Тоня поняла, что проще разбирать стих по предложениям. В этом речь шла о том, что кто-то умер. Но при чем здесь шесть на девять? И вдруг, может быть потому, что совсем недавно она держала в руках фотографию, Тоня догадалась, что имел в виду тот человек, который сидел за столом и что-то рассматривал. Он рассматривал фотографию, а все, кто был на фотографии, уже умерли, и он не мог себе представить их лица большими, как на фотографии размером шесть на девять, а только всматривался в их черты, пытаясь вспомнить, какими они были на самом деле. Но на их могилах уже была густая трава – их всех похоронили так давно, что могилы заросли, и никто не ухаживал за ними, потому что, если бы ухаживал, были бы цветы, а не трава.

Последнюю строчку Тоня помнила и так, можно было не читать ее. «Впрочем, это не впервой», – произнесла она вслух. Здесь все было понятно. Люди умирали и раньше, и их могилы зарастали травой, и имена забывались, и это то самое, чем пытается утешить себя человек за столом. Он усмехается, но его усмешка грустная, потому что у него все умерли. Все.

Тоня оторвала взгляд от листочка и перевела его на окно. За ним была чернота, и под влиянием только что прочитанного и осознанного Тоня встала, посмотрела в черноту и медленно задернула занавески. В комнате стало уютнее, но впечатление от стихотворения не проходило. Первый раз в жизни какие-то шесть строчек так повлияли на нее: ей хотелось повторять их снова и снова, но в то же время ее охватывала боль за человека, который остался совершенно один летним вечером. Она сейчас словно была тем самым человеком… Тоня вспомнила бабушку, умершую три года назад, опустилась на диван и внезапно расплакалась.