— Они не всегда были лишены здравого смысла.

— Да, — согласилась Джоан, — но их враждебность выходит за рамки разумного. Я молюсь, чтобы вы не встретились друг с другом, иначе пролившаяся кровь ляжет темным пятном на герб семьи Грэнтемов.

— Если это будет зависеть от меня, то братской крови не прольется, — тихо сказал Алекс, и Джоан почувствовала огромное облегчение, хотя и не знала отчего. Может, оттого, что Алекс распоряжался не только своей судьбой; его власть распространялась значительно дальше, так что и доверить ему можно было гораздо больше.

— А Джинни? — Эта мысль естественно вытекала из предыдущей. — Ее будущее с тобой?

— Я бы хотел этого, — ответил он. — Но будущее — всего лишь химера, моя дорогая Джоан. Когда эта война наконец закончится, если мы еще будем живы и я останусь целым и невредимым, а не каким-то обрубком войны, тогда и посмотрим.

— Джинни, мы должны ехать немедленно! — Алекс мерял шагами галерею, звеня шпорами, держа руку на эфесе шпаги и пытаясь обуздать растущее нетерпение.

— Еще минутку, — ответила Джинни через плечо. — Не могли бы вы немного пошевелить запястьем, мадам? Знаю, что это больно, но хочу проверить движение сустава. — Тетя Марта, тяжело вздыхая и пыхтя, повиновалась и издала жалобный стон.

— Я приготовлю компресс, чтобы уменьшить воспаление. — Джинни выпрямилась. — Пейшенс, если вы пройдете со мной на кухню, я покажу, как это делается, чтобы вы сумели приготовить свежий настой, когда я уеду.

Алекс тихо выругался и вышел из галереи, направившись во внешний двор, где под сгущающимися тучами собрались офицеры полка.

— Мы вынуждены подождать, — отрывисто произнес он сквозь сжатые зубы, — пока госпожа Кортни не приготовит тете Марте лекарство от артрита. — Офицеры благоразумно молчали, стараясь сохранить непроницаемое выражение на лицах. Алекс взглянул на небо. — Скоро начнется настоящий потоп, — пробормотал он. Спустя пять минут он рявкнул: — Дикон, приведи ее!

Ясно, что это приказ: терпение генерала иссякло. Дикон бегом бросился в дом.

— Джинни? — крикнул он в холле. Ответом было только эхо, и он взлетел вверх по сломанной лестнице, остановился, услышал голоса и без всяких церемоний ворвался в галерею. — Прошу… прошу прощения, — с трудом выговорил он при виде негодующих лиц. — Но Джинни, ты должна сейчас же идти. Генерал вот-вот взорвется.

— А, ерунда. Еще пять минут ничего не изменят, а я обязательно должна увидеть маленького Джо перед отъездом. — Ну вот, мадам. Так лучше? — Она снова повернулась к тете Марте.

— Джинни, ну, пожалуйста, — настоятельно умолял ее Дикон. — Ты не понимаешь. Полк выстроен и готов к маршу. Генерал не потерпит промедления. — Дикон был не на шутку встревожен.

— Очень хорошо, я сейчас иду, — сказала Джинни. — Скажи ему, что я иду. — Она подошла к матрацу в углу, куда перенесли малыша теперь, когда опасность инфекции миновала.

Адъютант замер в нерешительности. Он не смел вернуться к генералу без Вирджинии, ведь это будет равносильно неповиновению, но чем дольше он будет медлить, тем сильнее будет гнев командира.

Джоан правильно истолковала выражение его лица.

— Джинни, я провожу тебя вниз, — сказала она с мягким смешком. — Этот бедный молодой человек выглядит так, словно его вот-вот четвертуют.

— Временами ваш деверь просто настоящий деспот, — сказала ей Джинни без обиняков. — Но лично меня это не пугает. — Она внимательно осмотрела глаза мальчика и нащупала пульс — Если не позволять малышу перенапрягаться, то ухудшения, думаю, не будет. Продолжайте давать ему лекарство. Оно приготовлено из наперстянки и поддерживает сердце.

— Джинни, — почти простонал Дикон, и она поднялась с колен.

— Да, Дикон, иду. — Но прежде она обошла всех в комнате, по очереди прощаясь с каждым. Джоан с трудом удавалось сохранять серьезность, особенно когда они вышли во двор, а Джинни непринужденно извинилась перед Алексом, лицо которого было темнее тучи.

