И еще одно. Нужно отметить, что в языческом Китае властями пресекались проявления фанатизма, если они наносили общественный ущерб функционированию властных институций.

Древний историк Сыма Цянь приводит такой пример взаимоотношений религии и державной власти.

В одном городе согласно местным верованиям ежегодно устраивали свадьбу бога реки. Старейшины и жрицы при этом топили в реке самую красивую девушку, предварительно собрав с населения значительную сумму денег якобы на свадебные подарки. Эти свадьбы довели горожан до разорения, что повлияло на сбор налогов, а вот это уже всерьез обеспокоило правителя области.

Он приезжает на очередную свадьбу. Взглянув на несчастную «невесту», правитель возмущенно заявил, что она недостаточно красива для такого уважаемого жениха, как речной бог. «Придется, — добавил он, — главной жрице лично попросить „жениха“ подождать, пока отыщут более достойную». И приказал бросить жрицу в реку.

Так как она долго не возвращалась (почему-то), то правитель приказал послать следом за ней трех младших жриц. Они, естественно, тоже не возвратились. Тогда он сказал, что жрицы недостаточно красноречивы для того, чтобы объяснить богу реки, в чем суть проблемы, и приказал послать следом за жрицами всех старейшин.

После этого уже никто не смел устраивать свадьбы бога реки.

Оказывается, бороться с суевериями не так уж сложно, было бы желание.

Вот таков Древний Китай, и недаром Мао-Цзедун так ополчался на Конфуция, хорошо понимая, на какие ценности посягал, ввергая Китай во мрак люмпенского социализма. А теперь — где тот Мао и где эти вечные ценности… Туман всегда рассеивается под лучами солнца.

Китайская аксиома.

«Беломраморная Эллада», «колыбель европейской цивилизации», «классическая древность» и тому подобные эпитеты едва ли в состоянии передать ту особую, неповторимую атмосферу, тот терпкий дух праздника жизни, который начался на Балканском полуострове в XII веке до нашей эры и которому нет конца…

Первый период этого праздника, названный гомеровским, был наследником крито-минойской и микенской культур с их величественными дворцами, храмами, фресками и канализацией, в то время как большинство человечества ходило в звериных шкурах и питалось желудями, не задумываясь об их питательных свойствах.

А этот период назван гомеровским потому, что сведения о нем историки черпают в основном из двух эпических поэм Гомера за неимением иных источников и иных архитектурных свидетелей того времени, кроме раскопанных в XIX веке Генрихом Шлиманом стен Трои, павшей под натиском штурмующих греков в 1184 году до н.э. Дата в известной мере условна, но традиционна. Что же до ученых мужей, которые всерьез и страстно обсуждают вопрос, пала Троя в 1184 году или же 1201 году до Рождества Христова, то они представляются не иначе как мошенниками, внаглую обкрадывающими налогоплательщиков, субсидирующих (да еще и почасово) подобные диспуты.

Налогоплательщики (в массе своей) умиляются идиллическими картинками, где среди оливковых рощ бродят томные красавицы в белых хитонах, а пастушки задумчиво играют на свирелях, и чарующей музыке вторит журчанье быстрого ручья, и козочка, пришедшая на водопой, забыв про жажду, зачарованно слушает божественную песнь пастушьей свирели… Или что-то в этом роде, только из городской жизни, где мудрые философы на фоне величественных колоннад изрекают своим подопечным нечто феноменально разумное, доброе и вечное…

Что ж, каждому свое.

Даже кастрированные с каким-то сладострастным варварством «Легенды и мифы Древней Греции» в изложении Н.А. Куна позволяют сделать определенные выводы о быте и нравах эллинов, очеловечивших своих богов и бросивших их в пучину собственных страстей и пороков.

Впрочем, очеловечивание богов — гораздо более естественное и, надо сказать, безобидное занятие, чем обожествление людей. Христианство и ислам — наглядные и не слишком радостные тому примеры. А у греков боги — всего лишь гипертрофированные, наделенные особыми возможностями люди.

С их радостями и печалями, милосердием и жестокостью, любовью и ненавистью. С полным набором человеческих реакций на явления окружающего мира.

Царь Менелай радушно встречает троянского гостя, устраивает в его честь пир, где тот знакомится с прекрасной Еленой, которая сразу же пленилась красотой залетного молодца. Через несколько дней Менелай отправляется по спешным делам на Крит, поручив жене заботу о госте и его свите.

Пустил козла в огород…

Вскоре после отъезда Менелая его благоверная уступает страстным просьбам Париса, и тогда, согласно легенде, «тайно увел Парис прекрасную Елену на свой корабль: похитил он у Менелая жену, а с ней и его сокровища…» Последняя деталь имеет большое значение, потому что одно дело — безумное вожделение, помутившее разум, и совсем иное — сопутствующая ему кража сокровищ, кража наглая, пошлая и перечеркивающая весь романтизм этой истории, так любимой художниками, поэтами и композитором Жаком Оффенбахом, создавшим в 1864 году оперетту «Прекрасная Елена».

Мало того, Елена, не забыв прихватить с собой сокровища Менелая, почему-то «забывает» о том, что в покинутом ею дворце остается малолетняя дочь Гермиона, а это уж совсем дурно пахнет. Так что не следует умиленно закатывать глаза при упоминании об этом криминальном дуэте, о Елене и Парисе.

А Менелай, оскорбленный, обманутый, да еще и обворованный, принимает решение организовать военный поход против Трои. Он напоминает многочисленным царям мелких греческих государств об их клятве помогать ему в несчастье. Впрочем, это напоминание едва ли было необходимо: все цари и герои, подобно своре гончих, рвались в «дело», не задумываясь о вызвавших его обстоятельствах и вообще о таком понятии, как справедливость.

Царей было великое множество, что напоминает фразу из записной книжки Антона Павлович Чехова: «На Кавказе всякий, кто имеет козу, уже князь». («Имеет» следует трактовать как «является владельцем»).

Единственный из царей, Одиссей, рассудив, видимо, что если жена оказывается шлюхой и воровкой, то это — всего лишь личные трудности ее мужа, но никак не повод к крупномасштабной войне, решил уклониться от участия в походе, но не тут-то было: его уличили в симуляции сумасшествия и вынудили присоединиться к «коллективу»…

И началась десятилетняя Троянская война, с кровопролитными боями под стенами города, с картинными, но очень жестокими поединками представителей противоборствующих сторон, с пышными погребениями и позорным надругательством над телами павших противников, со скандалами и интригами в воинском стане, и над всем этим —толпа олимпийских богов, будто бы играющих в шахматы, где фигурами служат греки и троянцы, уже ведущие войну ради самой войны, позабыв о ее причинах и не осознав до конца ее смысла…

Здесь явно прослеживаются связи и с «Махабхаратой», и с эпосом о Гильгамеше.

И неизвестно, сколько продолжалась бы эта опоэтизированная мясорубка, если бы после девяти лет совершенно бесплодной борьбы уставшие и покрытые уже несмываемой кровью руки не отдали бы законный приоритет мозгам. Хитроумный Одиссей приказывает построить огромного деревянного коня, внутри которого спрятались самые могучие герои греков, а затем инсценировать уход на родину всех участников антитроянской коалиции, как это принято говорить в наше время. Хитрость удалась. Троянцы поверили уходу греков, втащили в город коня, нафаршированного греческим десантом, а с наступлением ночи распахнулись городские ворота и штурмующие ворвались в Трою, сея ужас, смерть и насилие.