Начались стычки между местными роялистами и сторонниками парламента, и Эдмунд, импульсивный двоюродный брат Джинни, который так и не научился распознавать беду, пока она не обрушится на него, как удар молота, оставил обязанности придворного и бросился воевать с теми, кого считал мятежниками. В бою у Ньюпорта он отправил в мир иной по меньшей мере двоих, прежде чем острие меча вонзилось ему в плечо.

В тот момент в Кэрисбруке даже и думать было нечего о безопасности раненого убийцы сторонников парламента. Полковник Хэммонд не мог позволить себе вызвать гнев парламента, взяв раненого под свою защиту, а сам король был бессилен. Эдмунд с помощью Питера ночью, тайком, добрался из Ньюпорта до залива Алум. Это совсем рядом, если человек не истекает кровью из-за глубокой раны и за ним не гонятся. Они ускользнули от преследователей, найдя сомнительное убежище у девятнадцатилетней вдовы, которая изо дня в день ожидала прибытия оккупантов — прибытия, которое положит конец безопасности ее дома и ее плаваниям на небольшой лодке, во время которых она доставляла беглецов через Соленттуда, где они могли подготовиться к новым испытаниям.

— Питер, еды должно хватить на несколько дней. Кто знает, когда я снова смогу вернуться. Всего прибыло около двухсот человек. Офицеры заняли дом, солдаты устраивают лагерь в саду.

— Но как же ты? — требовательно спросил Эдмунд и сморщился от неожиданно резкого движения — боль пронзила перевязанное плечо.

— Я под домашним арестом, — Джинни опустилась на колени у подстилки и начала разбинтовывать пропитанные кровью повязки. — У полковника удивительно своеобразные представления о чести. Он считает недостойным отправлять на все четыре стороны непокорную несовершеннолетнюю вдову. — Она, по обыкновению, озорно улыбнулась Эдмунду, весело подтрунивая над ним. — Меня поставили перед фактом: я нахожусь под опекой парламента. Ну не абсурдно ли?

Эдмунд выдавил из себя вымученную улыбку, которая, впрочем, не могла скрыть боли в его глазах, когда Джинни сняла повязку со страшной раны на плече. Внимательно осмотрев и понюхав распухшую и покрасневшую кожу, Джинни вздохнула с облегчением.

— К счастью, никакого нагноения нет, и рана заживает хорошо. Я не смогла принести свежий компресс, но постараюсь оставить его под кустом бузины утром, и еще молоко и яйца. Питер, воды достаточно?

— Пока да, — сказал он, указывая на бочонок в углу комнаты. — Сейчас, когда у Эдмунда прошла горячка, ему нужно меньше воды, а я довольствуюсь малым.

Джинни нахмурилась.

— Воду приносить значительно сложнее, чем еду. Не хотелось бы мне объяснять полковнику Маршаллу, с чего это мне вздумалось носить ведра воды на вершину скалы.

— Маршаллу? — уставился на нее Питер. — Алексу Маршаллу?

— Ну да. Ты знаком с ним?

— Мы учились вместе в Оксфорде. Он младший сын графа Грэнтема. Было время, когда мы близко дружили… — Шепот Питера стих. — Он был верным другом, и противник он, очевидно, сильный.

Джинни снова нахмурилась.

— Что еще ты знаешь о нем, Питер? При дворе он вел себя так же скандально, как и все вы? — Она улыбнулась, надеясь, что таким образом вопрос покажется шутливым и ее интерес не будет заметен.

— Только не Алекс Маршалл, — заявил Питер. — Он всегда был увлечен военной карьерой и склонен к пуританизму. Он и принц Руперт были близкими друзьями — оба стремились к карьере и оба блестящие командиры, — пока не разразилась эта чертова война и Алекс по каким-то личным убеждениям не присоединился к мятежникам. Такой поступок чуть не убил его отца, а мать вскоре умерла, говорят, сердце не выдержало. Граф лишил его наследства, братья поклялись отомстить ему.

Джинни вздрогнула, когда сей краткий рассказ приоткрыл перед ней всю глубину трагедии семьи. Что он за человек, если мог пойти на раскол семьи ради политической идеи? Как можно забыть все свои обязательства перед королем и родственниками?

— С этим человеком шутки плохи, — невольно прервал Питер ее мысли. — Он человек жестких принципов, и его всегда боялись и уважали как друзья, так и враги. Прежде всего и более всего Алекс предан своей стране. Он всегда выступал за реформы, за ограничение власти короля. Когда он пошел против короля, это мало кого удивило.

