Герцог Гамильтон посмотрел на майора Кортни с некоторой долей презрения. Не было никакой необходимости произносить вслух то, что все они и так знали.

— Наше дело правое, — отрывисто сказал он. — Господь на нашей стороне, и с его помощью мы победим.

Гилл не ответил, хотя все в нем всколыхнулось от этого скрытого упрека. Какой смысл отрицать правду? И если Господь на их стороне, он что-то не торопится доказать это. Армия короля завтра пойдет в кровавый бой, имея за спиной одни поражения. Он отошел от палатки и поднялся на холм, возвышавшийся над завтрашним полем брани. Сегодня это был лишь огромный участок земли между двумя враждебными армиями. Завтра здесь все будет сотрясаться от орудийных залпов и выстрелов мушкетов, от звона скрестившейся стали, ржания раненых лошадей и криков раненых солдат. Мягкий зеленый луг будет истоптан копытами и сапогами, залит кровью наименее удачливых.

Окажется ли он снова в числе тех, кому не повезет? Он невесело улыбнулся. Конечно, все считают, что в битве при Оксфорде он оказался счастливчиком — не погиб, не стал калекой. Но на этот раз, будь у него выбор — смерть или повторение многомесячной агонии, — Гилл Кортни предпочел бы смерть. Ему было уже все равно, кто одержит победу в этой войне — король или парламент. Какая разница, кто будет управлять страной? Англичанам давно уже пора вернуться к своим домам и фермам, к привычной и размеренной жизни, исполнять свой долг в супружеской постели, растить детей. В тихом, полном зелени графстве Дорсет стоит его дом — внушительный особняк елизаветинского стиля; там его ждет жена, и он вернется к ней только целым и невредимым, или ему там никогда не бывать.

— Дикон, если ты не перестанешь вертеться, у меня ничего не получится, — нетерпеливо пожурила Джинни лейтенанта, когда у нее в шестой раз выскользнула нитка из иголки, потому что Дикон возбужденно наклонился вперед, чтобы участвовать в беседе за столом. Они расположились в кухне, служившей штабом генералу Маршаллу.

— Я обойдусь и без пуговицы, — сказал Дикон, расправляя рукав. — Я все равно надену поверх кольчугу.

— Ну да, незастегнутый рукав задерется, и будет крайне неудобно, — возразила она. — Сними рубашку, если не можешь сидеть спокойно.

Алекса развеселила эта перепалка: Дикон был так взбудоражен предстоящим боем, а Джинни так решительно настроена охладить его пыл материнской заботой!

— Отдай ей рубашку, Дикон. Так будет легче, — посоветовал он. — Цыпленок, если тебе так необходимо, чтобы все мы были чистыми и опрятными перед боем, то не могла бы ты хотя бы делать это тихо? То, что я должен сказать, очень важно, и я не хочу, чтобы кто-нибудь отвлекался. — Это было сказано с улыбкой, так, что у Джинни не было причин обижаться.

— Ну, тогда я оставлю вас, — сказала она, убирая иголку и нитки в рабочую корзинку. — Мне нужно подышать свежим воздухом. — Выйдя из дома, она медленно пошла в сгущавшихся сумерках по узкой улочке селения. Простои, где были расквартированы офицеры Кромвеля. Его штаб расположился в таверне в начале улицы. С грустной улыбкой Джинни признала, что ее волнение по поводу оторвавшейся пуговицы на рубашке Дикона, все хлопоты в последние дни лишь скрывали ее подлинные страха. Она не могла сказать им, как опасается за их жизни, каким ужасно глупым находит возбужденное и восторженное предвкушение завтрашнего кровопролития. Это возбуждение ощущалось даже у закаленных воинов, хотя более приглушенное, чем у неопытных юнцов. Алекс был натянут, словно скрипичная струна, но Джинни знала, что он абсолютно владеет собой и мастерски справится с делом. Если его и одолевали тревога или страх, то это было незаметно даже для нее, а ведь она так хорошо знала все оттенки его настроения.

Направляясь обратно к ферме, она увидела Алекса, вышедшего из дома. На секунду он замер, словно принюхиваясь. Сердце ее дрогнуло от любви и предчувствия потери, когда она поняла, что сейчас этот великолепно сложенный мужчина, такой высокий, широкоплечий и мощный, был только солдатом. Неужели эти руки, руки воина, еще совсем недавно были такими мягкими и нежными, доводившими ее до сладостного изнеможения? Мужчина готовился к смертельной битве, и время любви — на данный момент — миновало.

