— Я поеду, когда придет следующий корабль с рабами, — сказал Гилл удивительно спокойным тоном. — Нам лучше всего купить несколько негров, так будет дешевле.

— У нас нет для них жилья, — ответила Джинни, пряча гримасу отвращения. Было что-то отталкивающее в том, чтобы владеть людьми. Право на свободу — в плоти и крови всех англичан. Как же они могут так легко, во имя собственной выгоды, лишать этой свободы других?

— Они сами построят себе жилье, — ответил Гилл, словно он уже тщательно все продумал. «Вероятно, так и есть», — подумала Джинни с удивлением.

— Скоро наступит зима, Гилл. Им нужна будет крыша над головой.

— Чем им будет холоднее, тем быстрее они станут работать.

Джинни бросила толченый мускатный орех в кастрюлю с грибами и прикусила губу, чтобы не возразить ему. Нет смысла воевать раньше времени, и, по крайней мере, он согласился с ее поездкой к Харрингтонам, знал о присутствии там Алекса, и сам этот факт каким-то образом узаконил для Джинни это присутствие.

Она собиралась изменить мужу, готовила себя к тому, что было так же неизбежно, как восход солнца. И она не чувствовала ни капли вины; сердце ее пело, кровь бурлила, кожа трепетала в сладостном предвкушении. Она снова вверила себя в руки судьбы.

Восточный ветер упрямо гнал дым от главного костра в примитивную хижину из болотного тростника, единственным дымоходом которой была дыра в потолке. Джинни вытерла фартуком слезящиеся от дыма глаза.

Старая индианка, сидевшая у огня и помешивавшая что-то в котелке, совершенно не обращала внимания на едкий дым. Что-то бормоча, она позвала Джинни, указывая на связку высушенной травы и лесных растений. Джинни кивала, слушая рассказ о каждом из них. Все они обладали лечебными свойствами, и Джинни уже давно поняла необходимость найти замену тем травам, что росли на ее родине. Она встретила эту знахарку несколько недель назад, собирая травы в лесу, и с помощью причудливой смеси жестов и нескольких английских слов им удалось достаточно успешно поделиться опытом друг с другом. В прошлом месяце Джинни помогла при очень трудных родах близнецов в деревне индейцев, и с тех пор к ее посещениям индейцы относились более чем терпимо.

Однако она скрывала эти визиты от колонистов, поскольку между ними и индейцами все еще существовало значительное недоверие, и на это были веские причины, хотя уже больше десяти лет сохранялось хрупкое перемирие. Торговля между переселенцами и индейцами процветала, правда, велась она с большой осторожностью, и та легкость, с которой Джинни общалась с индейцами, была бы расценена как преступная небрежность даже таким относительно просвещенным человеком, как Роберт Харрингтон.

Сейчас она предложила старухе небольшой пузырек с «чудесной водой», которую приготовила из гвоздики и других пряностей, недоступных индейцам. Это было отличное средство и очень хорошо успокаивало. Индианка понюхала настойку, сделала глоток и удовлетворенно кивнула, вновь закрыв пузырек пробкой. Расплатившись таким образом за урок, Джинни покинула деревню.

День был мягким и солнечным; несколько опавших листьев зашуршало у нее под ногами, хотя высокие деревья еще не сбросили великолепный багряный наряд, образовывавший красивый свод над ее головой.

Деревня расположилась на просеке, недалеко от ближайшей вьючной тропы, поэтому Джинни прошла две мили от дома пешком, наслаждаясь тишиной и одиночеством, возможностью спокойно поразмышлять о новом повороте своей судьбы, если таковым действительно станет приезд Алекса. Она допускала, что это могло быть и просто совпадение. Едва ли он решил последовать за ней, крепко связанной узами брака с Гиллом Кортни, через полный опасностей океан… или все же решился бы?

