— Доброе утро, бабушка, — весело приветствовала ее Джинни. — Что случилось? — спросила она у супругов.

— Ребенок, — сказала бабушка. — Сонная болезнь у него. Никто не приходит к старухе, пока до смерти не перепугается самой смерти, — проворчала она.

— Могу я посмотреть ребенка? — Джинни протянула руки, и мать отдала ей младенца.

— Он наш единственный ребенок, госпожа, — тихо произнесла женщина. — Просто чудо после стольких лет, и больше оно не повторится. Мое время на исходе.

Джинни кивнула и вынесла младенца на солнце, положив его на траву и разворачивая одеяльце. Отец ребенка сердито и нервно спросил, что она делает.

— Я хочу осмотреть его как следует, — ответила Джинни, внимательно рассматривая обнаженное тельце. — Как долго он в таком состоянии?

— Неделю, — ответила мать. — Он был вполне здоров еще неделю назад. Вы разбираетесь в таких вещах, госпожа? Как бабушка?

— Бабушка Бартон знает больше, чем я, — ответила Джинни. — Но я кое-что умею, хотя должна признать, что этот случай мне непонятен. — Вновь запеленав ребенка, она отдала его матери и вернулась в лачугу. — Что вы думаете, бабушка?

— Чего-то не хватает в молоке, — коротко сказала старуха. — Видела такое несколько раз — Она положила пасту на широкий сырой зеленый лист и туго скатала его, потом встала, застонав, когда хрустнули ее старые кости, и заковыляла к супругам, ожидавшим ее у лачуги. — Дай ему это, хозяйка, и побыстрее найди новую кормилицу. У тебя плохое молоко.

Торопливо поблагодарив старуху и получив лист в обмен на монету, пара с ребенком ушла. Джинни смотрела им вслед, поджав губы. Им не терпелось уйти подальше от старой женщины, ее лачуги и снадобий — до следующего раза, когда крайнее отчаяние снова вынудит их пойти на столь опасный контакт.

Утро пролетело быстро и приятно в полях, где они собирали цветы, травы и ягоды; Джинни ловила каждое слою, когда бабушка Бартон как бы невзначай делилась своей мудростью. Где-то после полудня они вернулись к лачуге, и при виде представшей ее взору картины Джинни похолодела от страха.

Вокруг лачуги собралась толпа, размахивающая дубинами и веревками. Кот с бельмом на глазу висел вниз головой на ветке дерева, а жалкая мебель и утварь разбросаны на траве. Бабушка Бартон громко закричала, увидев убитого кота, и заковыляла к собравшимся людям, которые повернули к ней перекошенные страхом лица. Именно такой страх порождает необоснованную ненависть. Толпа зловеще загудела и двинулась на женщин.

— В чем дело? — Джинни пыталась говорить спокойно, без дрожи в голосе. — Какое у вас дело к бабушке Бартон? Вы не имеете права…

— Права! — воскликнул кто-то. — У ведьм не бывает прав. Хватайте их!

— Нет! Вы с ума сошли, пустите меня… — Джинни брыкалась и царапалась, стараясь не даться им, но ее схватили за руки, заломили их назад так, что она закричала от боли, вцепились в волосы, как будто хотели вырвать их с корнем. — Я не ведьма! — отчаянно закричала она, чувствуя, как грубая веревка туго затягивается вокруг ее запястий, видя бабушку Бартон, упавшую на колени и всю в слезах. Несчастных избивали ногами.

— Разоблачитель ведьм скоро скажет, — прошипела женщина, приходившая утром к лачуге, приблизив лицо вплотную к Джинни. — Мой младенец умрет из-за твоего колдовства, твоего и старухиного. Я слышала, как ты шептала свои заклинания над ним, наложив на него дьявольское проклятие.

— Вы говорите глупости. — Джинни пыталась отвернуться от горячего дыхания, пышащего ненавистью, но кто-то сильно держал ее за голову. — Не было никаких заклинаний, я не трогала ребенка, только посмотрела, целы ли у него руки и ноги. — Женщина изо всех сил ударила Джинни ладонью по лицу, и Джинни потрясенно замолчала. В ушах у нее звенело, она чувствовала вкус крови от разбитой губы. Никакие слова не могли убедить этих людей в ее невиновности, но если они собираются отвести их к разоблачителю ведьм, тогда она по крайней мере услышит конкретные обвинения и, может быть, сумеет ответить на них.