Она подошла к нему и встала рядом, не говоря ни слова. Он взглянул на нее с высоты своего роста и улыбнулся.

— Я собираюсь обойти посты. Не хочешь составить мне компанию?

Джинни кивнула.

— Я попрощаюсь с теми, кто не вернется завтра.

— Это война, — тихо напомнил он ей уже не в первый раз.

— Думаешь, я не понимаю этого? — ответила она.

В молчании они вышли из деревни и направились в поле, где был разбит лагерь основных сил Кромвеля, и среди них разместился и полк Алекса. Появившийся офицер отсалютовал шпагой при виде генерала, но Алекс тихо сказал ему, что хотел бы обойтись без церемоний, поэтому не следует сообщать о его присутствии. В сгущавшихся сумерках они переходили от одной группы солдат к другой. Везде, где узнавали генерала, солдаты вскакивали, вытягиваясь в струнку, широко и гордо расправив плечи, на которых были знаки отличия полка Алекса; флаги с его гербом развевались над их палатками. Он разговаривал с ними не как генерал с рядовыми, а как солдат с солдатами, и Джинни видела, как они откликаются, как загораются их глаза, как они распрямляются, становясь выше.

Кавалерия разместилась отдельно от пехотинцев, но и их настрой производил сильное впечатление. Лошадей готовили к ночи; это были в большинстве своем великолепные животные, но никто не мог соперничать с Буцефалом. С той же грустью Джинни гадала, сколько этих прекрасных животных не вернется завтра вечером с поля боя.

Вдали, по другую сторону пространства, разделявшего две армии, она различала нечеткие фигуры часовых противника, которые тоже готовились к завтрашнему дню. И солдаты армии короля, вероятно, думали о том же — о женах, детях, о своих домах, о том времени, когда англичане снова будут мирно жить на земле, не раздираемой гражданской войной. В передних рядах атмосфера была иной; здесь особенно сильно ощущалась близость к врагу. Все было готово к битве, пики уже заточены. Эти солдаты первыми пойдут в наступление, и мрачная тишина царила среди них, Джинни испытала чувство облегчения, когда Алекс завершил дела и они вернулись в деревню.

— Ты придешь? — тихо спросила она, когда они подходили к ферме.

Алекс покачал головой.

— Не сегодня, любимая. Надо несколько часов поспать, как и остальным офицерам.

— Конечно, — сказала она с легкой улыбкой. — Я не хочу лишать вас сил, генерал.

— Ты скорее восстановила бы их, — ответил он, — но только не накануне боя. Я не могу наслаждаться тем, чего лишены другие.

— Конечно, не можешь, — вздохнула Джинни. — Тогда разреши посидеть с тобой? Мне же не нужно завтра в бой, и я могу спать весь день, если захочу. — Ее тон был ироничным, она хотела развеселить его, но это ей не удалось.

Алекс покачал головой.

— Я хотел бы, чтобы ты пошла в свою комнату, милая. Знаю, тебе тяжело будет ждать, но я должен прежде всего думать о моих людях, а твое присутствие сегодня вечером будет и отвлекать, и раздражать их, а им это сегодня ни к чему.

Джинни не возражала, что ее отсылают, что место женщины там, где она не будет отвлекать мужчин от исключительно важного дела — убийства. Она смирилась с этим только потому, что у нее не было выбора.

Всю ночь она лежала, прислушиваясь к голосам внизу; время от времени раздавались шаги и отрывистые голоса: это прибыл нарочный из штаба Кромвеля. В предрассветные часы все стихло. Спят ли они? Или же просто готовятся в задумчивой тишине к тому, что их ожидает? За час до рассвета дверь ее комнаты отворилась, и Алекс осторожно подошел к кровати, уже одетый в доспехи, со шлемом в руках. Он стоял, глядя на нее, и Джинни сказала:

— Я не сплю. — Она села, протянув к нему руки.

— Я так и знал, что ты не спишь. — Наклонившись, он припал к ее губам горячим поцелуем. — Прощай, единственная моя.