– Если вы так говорите...

– Абсолютно. И я прошу лишь одного: встретиться со мной и услышать чутьбольше. Я сделаю вам предложение, которое изменит всю вашу жизнь.Фактически, откроет дверь в новую жизнь. Выслушав мое предложение, высможете задать любые вопросы. Только я хочу сразу предупредить: возможно, невсе ответы вам понравятся.

– А если я откажусь от вашей работы?

– Я пожму вам руку, хлопну по плечу и пожелаю удачи.

– И где вы хотите со мной встретиться? – большая моя часть, практическивесь я, по-прежнему полагала, что меня разыгрывают, но появилась толика,которая придерживалась иного мнения. Во-первых, я держал в руках деньги.Семьдесят долларов чаевых за доставку пиццы набегало лишь за две недели, ипри условии, что заказов хватало. Но в основном меня убеждала манераразговора Шарптона. Чувствовалось, что он учился в колледже, и я говорю непро занюханный Ширс рестам стейт колледж в Ван Друсене. Да и потом, чего мнебыло бояться. После несчастного случая со Шкипером, ни у одного человека напланете Земля не возникало желания причинить мне боль или обидеть. Ну,оставалась, конечно, мамаша, но ее единственным оружием был язык... и ужконечно, на такой розыгрыш ума бы у нее не хватило. Опять же, она бы никогдав жизни не рассталась с семьюдесятью долларами. На которые она могла сыгратьв бинго.

– Этим вечером, – ответил он. – Собственно, прямо сейчас.

– Хорошо, почему нет? Подъезжайте. Полагаю, раз вы бросили конверт сдесятками в щель для почтовой корреспонденции на моей двери, адрес мнедиктовать не нужно.

– Не в вашем доме. Встретимся на автостоянке у «Супр Сэвра».

Желудок у меня ухнул вниз, как оборвавшаяся кабина лифта, и разговорсразу перестал быть забавным. Может, это какая-то ловушка... может, необошлось и без копов. Я говорил себе, что о Шкипере узнать никто не мог,особенно копы, но Господи! Письмо было, Шкипер мог оставить его, где угодно.По этому письму никто ничего бы не смог понять (кроме имени его сестры,Дэбби, но в мире миллионы девушек, которых зовут Дэбби), как никто ничего несмог понять из того, что я написал на тротуаре около дома миссис Буковски...так я, во всяком случае, говорил до этого чертова звонка. Но кто мог этогарантировать? И вы знаете, что говорят о нечистой совести? Я, конечно, нечувствовал за собой вины за смерть Шкипера, тогда, но все-таки...

– "Супр Сэвр" – странное место для собеседования о приеме на работу, нетак ли? Если учесть, что магазин закрыт с восьми часов вечера.

– Поэтому нам там будет удобно, Динк. Уединение в общественном месте. Яприпаркуюсь около площадки для тележек. Автомобиль ты узнаешь без труда -большой серый «мерседес».

– Я его узнаю, потому что он будет единственным, – ответил я, но втрубке уже раздавались гудки отбоя.

Я положил трубку, сунул деньги в карман, машинально, не отдавая себеотчета в том, что делаю. Меня прошиб пот. Голос в телефонной трубкепредложил встретиться около площадки для тележек, где Шкипер так частодоставал меня. Однажды он чуть не раздробил мне пальцы между ручками двухтележек, и рассмеялся, когда я вскрикнул от боли. Смех этот причинил кудабольше страданий, хотя на двух пальцах ногти почернели и отвалились. Тогда яи принял окончательное решение насчет письма. Которое принесло невероятныйрезультат. Однако, если Шкипер Браннигэн превратился в призрака, оннаверняка болтается около тех самых тележек для покупок, выискивая новыежертвы, чтобы помучить их. Голос в телефонной трубке выбрал место встречи неслучайно. Я пытался убедить себя, что это чушь собачья, что совпаденияслучаются постоянно, но сам себе не верил. Мистер Шарптон знал насчетШкипера. Каким-то образом знал.

Я боялся встречи с ним, но понимал, что выбора у меня нет. Я долженуйти. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что он знает. И кому может сказать.

Поднялся с дивана, надел пальто (ранняя весна, по ночам холодно, хотямне казалось, что в западной Пенсильвании ночи холодные круглый год),двинулся к двери, вернулся и оставил записку матери.

"Пошел погулять с парой приятелей. Вернусь к полуночи".

Я намеревался вернуться задолго до полуночи, но записка представиласьмне дельной идеей. Тогда я не позволил себе задуматься о том, почему решилнаписать записку, но теперь-то могу признаться: я хотел, чтобы матьпозвонила в полицию, если б со мной что-то случилось, что-то плохое.