Шорох сминаемых листьев, внезапное покалывание в затылке подсказали ей, что она не одна. Может, индейцы? Да нет, ни один индеец не создал бы столько шума! Услужливое воображение рисовало картины одна другой страшнее. Она ускорила шаг, прикидывая, как далеко находится от вьючной тропы и стоит ли бежать. Снова послышался шорох листьев, и она побежала, даже не задумавшись об источнике этого безотчетного страха; все мысли были устремлены к вьючной тропе, как будто, думая о ней, она могла бы приблизить ее к себе. Шорох позади нее становился все громче, потом послышался звук быстрых шагов. Кто-то преследовал ее — или что-то? В лесу водились кабаны, медведи и Бог знает кто еще…

— Цыпленок, во имя всего святого, не беги! — проговорил сзади родной голос с до боли знакомыми нотками раздражения. Застонав, Джинни замерла на месте, сердце бешено колотилось. — Что с тобой? Я не решала окликнуть тебя, опасаясь, что кто-нибудь может услышать. — Алекс нагнал ее, и она медленно повернулась к нему.

— Я думала, это дикий медведь. Или какой-нибудь безумный насильник.

— Я глубоко польщен. — Алекс насмешливо улыбнулся. — Мы ехали с Харрингтоном и увидели, как ты сошла с вьючной тропы. Ему нужно было осмотреть дальние участки, и я сказал, что с удовольствием проедусь по лесу один. А сам отправился за тобой в деревню. Что ты делаешь у индейцев?

За исключением вчерашних нескольких минут на причале, они не виделись четырнадцать месяцев, а Алекс говорил с ней так, словно они не расставались, требуя объяснения тому, что он не одобрял.

— Их знахарка очень много знает, — ответила Джинни, — и может много рассказать мне о травах, растущих в округе. Тут совсем другие травы, понимаешь?

— Не знаю, зачем я вообще спрашивал, — сказал Алекс со вздохом, хотя глаза его сияли. Взяв ее за руку, он увлек Джинни за собой. — Пойдем подальше в лес. Мы слишком близко к вьючной тропе. Не страшно, если мы шокируем нравственность индейцев, а я подозреваю, что они, помимо тебя, моя маленькая неустрашимая цыганка, единственные, кто осмеливается сойти с этой тропы.

Джинни ничего не сказала, потому что не в силах была вымолвить ни слова. Ее рука, казалось, приросла к его руке, его легкий, дразнящий голос обволакивал ее, словно лунный свет. Разве не будет никаких вопросов, объяснений? Никаких неуклюжих, виноватых оправданий? Да, очевидно, не будет, и как же это правильно! Неудержимое, волшебное сумасшествие, охватившее их, было таким же неизбежным, как и раньше. На небольшой поляне Алекс остановился и положил руки ей на плечи, вглядываясь в ее глаза, словно там надеялся найти ответы на все свои вопросы.

— Святые небеса! — тихо сказал он. — Не знаю, как я выжил без тебя, единственная моя. — Его губы коснулись ее губ сначала неуверенно, словно новое знакомство с ними могло принести какие-то сюрпризы. Джинни ответила так же несмело; ее мягкие губы приоткрылись в ожидании чуда. Когда она закрыла глаза, запах его кожи наполнил воздух вокруг нее, и она жадно вдохнула. Ее руки касались его спины, вспоминая каждый изгиб, каждый мускул; потом запутались в завитках волос и обхватили его голову, а пальцы перебирали роскошные каштановые пряди.

Алекс почувствовал, как ее грудь мягко прижалась к его груди. Он обхватил руками ее ягодицы, упругие и округлые, и его захлестнуло яростное возбуждение, затмив благоговейный трепет. Джинни тоже почувствовала его возбужденную плоть и прижалась к нему всем телом, покусывая его нижнюю губу. Это был отнюдь не игривый жест, она, скорее, подталкивала и поторапливала его. Он отодвинулся, тяжело дыша, и, сняв с нее накидку, бросил ее на ковер из листьев у их ног Повелительным жестом Алекс нажал ей на плечо, и она, опустившись на накидку, протянула к нему руки, когда он, поспешно скинув сапоги и сбросив бриджи, опустился рядом ней.

— Прости, — почти простонал он, задирая юбки ей до талии. Но Джинни была так же охвачена нетерпением, как и он, и, приподняв бедра, она раскрылась навстречу ему, когда он глубоко проник в нее, и они слились воедино; охватившее их наслаждение было подобно солнечной вспышке в тихом лесу.

Голубая сойка застрекотала над двумя обессилевшими фигурами, лежавшими на ковре из багряных листьев, словно Гензель и Гретель5.