– Ты ему сказала?

– Нет.

– А что сказала?

– То, что говорю всегда. То, что после ритуала ты сможешь найти его в любой момент; то, что можешь убить, даже не касаясь… Девяносто девять процентов парней от этого как ураганом сносит…

– Бабушка!

– То, что у вас не будет сыновей… А он только улыбнулся и сказал: «Я хочу дочку с такими глазами, как у нее». Ну где ты его нашла? И почему мне не встретился такой хоть лет двести назад… И жаль, что Лиз такой не встретился. Твоей матери нужен был сильный человек, чтоб держать ее в руках.

– Бабушка, не надо о Лиз, хорошо? Я хочу провести ритуал.

– Нет.

– Нет? Как? – Девушка резко шагнула вперед… и ладони закололо. – Ты обещала! И я… – Она постаралась собраться. – Я как глава клана имею право знать причину отказа.

– А еще ты имеешь право подумать. День. Взвесь все. Не торопись…

– Мне некогда. Я требую провести его сейчас.

– Лина!

– Хранительница!

– Детка, я ведь упрямее тебя!

– Поспорим?

– Алексей, нареченный Избранником Лины из клана Феникс, ты даешь согласие на ритуал?

– Да.

Голос звучит спокойно и мягко, а глаза не отрываются от ее лица.

– Добровольно?

– Да.

– Отвечаешь жизнью?

– Да.

Его лицо в теплых отсветах огня кажется почти золотым… а глаза черными.

– Феникс и Избранник, вы принесли к Пламени вашу любовь и ваши клятвы. – Языки огня окутывают тело Хранительницы оранжево-янтарным плащом, а в ладонях, протянутых к ним, вспыхивают золотом два клинка. – Теперь принесите Дар…

Ладонь Алексея в ее руках, короткий блеск ножа – кровь, собирающаяся в чашечке ладони…

Потом ее боль, почти незаметная, ее кровь, мерцающая в бликах Пламени… Печальные и строгие глаза Анны… Бешено бьющееся сердце…

«Высшие Силы! Пламя, я прошу! Пожалуйста…»

Должно получиться. Должно.

Кровь – ее и Алексея – сливается в руках Анны, на миг замирает огнем, окутанная нежданно выстрелившим шафранно-алым языком, и вдруг вскипает.

Должно получиться. Должно!

Кровь становится маленьким вишнево-золотым водоворотом, искристым вихрем, бурлящей лавой…

Должно получиться. Должно. Пожалуйста…

В глазах Алексея тают звезды – он смотрит не отрываясь. Если получится, ты будешь первым за тысячу лет, кому удалось. Если только получится…

В руках Анны переливается и кипит их общая кровь – как озерцо лавы, как пламя, как мечущееся сердце… и затихает, точно плавясь. Три пары широко раскрытых глаз смотрят на то, что недавно было кровью, – легкое, как перо, почти невесомое золотисто-нежное облачко. Оно плещется в сложенной чаше ладоней как туман, стелется, слоится… И голос Хранительницы чуть дрожит:

– Протяните руку над Пламенем.

Две руки с переплетенными пальцами опускаются вперед.

В огонь.

К чаше.

Огонь не жжет, он теплый и мягкий, ласково гладит кожу, Алексей удивленно смотрит, как по его пальцам скользят язычки пламени.

Сейчас. Сейчас…

Вот!

Золотистое облачко взвивается вверх, клубится мерцающим туманом… и впитывается в их ладони.

Все.

– Пламя приняло тебя, Избранник. Теперь ты наш.

– … Теперь мы поделились силой… Эй, ну подожди, а? Подожди… Теперь я на самом деле смогу найти тебя где угодно и почувствовать, если ты ранен.

– А я? Я тоже?

– Нет. Ты по-другому. Ты получил капельку моего дара. Теперь ты дитя Феникса. Приемыш. – Лина улыбается, глядя, как «приемыш» растерянно ерошит волосы.

– Прости?

– Ты воскреснешь, если тебя убьют. Один раз.

– Что?

«Два раза, моя упрямая любовь… Второй раз тебя притянет родовое Пламя – ко мне, к нам, к алтарю… Не знаю, в какое это будет время и в каком мире, но ты не умрешь, слышишь? Только говорить тебе об этом я не буду. Ты не должен знать. И завтра, когда ты уйдешь… высшие силы, неужели уже завтра? Ты уйдешь, и я стану хоть немного спокойней за твою жизнь».