— Мы уходим отсюда сегодня ночью, — решительно произнес Эдмунд. Голос его значительно окреп по сравнению с предыдущими днями. — Опасность для тебя и так уж велика, Джинни. Если узнают, что ты укрываешь двух беглецов, тебе не сносить головы.

— А, ерунда. — Она оторвала кусок чистого полотна и принялась за перевязку раны. — Все замечательно устраивается. Кто заподозрит, что два беглых кавалера укрываются прямо в логове льва? Более безопасного места просто не найти, и единственное, что вам грозит, — это скука от бездействия, пока вы не поправитесь окончательно, чтобы уехать отсюда. А я тем временем стану смиренной пленницей полковника, его солдаты привыкнут к моему присутствию и перестанут обращать на меня внимание. Лодка надежно укрыта в пещере, и когда вы достаточно окрепнете, чтобы отправиться в путь, мы придумаем, как нам бежать.

— Эдмунд прав, — с тяжелым чувством сказал Питер. — Теперь, когда поместье буквально кишит «круглоголовыми», ты не должна приносить нам продукты. Мы совершим побег сегодня.

— Вот и ты говоришь глупости. Мало того, что Эдмунд слаб и страдает от боли, я еще не знаю и распорядка лагеря. Мы должны дождаться благоприятного момента и полного прилива, когда вероятность быть замеченными будет наименьшей. Иначе нам всем не сносить головы.

— Но ты так рискуешь… — Это было их последнее возражение — они понимали разумность слов Джинни.

— Однако риск не так велик, как попытка бежать сегодня вечером. Мы должны быть терпеливы.

— Похоже, выбора нет, — вздохнул Питер. — Но мне это совсем не нравится.

— Мы не в том положении, чтобы нам что-то нравилось или не нравилось, — колко ответила Джинни и тут же извинилась за свою резкость. Ведь беглецам приходится трудно в полутьме этой крошечной комнаты, без движений, которые могли отвлечь их от мыслей об опасности; они лишены удобств, если не считать таковыми деревянное ведро, которое Питер опорожнял каждый вечер под покровом ночи. — Я должна идти, прежде чем мое отсутствие будет замечено, Эдмунд, потерпи еще чуть-чуть. Знаю, это никогда тебе не удавалось, но все же придется научиться терпению. — Она улыбнулась с уверенностью, которой вовсе не испытывала, молясь о том, чтобы Эдмунд, хорошо знающий ее, ничего не заметил. Он, сын овдовевшей сестры Джона Редферна, вырос в их семье и стал для Джинни родным человеком, ведь у нее не было ни братьев, ни сестер. С ним она могла делиться всеми горестями и радостями своего детства, благодаря их дружбе, которая не всегда возможна даже с родными братьями.

Джинни ушла тем же путем, приоткрыв дверь в стене сначала на щелку, чтобы убедиться, что горизонт чист, и выскользнула в сумерки. Вместо того чтобы вернуться сразу в огород, она не спеша прошла в сад. Если кто-то и успел заметить ее отсутствие, то она всегда сможет сказать, что решила сначала пособирать фруктов. Никто не задумается о том, что ей потребовалось двадцать минут, чтобы пройти четверть мили до сада.

В саду бурлила жизнь — солдаты устраивались на ночлег, разжигали костры, готовились к ужину. Большинство уже сняли доспехи и сидели среди палаток, чистили оружие, шутили, болтали, отдыхая в этот теплый летний вечер в мирной обстановке, где ничто не грозило им жестоким боем на следующий день.

Джинни ходила мимо них, срывая фрукты с нижних ветвей деревьев. Никто не заговаривал с ней, но они пялились на нее, словно она была каким-то необычайным зрелищем в бродячем цирке. Женщины являлись роскошью в обстановке войны. Полковник не разрешал следовать за отрядом маркитанткам, а посещения местных городков были строго ограничены, дозировались, словно ложка лекарства для очищения беснующегося тела. Воины ворчали по поводу жесткого режима и сравнивали свою жизнь с жизнью в других отрядах, где командование было более мягким. Но хотя они и роптали, однако знали, что их полковник также тщательно печется о быте своих солдат, как и об их нравственных устоях. В бою он всегда был впереди, никогда не бросал их в бесполезные стычки, больше думал о стратегии, нежели о славе, самолюбии, и они всегда были сытыми и отдохнувшими, насколько это возможно для армии в походе.