На следующий день Тоня проснулась в шесть утра, совершенно забыв, что сегодня суббота и можно поспать подольше, но взглянула на спящего мужа и поняла, что зря встала. Виктор крепко спал, негромко всхрапывая во сне. Она укрыла его одеялом и подвинула обогреватель поближе к кровати.

Шлепая босыми ногами по холодному полу, Тоня вышла на кухню и проверила, на месте ли банка. Разумеется, банка стояла там, где Тоня ее вчера поставила. Она вернулась, уселась в зале перед окном и стала смотреть в сад.

Вокруг дома было темно. Контуры деревьев еле угадывались, и только рябинка прямо перед окном была хорошо видна. Медленно, незаметно проступали очертания сада – деревьев, кустов. Сначала проявлялись стволы ближних трех яблонь, за ними – дальних, потом из сумрака словно выплывали крупные ветки, и вот уже можно было различить и отдельные веточки. А потом становилось все светлее и светлее, и сад уже высвечивался весь, и только пелена дождя или тумана могла скрыть его. Сад просыпался, и дом просыпался вместе с ним.

Тоне нравилось их неторопливое пробуждение. Она могла сидеть так долго, ничего не делая и сама себе удивляясь. Почему-то в городе у нее не было такой привычки.

Сейчас она смотрела за окно, кутаясь в плед и ожидая того момента, когда весь сад будет перед ней как на ладони и можно будет выскочить на улицу. Ждать придется еще долго, но сумрак уже отпустил старую яблоню, самую ближнюю к дому, и Тоня вглядывалась в корявое дерево.

«День, наверное, будет хороший», – подумалось ей. Она уже научилась по первым рассветным часам определять, будет сегодня ясно или пасмурно, хотя сама не знала, как у нее так получается. «Пойдем гулять, и никаких гостей! – мелькало у нее в голове. – А еще лучше – поедем наконец в Москву и походим по центру». Мысли усыпляли ее, и она, зажмурившись, откинулась на спинку дивана.

«Наверное, уже третью яблоню видно», – подумала она через несколько минут и открыла глаза. За окном стало гораздо светлее, но третья яблоня с раздвоенным стволом еще скрывалась в сумраке. Тоня стала пристально смотреть на нее, пытаясь поймать тот момент, когда она увидит все дерево, целиком.

Ствол. Пелена веток вокруг. Четче. Еще четче, но все еще размыто. У Тони устали глаза, и она на секунду отвела их от окна, а когда посмотрела опять…

Что такое? Она никак не могла понять, что там такое темное свисает с третьей яблони. Ветка? Нет, не ветка. Какое-то пальто… Наверное, Виктор вчера бросил его на дерево. Но зачем?! Тоня поднялась и прижалась к окну, пытаясь разглядеть, что это за странная вещь.

В утреннем безветрии вещь висела неподвижно и свисала почти до земли. Сумрак понемногу отступал, открывая деревья, и Тоня уже отчетливо видела, что старое пальто держится на чем-то тонком, почти невидимом, вроде сломанной ветки или веревки… веревки….

Тоня застыла перед окном, пальцы у нее похолодели. Не веря своим глазам, она смотрела, как ночь отползает все дальше и дальше, прячется, сворачивается в темный клубок, тающий под деревьями, оставляя свой подарок, и этот подарок свисал сейчас с третьей яблони, почти касаясь земли. Уже был виден силуэт, уже можно было разглядеть лицо…

Не в силах шевельнуться, Тоня смотрела на неподвижно висящее тело. Наконец она смогла оторвать от него взгляд, как была, босиком, вышла в кухню. С минуту стояла там, собираясь с силами, чтобы толкнуть наружную дверь…

Земля обожгла ступню, затем другую. Медленно, словно во сне, Тоня подошла к яблоне.

Налетевший порыв ветра повернул тело. Ветка старого дерева тоскливо заскрипела. Высунув иссиня-черный распухший язык и выкатив неживые рыбьи глаза, перед Тоней покачивалась Глафира. Черная короткая кофта задралась, обнажив неестественно белую, жирную складку живота. С гулким стуком соскользнул и ударился о мерзлую землю тяжелый ботинок.

Тоня вздрогнула, перевела взгляд на бледную босую ногу, качавшуюся над землей, и отчаянно закричала.