Илейн складывала в прихожей полотенца. Она даже вскрикнула от изумления, увидев его:

— Роран! Что это ты…

— Идём, — прорычал он, проходя мимо неё.

В дверях своей комнаты показался встревоженный Балдор.

— Роран, тебе ещё не стоит вставать. Ты слишком много крови потерял. Давай я помогу тебе…

— Идём.

Роран слышал за спиной их шаги. На крыльце стояли и разговаривали Хорст и Олбрих. Они тоже в полном изумлении воззрились на него.

— Идёмте.

И он, не отвечая на бесконечные вопросы, спустился с крыльца в вечерние сумерки. Великолепные перистые облака над головой ещё сияли золотом и пурпуром заката.

Во главе своего маленького отряда Роран, сильно прихрамывая, вышел на околицу Карвахолла. С его губ слетало лишь одно слово: «идём», и односельчане, мужчины и женщины, покорно следовали за ним. Прихватив у стены из древесных стволов факел, Роран снова двинулся к центру деревни. Там он воткнул факел в раскисшую от дождей землю и, в призывном жесте подняв левую руку, проревел:

— ИДЁМТЕ СО МНОЙ!

Голос его колоколом разносился по деревне. Слыша его зов, люди выбегали из домов и собирались вокруг него. Кое-кто просто из любопытства, иные из сочувствия, а некоторые от испуга или от злости. Снова и снова звучал призыв Рорана. Пришёл старый Лоринг с сыновьями. С другого конца деревни пришли Биргит, Дельвин и Фиск с женой. Даже Морн и Тара оставили свою таверну и присоединились к толпе.

Когда на деревенской площади собралась большая часть жителей Карвахолла, Роран наконец умолк. Он так сильно сжал пальцы здоровой руки в кулак, что ногти впились в ладонь. Катрина! Подняв руку, он показал всем алые слезы, что выступили у него на ладони, и промолвил:

— Вот моя боль. Смотрите хорошенько, ибо она станет и вашей болью, если мы не одержим победу над той судьбой, которая нам уготована. Ваших друзей, ваших детей у вас на глазах закуют в цепи и отправят в рабство в чужие края или же попросту убьют. Слуги Гальбаторикса своими безжалостными клинками вспорют им животы и засеют наши земли солью, чтобы они навсегда стали бесплодными. Я такое уже видел. Я знаю, что говорю.

Роран умолк и некоторое время метался, точно посаженный в клетку волк, бросая по сторонам испепеляющие взгляды и качая головой. Он чувствовал, что уже завладел вниманием толпы. И теперь нужно привести людей в такое же лихорадочное состояние, какое владеет им самим.

— Мой отец был убит проклятыми раззаками. Мой брат бежал. Моя ферма уничтожена. А мою невесту похитил её же собственный отец — человек, убивший Бирда и предавший всех нас! Беднягу Квимби эти твари сожрали; они сожгли наши запасы сена вместе с домами Фиска и Дельвина. Парр, Виглиф, Гед, Бардрик, Фарольд, Хейл, Гарнер, Килби, Мелколф, Олбим и Эльмунд — все они убиты. Многие из вас, как и я сам, получили ранения, и теперь им трудно работать, чтобы содержать свои семьи. А ведь нам и так приходится каждый день трудиться в поте лица ради хлеба насущного и без конца страдать от капризов погоды! Разве мало того, что мы вынуждены платить Гальбаториксу непосильные налоги да ещё и терпеть бессмысленные мучения?

Роран дико расхохотался, точнее, взвыл; и сам почувствовал, что голос его звучит, как у безумца. Но в толпе никто даже не шелохнулся.

— Теперь я знаю, какова истинная сущность Империи и Гальбаторикса, — продолжал он более ровным тоном. — Это зло. Всеобъемлющее зло. А сам Гальбаторикс — страшная болезненная язва на теле нашего мира. Он уничтожил Всадников, разрушил созданные ими мир и благополучие, и с тех пор мы уже не знали покоя. Ему служат жуткие демоны, истинное порождение ада. И Гальбаторикс, конечно же, не удовлетворится тем, что раздавит нас своим каблуком, превратив в пыль и прах! Нет, этого ему мало! Он стремится отравить всю Алагейзию, удушить всех своим страшным плащом, несущим беды. Наши дети и дети наших детей будут жить в тени этого плаща, превращённые в рабов Гальбаторикса, в жалких червей, в подонков, которых он сможет мучить в своё удовольствие! Если только…

Роран обвёл односельчан расширенными от возбуждения глазами, чувствуя, как внимательно слушают его люди. Никто до сих пор не решился произнести ни слова, хотя эти слова, возможно, и вертелись у людей на языке. И Роран, нарочито понизив голос, завершил начатую фразу:

— Если только у нас не хватит мужества противостоять злу.