Есть два вида страха, я, во всяком случае, придерживаюсь такойклассификации. Тивишный страх и настоящий страх. Я думаю, мы проходим пожизни, испытывая, в основном, тивишный страх. К примеру, когда ждемрезультатов анализа крови или возвращаемся домой из библиотеки в темноте идумаем о плохишах, затаившихся в кустах. По-настоящему мы из-за этого дерьмане пугаемся, потому что в глубине души знаем, и анализы не покажут ничегоужасного, и в кустах никого не будет. Почему? Потому что такие напастислучаются с людьми только на экране телевизора.

Когда я увидел этот большой серый «мерседес», единственный автомобильна огромной, в акр, стоянки у супермаркета, я испытал настоящий страх,впервые после той стычки со Шкипером Браннигэном в подсобке. Тогда дело едване дошло до драки.

Машина Шарптона стояла под желтым светом ртутных ламп автостоянки,большой старый фрицмобиль, 450-ый, может даже 500-ый, какие нынче стоятникак не меньше ста двадцати «кусков». Стояла рядом с площадкой для тележек(ночью, естественно, она пустовала, все тележки увезли внутрь, оставили лишьодного трехколесного инвалида). Горели только подфарники, белый дымок вилсянад выхлопной трубой. Двигатель урчал, как сонный кот.

Я подъехал, сердце билось редко, но сильно, ко рту стоял неприятныйпривкус. Более всего мне хотелось нажать на педаль газа «форда», в котором вэти дни стоял запах пиццы с перчиками) и уехать к чертовой матери, но яникак не мог избавиться от мысли, что этот парень знает про Шкипера. Я могговорить себе, что знать просто нечего, что с Чарльзом «Шкипером»Браннигэном или произошел несчастный случай, или он покончил жизньсамоубийством. Копы не смогли прийти к единому мнению (копы практически незнали Шкипера; если б знали получше, тут же отбросили бы версиюсамоубийства: такие, как Шкипер, никогда не сводят счеты с жизнью, во всякомслучае, в двадцать три года), но мне так и не удалось заглушить внутреннийголос, долдонящий, что я в опасности, кто-то может скумекать, что к чему,кто-то найдет письмо и скумекает.

Логика не была союзницей внутреннего голоса, но он прекрасно без нееобходился. Его хорошие легкие просто перекрикивали логику. Я остановилсярядом с мурлычущим «мерседесом», опустил стекло. Одновременно пошло вниз истекло водительской дверцы «мерседеса». Мы посмотрели друг на друга, я имистер Шарптон, как пара друзей, встретившихся в автокинотеатре.

Сейчас я помню его смутно. Что странно, учитывая, с тех пор я многодумал о нем, но это так. Запомнилось, что он худой и в костюме. В дорогом,хотя в костюмах я не больно разбираюсь. Однако, костюм меня несколькоуспокоил. Наверное, дело в подсознательных ассоциациях: костюм – бизнес,джинсы и футболка – лажа.

– Привет, Динк, – говорит он. – Я – мистер Шарптон. Переходи ко мне.

– А может, останемся, где сидим? – ответил я. – Мы можем говорить ичерез окна. Ничего необычного в этом нет.

Он молча смотрел на меня. Через несколько секунд я заглушил двигатель"форда" и вылез из кабины. Но могу сказать, почему. А вот перепугался пущепрежнего. И страх был настоящий. Настоящий на все сто процентов, безмалейшей примеси тивишного. Может, поэтому он добивался от меня всего, чегохотел.

С минуту я постоял между автомобилем мистера Шарптона и моим «фордом»,глядя на площадку для тележек, думая о Шкипере. Высоком блондине с вьющимисяволосами, которые он зачесывал назад. С прыщами на лбу и алыми, словно впомаде, губами. «Эй Динки, покажи свой динки», – говорил он. Или: «Эй,Динки, хочешь пососать мой динки?» Иногда, когда мы устанавливали тележкиодну в одну на площадке, он начинал гоняться за мной, наезжая тележкой напятки и ревя: «Р-р-р-р-р! Р-р-р-р-р» Р-р-р-р-р!" – как гребаный гоночныйавтомобиль. Пару раз сбивал меня с ног. Во время перерыва на обед, когда едастояла у меня на коленях, он с силой толкал меня в плечо, чтобы посмотреть,не упадет ли что на пол. Вам наверняка встречались такие, как он, я в этомуверен. Похоже, набором идей он не отличался от старшеклассников, которыеобычно сидят на галерке.