Толпа потащила их через поля. Джинни спотыкалась, когда ее толкали и пинали, душа ее изболелась за бабушку Бартон, у которой было гораздо меньше сил, чтобы вынести столь грубое насилие. Куда их тащат? Не в деревню, где стоит полк, а в другую сторону, поэтому мало надежды, что кто-нибудь из отряда увидит ее и придет на помощь. Это, должно быть, обширное поселение, если в нем есть разоблачитель ведьм… В голове Джинни роились планы побега, но все было тщетно, если только какое-то чудо не принесет спасение или ей вдруг удастся разумными доводами убедить толпу отказаться от страшной мести и их не поведут к неумолимому разоблачителю ведьм с его магическими булавками.

Утром у Алекса было мало времени думать о своей любовнице. Где-то гуляет, наверно. После смотра он неожиданно отправился инспектировать лагерь, останавливаясь поговорить с солдатами, которые стирали форму в деревянных лоханях, чистили доспехи. Генерал шутил и смеялся с ними, выслушивал жалобы и мнения, словно они действительно были важны в деле командования полком, и здорово отчитал возмущенного хирурга, недовольного приказом изолировать больных дизентерией. Такая предосторожность казалась хирургу нелепой, неслыханной за всю его службу в армии.

— Ну, так теперь вы услышали об этом, — отрывисто сказал генерал Маршалл, — и чтобы больше от вас не было жалоб, если не хотите оказаться в карцере.

Он направился к ферме, уже слегка не в духе, и приказал Джеду седлать Буцефала.

— Дикон!

— Генерал? — Адъютант немедленно появился.

— Расскажи мне, как добраться до этой старухи, — потребовал он, отрезая кусок от краюхи ячменного хлеба и запивая его элем. Он слушал, торопливо подкрепляясь, затем направился во двор, где Джед уже поджидал его.

— Хотите, чтобы я тоже поехал, генерал? — спросил Джед.

— То есть ты хочешь сказать, что не прочь прогуляться, — ответил Алекс со смешком. — Да, составь мне компанию.

День был солнечный, и они спокойно ехали по полям к домику старушки. Они так давно знали друг друга, что им не нужно было слов. При виде лачуги Алекс выругался и послал коня во весь опор. Маленький мальчик копался в жалкой груде пожитков бабушки Бартон, когда Алекс соскочил с коня еще до того, как тот остановился.

— Что здесь произошло, черт побери? — Алекс сильно встряхнул мальчика, и тот захныкал. Глаза мальчугана округлились от страха, сковавшего его язык.

— Потише, генерал, — сказал Джед. — Вы ничего не добьетесь, пока трясете его, как терьер крысу.

Тут Алекс заметил мертвого кота, висевшего на дереве, и, снова выругавшись, вытащил нож и обрезал веревку.

— Увели их как ведьм. Обеих — и молодую, и старую, — выдавил из себя мальчишка.

— Куда? — рявкнул Алекс.

— К разоблачителю ведьм — в Моубрей. Утопят их как пить дать.

Кровь отлила от лица генерала, оно посерело.

— Как давно, мальчик?

Парнишка прищурился на солнце и нахмурил лоб.

— Солнце было вон над теми деревьями, — указал он.

— Добрых два часа, генерал, — тихо вставил Джед. — Нам лучше поторопиться.

Джинни закрыла глаза, чтобы не видеть и не слышать происходящего на площади селения Мелтон-Моубрей. В центре площади на возвышении стоял стол; рядом с ним находился разоблачитель ведьм в костюме из тонкого сукна, потертого от времени и далеко не чистого. Бабушку Бартон положили на стол; грубые руки сорвали одежду с немощного старого тела, обнажив перед всеми сморщенную кожу, обвисшую грудь и высохшие ноги. Джинни пыталась не думать, что сделают с ней, когда разделаются со старой женщиной.

Прозвучали обвинения в колдовстве — какая-то мешанина из историй о загубленных посевах и больных коровах, о скисшем материнском молоке и мучительных болях у чьей-то тетушки, о найденной в сарае кукле, утыканной булавками. Но главные обличительные сведения были изложены родителями ребенка, которому старушка готовила снадобье. Едва белая паста коснулась его языка, у младенца начались страшные судороги, и сейчас ему было еще хуже, чем раньше. Напрасно старушка пыталась сказать, что так и должно быть сначала, а потом ребенку будет легче, что при хорошей кормилице он совсем поправится.