинни, прикрывая рукой колеблющееся пламя, когда закрывала замок панели. — Я не предала его.

Ее голос задрожал, и Алекс твердо заявил:

— Ты не сделала этого. Если с Эдмундом Вернеем что-то и произойдет, то не из-за того, что сообщила ты.

Джинни не ответила. Дойдя до маленькой комнаты, она высоко подняла свечу, освещая каменные стены, запятнанную кровью подстилку, деревянное ведро.

Воздух был спертым и зловонным, и Алекс даже отшатнулся. Все же лучше, наверное, погибнуть в бою, чем прятаться, словно крысы, в этой жуткой норе… Но, с другой стороны, перед ним никогда не вставал такой выбор. Его никогда не преследовали, и все свои битвы он выигрывал.

— Нужно убрать его, а то воздух стал отвратительным, — сказал Алекс решительным голосом и поднял ведро.

Джинни кивнула и пошла впереди него по холодным ступеням к наружной двери.

Они вышли к морскому берегу на прохладный, чистый утренний воздух. Джинни глубоко вдохнула, подставив лицо ветерку.

Алекс вылил ведро у куста бузины.

— Ты любишь ездить верхом?

— Больше всего. — Она улыбнулась. — Но я не одета для такого случая.

— Как и для блужданий по тайным ходам, — поддразнил он, снимая паутину с ее волос. — Ты не переодела платье, твои туфли запачканы.

— Мы говорили о серьезных вещах, и я забыла о таких пустяках.

— И как часто ты вспоминаешь о них? — Глаза его смеялись.

— Редко, — смущенно признала Джинни. — Я всегда приводила маму в отчаяние.

— Могу себе представить, — захохотал Алекс. Непослушная, упрямая маленькая цыганка. Готов биться об заклад, — он обхватил руками ее лицо, — ты не очень-то изменилась и сейчас. Это мне наказание за мои грехи. Но я не хотел бы, чтобы ты была другой.

— Я вовсе не упрямая и не непокорная, — мягко сказала она. — Ведь нет никого, кто мог бы требовать от меня покорности.

Глаза его потемнели.

— Нет необходимости повторять, что мы стоим по разные стороны. Я понимаю это, но я говорил как возлюбленный, а не как враг.

— Нам не всегда будет легко отделить одно от другого. — Она еще не договорила, а руки ее уже обвились вокруг его шеи, тело прижалось к его телу, ощущая теплую кожу под его рубашкой. Она поцеловала его первой, притянув его голову к себе и привстав на цыпочки, как бы утверждая их равноправие в любви.

Когда они отодвинулись друг от друга, Алекс коснулся ее припухших губ.

— Сегодня мы просто любовники. Не будет никаких слов о нашей вражде. Мы будем разговаривать и рассказывать друг другу о себе, и ты покажешь мне остров, который так сильно любишь.

— Очень хорошо, — согласилась Джинни, поворачиваясь спиной к потайной двери. — Мы как будем возвращаться — тем же путем, чтобы мое платье совсем было испорчено? Или же поразим твоих людей, появившись во дворе, словно привидения?

— Мы вернемся так же, как пришли, — тут же нашелся Алекс, — Еще немного паутины ничего не изменит, и у меня нет никакого желания тащиться через двор.

Когда они вернулись в столовую и закрыли потайную панель, Алекс задул свечу.

— Наденьте вашу амазонку, госпожа Кортни. Мы отправимся изучать остров.

Этот приказ был столь обещающим, что у нее свело пальцы ног в туфельках. Будет еще достаточно времени для вражды, когда снова возникнет противостояние между полковником «круглоголовых» и его пленницей-роялисткой. Несомненно. Но сегодняшний день создан для любви.

— Жду тебя в конюшне.

— Через десять минут. Нам нужно так много узнать друг о друге, Джинни.

Он коснулся ее губ длинным пальцем. Она выбежала из комнаты, радуясь его обещанию, запоздало вспомнив о необходимости проявлять сдержанность, более подобающую хозяйке дома, находящейся в плену.

Спустя десять минут, с заплетенными косами и в амазонке, Джинни появилась на конном дворе. Через руку у нее была перекинута накидка, потому что с моря дул свежий ветер. Солдат с коротко остриженными седыми волосами седлал великолепного черного жеребца, на котором Алекс Маршалл отправлялся конфисковывать имущество и земли, и Редферны были лишь одними из многих в этом списке.