— Да, мы сражались с раззаками и солдатами короля, — продолжал он, немного помолчав, — но этого мало, ведь силы неравны, и мы так и погибнем здесь, всеми позабытые, или же нас увезут отсюда в повозках и с колодками на шее, как скот. Нет, мы не можем здесь оставаться! Я не позволю Гальбаториксу уничтожить то, ради чего стоит жить. И пусть лучше мне выколют глаза и отрубят руки, чем я увижу, как он торжествует! Я выбираю борьбу! Я не желаю сам себе копать могилу — пусть мои враги сами себя в ней похоронят!

Я выбираю уход из Карвахолла! Я предлагаю вам следующее: пересечь Спайн, добраться до Нарды и нанять судно, на котором затем спуститься на юг, в Сурду, и присоединиться там к варденам, которые вот уже много десятилетий ведут борьбу с Гальбаториксом за освобождение всех нас от гнёта Империи. — Односельчан явно потрясла эта неожиданная идея. Но все молчали. — Я предлагаю отправиться в Сурду всем вместе. Идёмте, друзья! И постараемся не упустить эту последнюю возможность создать для себя новую, лучшую жизнь. Сбросьте же с глаз шоры — они мешают вам видеть! — Роран смотрел то на одного, то на другого. — Знаете, чьи имена будут через сто лет воспевать наши сказители? Хорста, Биргит, Кизельта, Тэйна… О них станут слагать песни и легенды! Нам будет посвящена «Песнь о Карвахолле», ибо мы — единственная деревня, у которой хватило мужества противостоять Империи!

Слезы гордости выступили у Рорана на глазах.

— Что может быть благороднее стремления очистить Алагейзию от зловонных следов Гальбаторикса? Уничтожив его, нам больше уже не нужно будет бояться, что его слуги могут погубить наши посевы или убить нас и пожрать наши тела. Зерно, которое мы взрастим, будет принадлежать только нам, и, может быть, небольшую его часть мы пошлём в дар тому справедливому правителю, который по праву займёт трон Алагейзии. И в стране воцарятся наконец покой, благополучие и достаток! Я уверен: такова наша судьба.

Роран поднёс окровавленную руку к лицу, медленно сжал пальцы да так и застыл, устало опустив плечи под перекрёстным огнём множества глаз и ожидая ответа. Но ответа не последовало. «Да ведь они хотят, чтобы я продолжал! — догадался он. — О, Катрина!»

Факел угасал; тьма уже готовилась поглотить его, и Роран снова выпрямился и заговорил. Он ничего не скрыл от односельчан, изо всех сил стараясь, чтобы они поняли, какие мысли и чувства владеют им, чтобы они уразумели смысл тех устремлений, что движут им.

— Наш гнев иссякает. Нам необходимо сделать решающий шаг, необходимо попытать счастья, и, если хотим, чтобы наши дети жили свободными, мы должны объединиться с варденами. — В голосе Рорана звучали гнев и одновременно мольба; он уговаривал, просил, настойчиво убеждал, своей страстностью зачаровывая людей.

Когда запас слов и образов в его душе иссяк, он просто посмотрел в лица своих друзей и сказал:

— Я ухожу через два дня. Если хотите, идёмте со мной. Я уйду отсюда в любом случае. — Он поклонился и вышел из круга света.

Люди молчали. В небесах сквозь прозрачные облачка просвечивала ущербная луна. Дул лёгкий ветерок. На чьей-то крыше поскрипывал железный флюгер.

Наконец из толпы выбралась Биргит и вышла в круг света, отбрасываемого факелом. Край фартука она стиснула в руках, чтобы не теребить его. Потом аккуратно поправила шаль на плечах и сказала:

— Сегодня мы видели … — Она вдруг умолкла и неожиданно рассмеялась. — Нет, после Рорана просто невозможно говорить! Мне, правда, его план не по душе, но уходить, наверное, просто необходимо. Причины у всех могут быть разные; я, например, хотела бы отыскать тех раззаков, что убили моего мужа, и отомстить за его смерть. В общем, я пойду с Рораном. И детей с собой возьму, — заключила Биргит и встала рядом с Рораном в тени.