На какое-то мгновение она просто оцепенела, будучи не в силах ни думать, ни двигаться. Потом Алекс застонал, и веки его затрепетали.

— Я здесь, милый, — прошептала она, беря его за руку. Подбежали санитары с носилками, и она снова посмотрела на Гилла Кортни, все еще лежавшего без сознания. Она ведь не видела его, правда? Она уйдет с этого поля смерти и будет бороться за жизнь человека, которого любит, и забудет о том, что ей привиделся ее муж. Как раненый вражеской стороны он получит помощь в последнюю очередь. Он, конечно, умрет здесь, как и должен был еще два года назад.

Джед как-то странно смотрел на нее, поняв, что она не отрывает глаз от Гилла, и на лице ее ясно читались отвращение и отчаяние.

— Скажи им, чтобы забрали и этого человека, Джед, — тихо сказала она. — Это мой муж, которого я считала мертвым со времени битвы при Оксфорде. — С этими словами она повернулась и пошла рядом с носилками Алекса.

Теперь уже Джед уставился на нее — сначала в полном недоумении, а потом с жалостью и пониманием. Но он ничего не сказал, лишь позвал санитаров с носилками, приказав им забрать раненого роялиста.

На ферме Джинни едва кивнула тем, кто уцелел в бою. Они, зная, что их командир ранен, ожидали новостей с тревогой и нетерпением. Отмахнувшись от их вопросов, Джинни велела отнести Алекса наверх и осторожно положить на постель.

— А куда положить другого, госпожа? — неуверенно спросил Джед, не зная, как называть этого человека.

— Куда хочешь, — сказала Джинни. — Я позднее осмотрю его. Пока пусть сам справляется. Ты должен помочь мне снять доспехи с генерала, Джед. Я не вижу, что повреждено.

— Джинни? — Алекс открыл глаза. — Голос его был слабым, но отчетливым.

— Да, милый, я здесь, — Она улыбнулась ему, хотя про себя страшно жалела, что он пришел в себя до того, как они успели разрезать искореженный нагрудник. Она взяла его за руку. — Держись крепче, любовь моя.

Вцепившись ей в руку, он не отрывал от нее глаз, пока Джед распиливал металл, куски которого впились в его тело от удара мушкетной пули.

— Я бы дала тебе бренди, — сказала Джинни, — но если повреждено легкое, от него станет только хуже. — Она говорила весело и деловито, изо всех сил скрывая, насколько мучительна для нее его боль, как она боится увидеть что-нибудь страшное. Внезапно пальцы, цеплявшиеся за ее руку, ослабли, и Алекс, к счастью, снова потерял сознание. — Джед, быстро горячей воды и чистых тряпок, чтобы я могла обработать рану, прежде чем он придет в себя.

Мушкетная пуля застряла между третьим и четвертым ребром; оба ребра были сломаны. Но нагрудник преградил ядру путь, поэтому сердце и легкие уцелели, позвоночник тоже не пострадал. У Джинни словно гора упала с плеч. Если она сумеет удалить пулю, обломки костей и металла без значительной потери крови, если она сможет зашить рану и не начнется нагноение, то ничто не помешает ему, в конце концов, совсем поправиться.

В нескольких словах она объяснила Джеду то, что должна сделать, и когда Алекс снова открыл глаза, она, взяв его за руку, все рассказала ему.

— Похоже, я выживу, — сказал он, болезненно улыбнувшись. — Делай свое черное дело, цыганка.

— Ударь его так, Джед, чтобы он лишился чувств, — спокойно сказала Джинни, окуная кончик ножа в кипяток.

— Только попробуй, солдат, и окажешься в трибунале, — пригрозил Алекс, и в голосе его послышались прежние командирские нотки.

— Не слушай его, Джед, — сказала Джинни.

Джед взглянул на решительную молодую женщину, потом на человека, которому служил с тех пор, как тот был мальчиком. Пожав плечами в качестве извинения, он занес кулак и аккуратно, с точным расчетом, опустил его прямо в челюсть Алексу.

— Благодарю, — сказала Джинни, улыбаясь. — Моя рука не дрогнет, если я буду знать, что он не чувствует боли, которую я ему причиню.

