— Ты ведь знал, что это произойдёт!

На лице старого Всадника застыло выражение глубокого сожаления, но он ответил:

— Знал. Но это было необходимо!

— Необходимо убить столь многих ради такой чепухи?!

— Необходимо — ради того, чтобы ты осознал, сколь ужасную цену надо платить за использование такой магии. Простыми словами не выразить тех чувств, что возникают в твоей душе, когда приходится обрекать на смерть тех, с чьим сознанием ты только что соприкоснулся. Это необходимо прочувствовать самому. Это горький, но совершенно необходимый опыт.

— Я никогда не стану пользоваться этим приёмом! — заявил Эрагон, словно давая клятву.

— Да тебе и не придётся. Когда ты полностью овладеешь искусством заимствования энергии, то научишься выбирать только те растения и живые существа, которые в состоянии выдержать подобную нагрузку. В бою такая процедура, разумеется, бессмысленна, зато в учении вполне может пригодиться. — Оромис жестом велел ему подойти ближе, и Эрагон, все ещё кипя от негодования, подставил эльфу своё плечо, и они побрели назад, в хижину. — Теперь ты сам понимаешь, почему эти знания столь редко передают другим и ещё реже используют. Если они стали бы известны магу, имеющему склонность к злодеяниям, представь только, какие разрушения и беды он смог посеять вокруг, и было бы крайне трудно остановить его, ибо владение подобной магической техникой открывает доступ к поистине безграничной власти.

Войдя в хижину, Оромис сел и со вздохом сложил перед собой концы вытянутых пальцев.

Эрагон устроился рядом и спросил:

— Но раз можно черпать энергию изо всего, — он повёл рукой вокруг себя, — из самой жизни, значит, её можно впитывать и прямо… из солнечного света, или из огня, или из любой другой формы энергии?

— Ах, Эрагон, если б это было так, мы могли бы уничтожить Гальбаторикса в одну секунду! Мы можем обмениваться энергией с другими живыми существами, мы можем использовать эту энергию, чтобы двигаться или творить заклятия, мы можем даже накапливать энергию в некоторых предметах для последующего её использования, но мы не в состоянии соединиться на таком уровне с фундаментальными силами природы. Разум подсказывает нам, что добиться этого можно, но пока что никто не додумался, как это сделать, и не придумал заклинания, которое хотя бы проложило к этому путь.

Девять дней спустя Эрагон явился к Оромису и сказал:

— Нынче ночью мне пришло в голову, учитель, что ни ты, ни сотни свитков, которые я прочёл, ни слова не сказали мне о вашей религии. О том, во что вы, эльфы, верите.

Оромис тяжело вздохнул, помолчал и медленно промолвил:

— Мы верим, что мир развивается в соответствии с неизменными законами, и в то, что длительные и постоянные усилия могут помочь нам эти законы открыть и использовать для предвидения тех событий, которые возникают при сходных обстоятельствах.

Эрагон с недоумением уставился на эльфа: эти мудрёные слова ничего не говорили о том, что он хотел узнать.

— Но кому вы поклоняетесь? Или чему?

— Никому и ничему.

— Вы поклоняетесь некоему понятию пустоты?

— Нет, Эрагон. Мы никому не поклоняемся и ничего не обожествляем.

Подобная мысль оказалась для Эрагона настолько непривычной, что он далеко не сразу понял её смысл. У жителей Карвахолла, правда, тоже не было единой религии, но у них имелся обширный набор всевозможных суеверий и ритуалов, общих для всех и по большей части направленных на предотвращение всяческих бед и несчастий. Во время занятий с Оромисом Эрагон начал постепенно понимать, что многое из того, что его односельчане приписывали сверхъестественным силам — это, по сути дела, просто проявления сил природы. Например, во время медитаций он узнал, что сороки вылупляются из обычных яиц, а вовсе не выпрыгивают из земли, как черти, хотя раньше он считал именно так. А также он выяснил, что не нужно приносить жертву духам, чтобы те не сквашивали молоко, потому что молоко скисает всего-навсего от попадания в него мельчайших организмов. И все же он по-прежнему был уверен, что потусторонние силы каким-то неведомым образом воздействуют на реальный мир; и эту его веру подкрепляло знакомство с религией гномов.