Алекс сжал кулаки и в мрачном молчании ждал, пока женщины наконец простятся. Раздраженный нерасторопностью Джинни, он схватил ее за талию и поднял в седло.

— Хотя ты и была гражданским человеком последние три дня, — заявил он с негодованием, — прошу запомнить, что теперь ты снова в армии, Вирджиния Кортни, и нельзя заставлять весь полк ждать из-за прихоти какой-то упрямицы.

— У меня были дела, — возразила Джинни, понимая, с каким интересом следят все присутствующие за их бурной перепалкой, но не в силах принять публичный упрек, не защитив себя.

Алекс предпочел проигнорировать се слова и подошел попрощаться с Джоан.

— Думаю, никогда за тобой не останется последнее слово, — прошептала Джоан со смешком. — Госпожа Кортни не по зубам простому генералу.

Алекс невольно улыбнулся.

— Боюсь, ты права, сестра, но я все же буду пытаться. — Они молча обнялись, зная, что, возможно, это последняя их встреча. Алекс вскочил на Буцефала, и группа выехала через арку в парк, где был построен полк.

Забили барабаны, и полк двинулся вперед под нависшим свинцовым небом, Алекс ни разу не обернулся, но Джинни смотрела на дом до тех пор, пока он не скрылся из вида, К Джоан Маршалл она почувствовала то, чего не испытывала раньше, — чувство сестринской близости, общность интересов и переживаний, которая возникла не только благодаря схожести жизненного опыта, но и просто потому, что обе они — женщины. У Джинни не было настоящих подруг среди женщин; в детстве был Эдмунд, и другой дружбы ей тогда не нужно было. Сестры ее мужа не скрывали своей неприязни по отношению к ней, и еще три дня назад она бы сказала, что дружба с представительницами своего пола ее не интересует, ей это совсем не нужно. Сейчас она глубоко сожалела о том, что оставляла позади и так быстро теряла то, что едва успела обрести.

Она искоса взглянула на Алекса. Выражение его лица все еще было несколько суровым, но трудно сказать, в чем причина, — то ли в том, что все были вынуждены дожидаться ее, то ли в том, что он покидает родной дом и, возможно, навсегда. Никто не склонен был нарушать его молчание, и атмосфера стала такой же тяжелой, как и тучи над головой.

— Сколько мы сегодня проедем? — решилась наконец Джинни.

— До дальних окраин Лондона, — сердито ответил он. — Когда начнется дождь, темп замедлится, а мы и так уже на два часа опаздываем.

— Я не задержала вас на два часа, — запротестовала Джинни.

— Мне ужасно не хотелось будить тебя, и я перенес время похода. Теперь мы должны идти без остановок, пока не наверстаем упущенное.

Джинни решила, что продолжать разговор бесполезно, и замолчала. Дождь начался через полчаса. Он полил безостановочным и беспросветным потоком, превратившим землю в густую желтую грязь, которая хлюпала под копытами лошадей и сапогами солдат. Дождевые капли текли по шее Джинни холодной струйкой. Тяжелая саржа платья промокла, облепила ноги и безжалостно терла между ног, поскольку Джинни была вынуждена двигаться в седле в ритме шага Джен. Никто не разговаривал; каждый в одиночку переносил невзгоды. Лишь Алекс и полковник Бонхэм перекинулись несколькими словами по поводу получасового привала.

Джинни не знала, что лучше — отдых или движение. Она думала, что если спешится и сможет на какое-то блаженное мгновение оторвать прилипшую ткань от стертой кожи, то возвращение в седло будет равносильно агонии. Она с завистью думала о кожаных бриджах мужчин, почти не промокавших под дождем: капли сбегали по ним словно по маслу.

Командиры решили не останавливаться, и долгий, мрачный путь продолжался. Спустя шесть часов все силы, накопленные за время сна, иссякли, и Джинни чувствовала себя такой же смертельно усталой, как и после трех бессонных ночей. Но она даже не представляла, что тут можно изменить. Было немыслимо просить Алекса об особой снисходительности, потребовать, чтобы он остановил весь полк на ночь из-за того, что ей нужно отдохнуть и смазать растертую кожу. Он предупреждал ее, что поход будет тяжелым, и она приняла его условия, но беспросветный дождь, мокрая саржа и бесконечная усталость давали о себе знать.