Она старалась работать как можно быстрее, выбирая из раны осколки и вытаскивая пулю. Когда веки Алекса затрепетали, Джед снова резко ударил его в челюсть, и он замер.

— Никогда он меня не простит за это, уж точно, — пробормотал Джед, но не похоже было, что его очень уж расстраивает такая перспектива.

Прошел целый час, прежде чем она убедилась, что вытащила из раны все, что могла увидеть.

— Остается надеяться, что я ничего не упустила, — сказала она, вытирая кровь вокруг рваной раны. Это была страшная рана, но сейчас, когда осколки были убраны, она уже не внушала такой тревоги. — Я должна зашить рану. Если он придет в себя, ему придется терпеть. Нельзя, чтобы в таком ослабленном состоянии он лишался сознания от сильных ударов.

Джед кивнул и потянулся к кожаному ремню Алекса, лежавшему на стуле. Когда Алекс со стоном пришел в себя, Джед просунул ремень между его зубов и взял его за руки, пока Джинни зашивала рану, борясь с тошнотой. Она знала, что если не пересилит себя сейчас, то с таким же успехом могла бы оставить Алекса на поле или отдать в руки этих мясников в полевом госпитале. Но, наконец, работа была закончена, и она туго перевязала его тело, чтобы от движения еще больше не повредились сломанные ребра.

— Я приготовлю отвар, который поможет ему заснуть, — тихо сказала она Джеду. — Теперь мы должны следить, чтобы не появились горячка и воспаление. Ты останешься с ним? Я должна пойти к… — Но слова «к моему мужу» застряли у нее в горле, и она вышла из комнаты, так и не произнеся их.

Она нашла Гилла в комнате напротив. Он был на грани сознания и бредил, когда она снимала с него доспехи и одежду. С отстраненным интересом Джинни заметила кривой шрам на его бедре. «Очевидно, это от раны, которая должна была убить его», — подумала она, занявшись раной на шее. Постепенно до нее дошло, что в бреду он повторяет ее имя, однако у нее было мало надежды на то, что, придя в сознание, он не вспомнит о ее присутствии на поле боя. Чем объяснить это, кроме правды? И как ей сказать эту правду своему мужу? Сможет ли она остаться с возлюбленным теперь, когда ее муж здесь и может предъявить на нее свои законные права?

Три дня Гилл Кортни пребывал в горячечном мире, населенном призрачными фигурами, которые внимательно и умело ухаживали за ним. Все это время нечто постоянно ускользало от него, хотя его беспокоило какое-то расплывчатое, но не исчезавшее чувство тревоги. На четвертый день он открыл глаза в маленькой комнате, ощутил под собой матрац, понял, что страшно хочет пить, очень слаб, но в остальном голова его была совершенно ясной.

— Я не позволю делать ему кровопускание, Джед; он и так слишком слаб. Этим чертовым лекарям лучше оставить моего пациента в покое!

Громкий и раздраженный голос доносился из-за полуоткрытой двери, и, наконец ускользавшее воспоминание вернулось к нему. Гилл Кортни уставился в потолок. Это был голос его жены. Он очень хорошо его помнил, хотя за годы их брака ни разу не слышал в нем таких властных ноток. И ему эти нотки совсем не понравились. Он вспомнил момент на поле боя, когда меч вонзился в его тело; потом вспомнил ее голос, доносившийся сквозь туман полусознания, когда он лежал на земле, истекая кровью. Но что, черт побери, делает его жена на этой войне? Вопрос становился все более важным, и прежнее чувство тревоги уже не было смутным, а приобрело конкретные очертания.

— Если ты достанешь мне улиток, Джед, я приготовлю специальный настой. Это прекрасное средство от горячки; оно принесет генералу гораздо больше пользы, чем любое кровопускание. — Джинни толкнула дверь комнаты, в которой лежал ее муж, и взглянула на человека на постели. Она сразу заметила перемену в его лице, прозрачность глаз, и с оборвавшимся сердцем шагнула в комнату, закрыв за собой дверь. — Я вижу, тебе лучше. — Подойдя к постели, она положила руку ему на лоб. — Горячка спала. — Я сейчас же принесу тебе мятный кодль3.

Гилл схватил ее за руку.

— Где я? И что ты здесь делаешь?