— В таком случае, — продолжал он расспрашивать Оромиса, — откуда же взялся наш мир? Кто, как не боги, создал его?

— Какие боги, Эрагон?

— Ну, ваши боги, боги гномов, боги людей… Кто-то же его создал!

Оромис поднял бровь:

— Я не могу с тобой согласиться, но не могу и доказать, что богов не существует. Как нет у меня и подтверждений тому, что мир и все, что в нем есть, было создано в далёком прошлом неким существом или существами. Но одно я могу сказать определённо: за те тысячелетия, что мы, эльфы, изучаем природу, мы ни разу не встречались с тем, чтобы нарушались основные законы, правящие этим миром. Иными словами, никаких чудес мы не видели ни разу. Правда, многие события не поддавались нашему объяснению, но мы уверены, что не сумели понять суть этих явлений лишь по причине собственной невежественности — ведь даже мы, эльфы, знаем о вселенной пока ещё очень мало, — а вовсе не потому, что некое божество назло нам изменило законы природы.

— А божествам и не требуется менять законы природы, чтобы осуществить свою волю, — возразил Эрагон. — Бог может совершать угодные ему поступки и внутри уже существующих её законов, а на отдельные события просто… воздействовать с помощью магии!

— Вот это уж точно! — усмехнулся Оромис. — Но задай себе такой вопрос, Эрагон: если боги и впрямь существуют, то насколько добрыми хранителями Алагейзии они до сих пор являлись? По нашей земле разгуливает смерть, нас косят болезни, кругом столько бедности и нищеты, нами правят тираны, на нас обрушиваются бесчисленные беды. Если все это допустили боги, то против них давно пора восстать; их надо свергнуть, а вовсе не поклоняться им и возносить им молитвы.

— Но гномы же верят…

— Вот именно! Гномы верят! В наиболее сложных ситуациях они полагаются на веру, а не на разум. Не раз они полностью игнорировали неоспоримые факты, если те противоречили их вере.

— Например?

— Например, их жрецы демонстрируют всем кораллы как доказательство того, что камень живёт и растёт, подтверждая этим божественную идею происхождения гномов из гранита — их якобы создал из этого камня бог Хельцвог. Но нам, эльфам, известно, что коралл — это на самом деле внешний скелет мельчайших животных, живущих внутри него. Любой маг способен почувствовать этих животных, ему стоит лишь открыть свою душу. Мы объясняли это гномам, но они не желают слушать и заявляют, что жизнь, которую мы ощущаем, существует и в любом камне, хотя, похоже, только их жрецы способны выявить жизнь в обычных камнях.

Эрагон долго смотрел в окно, обдумывая слова старого эльфа.

— Стало быть, вы не верите и в жизнь после смерти? — наконец спросил он.

— Ты ведь уже понял это по рассказам Глаэдра, верно?

— И в богов вы тоже не верите?

— Мы можем поверить лишь в того, чьё существование можно доказать. А поскольку мы пока не в состоянии найти доказательства реального существования богов, то и не беспокоимся на сей счёт, хотя и допускаем возможность полного пересмотра собственных взглядов, если, например, нам явится сам Хельцвог.

— Но мир кажется таким холодным без… присутствия в нем…

— Наоборот! Такой мир гораздо лучше! В таком мире мы сами несём ответственность за свои действия; здесь мы можем быть добры друг к другу просто потому, что хотим этого, просто потому, что это самое правильное, а вовсе не потому, что иначе нам грозит божественное возмездие. Я не могу приказать тебе, Эрагон, верить или не верить во что-то. Гораздо лучше самому научиться мыслить критически, самому принять определённое решение, нежели подчиняться навязанным тебе общепринятым воззрениям. Ты спросил о нашей религии, и я ответил тебе правдиво. Воспринимай мой ответ, как хочешь.

Этот разговор — вкупе с прежними сомнениями и тревогами — привёл душу Эрагона в столь смятенное состояние, что он несколько дней лишь с трудом мог сосредоточиться на занятиях, даже когда Оромис начал его учить тому, как пением можно воздействовать на растения, чему Эрагон давно уже страстно мечтал научиться.