Вечером ребята собрались возле костра. Не было только Юльки, которую вредная тетя Шура не отпустила, и Мишки (мать оставила его дома присмотреть за отцом, пока она сбегает к соседке по делам).

Женька поворачивала кусок хлеба на прутике и поглядывала на Виктора. Понятно, почему Юлька, дурочка, влюбилась. Витька ничего себе парень. Как там мать говорит? А, видный! Точно, видный. Вот когда он волосы так ерошит рукой, вообще на какого-то актера становится похож, и взгляд у него… задумчивый. Только воображает много и строит из себя. То ли дело Мишка! Мишка всегда как есть, так и говорит, а не выдумывает непонятно чего. Вот Сенька у них еще мелюзга, на Мишку совсем не похож, зато самый сильный – всех мальчишек на лопатки кладет, как не фиг делать. Женька пожалела, что она так не может. «Ничего, вот с гантелями позанимаюсь, – подумала она, – руки такие станут, что даже Мишка удивится. Где бы только их найти, те гантели…»

– Слышь, я сегодня Глашку видел, – в тишине, нарушаемой только потрескиванием костра, неожиданно сказал Сашка. – Она опять за свое.

– Что, и палочки ломает? – подняла голову Женька.

– Угу.

– Вот черт… – покачал головой Сенька. – Ну а ты чего?

– Я все сказал, как баба Степанида велела. Ну, не знаю… Вроде все нормально пока.

Сашка сплюнул через левое плечо и постучал по деревяшке.

Раздался шорох, и на тропинке показалась темная фигура.

– Ой, Мишка! – обрадованно воскликнула Женька. – Че рано-то?

– Да мать пришла, я и рванул, – пробасил тот в ответ и уселся рядом с ней. – Санек, ты чего плюешься?

– Рассказываю, что Глашку, дрянь, видел сегодня, она опять в свои игрушки играет.

– Зубы бы ей выбить за те игрушки. Ну и что, сказал?

– Сказал.

– Сань, повтори, а… – попросил Виктор, который Степаниду не очень слушал, а все рассказы мальчишек считал ерундой и самовнушением, но на всякий случай решил запомнить стишок.

– Через кочку и сугроб, – начал Сашка, – мимо глаза, прямо в лоб, отведи мою беду не на друга, а к врагу.

Витька усмехнулся, как и тогда, у Степаниды, когда она заставила каждого из них повторить эту чушь. Но сейчас, в темном лесу, озаряемом лишь вспышками костра, слова уже не казались такими уж глупыми. Он повторил стишок про себя и вспомнил еще кое-что.

– Да, Санек, а ты в глаза-то ей смотрел?

– Смотрел, смотрел. У нее зенки такие… не поймешь, куда смотреть.

– Когда ты видел ее? – спросил Мишка.

– Утром.

– Ну, значит, все нормально. Раз до сих пор ничего с тобой не случилось, значит, и не случится.

– Смотри, сглазишь! – дернула брата Женька. – Постучи, Сань.

Сашка опять постучал по дереву и на всякий случай еще несколько раз сплюнул через левое плечо.

Вокруг сгущалась ночь. Сашка и Сенька подкладывали в золу картошку, а Мишка достал бутылку и рассматривал этикетку, которую видел уже тысячу раз. Женька встала глянуть, нет ли кого на дороге, но в лесу было тихо и спокойно, никто и не думал их проверять: родители знали, где они собираются, и знали, что не позже двух ночи все будут дома. «Всяко лучше, чем на дискотеку в райцентр мотаться, – думала про себя тетя Шура, и за ней остальные родители. – А так сидят, картошку жарят, болтают, не мешают никому». О том, что на костре употреблялась водка, не знал никто из взрослых, и было страшно даже подумать, что случится, если узнают. Витька сидел и думал, с чего начать. Общую канву разговора он уже обдумал, теперь оставалось только выбрать удачный момент. Как раз когда он почти определился, Мишка проговорил:

– Хотели завтра в Петряево сходить, а теперь и ходить-то страшно, там драки чуть не каждый вечер. Не поймешь, чего от них ждать.

Остальные промолчали, и в тишине Витька веско произнес:

– Насчет того, что страшно, так еще вопрос, где страшнее.

И, увидев пять пар глаз, вопросительно устремленных на него, добавил:

– Ну, что с наркоманом будем делать?