Грациозно изогнувшееся тело, счастливая улыбка на запрокинутом к небу лице, гладкие бронзовые плечи, лоснящиеся под солнцем… Статуя девушки, бегущей по волнам. Или нет, танцующей на волнах. Любимое увлечение местных. Психи они, местные. Как можно бегать по воде на тоненьких пластинках, когда под тобой десяток метров глубины? Дикость.

Хотя местные вообще странные. Взять хотя бы эти статуи. Аборигены очень любили их ваять и ставить повсюду – статуи, скульптуры, барельефы. На каждой улице, у каждого крупного здания эти копии людей. Читают книги, протягивают руки детям, рассматривают цветы в сложенных ладонях. И к тому же не все просто стоят – некоторые двигаются. Какой-то особо пластичный металл – переливается из формы в форму.

Анак-Суу клялся, что видел статую красного мужчины, который кружит на руках белую подружку. Гадость какая. Хотя от местных всего можно ждать. Изображали они не только людей – по площадям прыгали пушистые зверьки, у фонтана могла оказаться статуя хвостатой девушки или кот, который ловит лапой рыбу. Ну любят местные это дело. Хотя, к примеру, статую могучего Мкараса Завоевателя скульпторы почему-то ваять не желали.

Пришлось даже кое об кого когти поточить. Сиоки-ас говорил, штук десять зажарили, прежде чем догадались это делать на глазах у остальных. Только тогда сработало. Лепят теперь, стараются, чтоб сберечь своих самочек. А вообще, местные как все: сначала брыкаются, потом, как найдешь, чем прижать, становятся тихие. Но все равно, если зазеваешься, жди ножичка в спину.

А мир поначалу казался таким хорошим. Разведка доносила: аборигены мирные, на все шесть континентов четыре войны, и то локальные. С парламентерами, с объявлениями о сражениях. Идиоты. Удобные дурачки.

Правда, сейчас вроде поумнели.

Или все-таки кажется?

Даз-ут смотрел на потускневшую без ухода статую, борясь с желанием повернуть голову.

Неизвестно почему, но в последнее время ему было не по себе. Вроде все в порядке, и глаза местные приучились наконец держать опущенными, но… но он часто оборачивался на ненавидящий взгляд в спину… Он передернул плечами. Нет, это нелепо. Служба безопасности не информировала о новых попытках мятежа… не было никаких выступлений или слухов… и предсказатели помалкивают. А у него самого способности предсказателя в латентном состоянии, можно не тревожиться… Но все равно. Медиумы могут и скрывать, если им дано такое указание.

С аборигенами точно что-то не так.

Почему они перестали красть и прятать свои статуи?

Почему вдруг повысилось количество доносов, причем на реципиентов, на тех, кто считается преданным и полезным слугой? Причем правдивых доносов – парни из слежки и силовики ходят мрачные. Все правда. И присвоение имущества, и остальное…

И почему они, черт возьми, такие покорные?!

А в спину смотрят… Он не выдержал и обернулся. Гладкая площадь из синего, отливающего зеленым камня, ярко-белые дома, похожие на вырастающие из моря ледяные горы… и конечно, ни одного человека, который глядел бы в его сторону!

Даз-ут со злобой пнул проклятую статую. Неужели у него начинается безумие? Надо успокоиться. Успокоиться! Пока его не забрали в «мясной корпус». Психи только на это и годятся: на жратву.

Фигурка бронзовой твари жалобно хрупнула, перекосилась… и рухнула. Брызнули искры, полетели осколки камня. Дай-имон отскочил, не понимая, в чем дело. А-а, пьедестал подпорчен был. Видать, до него, Даз-ута, статую кто-то уже пинал. Бронзовая голова покатилась по камням, царапая нос и щеки, и замерла лицом вниз. Вот так. Вот так ей! Пусть не улыбается здесь.

Лина открыла глаза и, поморщившись, отняла руку от серого запястья. Опять…

В качестве источника информации о мире Ангъя серые были удивительно малорезультативны. Они почти не учили язык побежденных, не считали нужным разбираться в обычаях и традициях, да и географию знали на тройку. Ну шесть континентов. Ну находился этот шестой континент в южном полушарии. Ну названия материков худо-бедно могли сказать. А вот как поздороваться с аборигеном, чтоб он не счел тебя врагом? А куда лучше пойти за помощью? Где чужака из иного мира не прикончат сразу, а хотя бы выслушают, уже не говоря о содействии? Как, наконец, просто выжить там? Если этот выжигающий Тьму вирус все еще действует, если он безопасен для человеческого организма, если его достаточно просто подхватить, вроде гриппа или детской ветрянки, то все относительно просто. Подхватил – и домой. А если нет?