Я молча смотрела на икону. Молиться я не умела. Но в этот момент хотелось.

Я вышла из церкви, вдохнула свежий утренний воздух. Совсем рядом, в березовой роще, пел соловей. Утренний свет выхватил в роще поляну, усыпанную цветами. Неожиданно возникла идея набрать бабе Марье букет. Такой же, какой мне принес Кирилл. Конечно, деревенскую жительницу букетом полевых цветов не удивишь, но сам факт внимания…

Меня особенно привлекли соцветия мелких голубых цветочков: природа не терпит кричащих красок. Она любит пастельные оттенки, спокойные тона. И эти блекло-голубые пятнышки радовали глаз сильнее, чем самые яркие розы.

К тому же сегодня банный день. Здесь, на Черном острове, была традиция: вся деревня топила баню по субботам. Можно было и в другие дни, да хоть каждый день, но вот в субботу — обязательно. Я так и не смогла выяснить, вследствие чего появилось это правило, да и не особо наседала на бабу Марью. В любом случае мне не хотелось снова идти в баню. Я начала привыкать ко всем аспектам сельского быта, в кое-каких даже научилась находить удовольствие, но вот баня оставалась для меня местом мучений.

Я увлеклась, зайдя слишком далеко в рощу. Утренний звон церковных колоколов раздавался откуда-то справа, хотя мне казалось, что церковь должна быть с правой стороны от меня. Но какое-то внутреннее спокойствие, умиротворенность не позволяли мне паниковать.

Это остров. Куда-нибудь да выйду. Но через полчаса мое спокойствие начало превращаться в панику. Поменялся ландшафт: деревьев стало меньше, поляна с цветами давно закончилась. Дышать стало тяжело, так как воздух был тяжелым, влажным, спертым. Я посмотрела под ноги, и заметила, что вокруг туфли образуется лужица. «Так, Марина, паниковать нельзя. Да, болото. Но если осторожно вернуться назад, по тому же пути, что и шла, то ничего страшного не случится», — успокаивала я сама себя, шепча вслух. Осторожно повернулась, и поняла, что не помню, с какой стороны пришла: от той кривой березы или с того просвета между двух поваленных деревьев? Сделала пару шагов, приободрилась, но неожиданно нога будто бы провалилась между двух упругих подушек, и я ощутила, как в туфлю заползает вода. Лодыжку стянуло судорогой из-за чрезмерного напряжения мышц. Я застонала, и дернула ногой еще сильнее, вызвав новую вспышку боли.

Поблизости, на расстоянии вытянутой руки, был только хлипкий куст.

Я ухватилась за него, но только вырвала пару веток, а остальные отлетели назад, успев со свистом щелкнуть меня по предплечью. Место рассечения тут же покрылось мелкими кровоподтёками. Я замерла, оглядываясь в поисках палки, привстала, и тут же поплатилась за это: колено второй ноги, на которое я опиралась, провалилось под кочку, и тоже начало тянуться ко дну.

— Помогите-е-е! — что есть сил заорала я, хватаясь попеременно то за куст, то за моховые кочки. — По-мо-ги-те!!!

Одна нога, как мне показалось, коснулась дна, я на секунду замерла, ощупывая основу… Но она тут же провалилась, и ступню будто бы начало засасывать в мокрую вату.

— Господи… — я несколько раз глубоко вдохнула, и снова закричала. — Помогите!!!

Где-то рядом, в этой гнетущей, пугающей тишине, раздался звук ломающихся веток. Я закрутила головой, и увидела Аллу.

— Алла!!! — криком я привлекла ее внимание. — Меня засосало! Не могу выбраться!

— Что делать? — испуганно спросила девушка, остановившись в 10 метрах от меня.

— Нужна какая — нибудь ветка. Найди толстую ветку! — я почувствовала, как вторая нога проваливается еще глубже. — Только быстрее!

— Я… Я позову кого — нибудь! — крикнула Алла, и побежала.

— Алла, стой! Алла!!! — я надорвала голос, пытаясь вернуть девушку.

Время слишком быстро летело, а болото слишком быстро пожирало мои ноги. Торс еще был наверху, но ноги полностью были захвачены трясиной. Я понимала, что пока Алла добежит до церкви, пока она с подмогой вернется назад, может пройти слишком много времени. непростительно много.

«Господи, какая глупость — умереть в болоте по собственной неосторожности», — только эта мысль крутилась у меня в голове. Пока лодыжки обхватывали моховые клочки, я пыталась вспомнить хотя бы какие-то, прочитанные некогда, основы по выживанию в болоте. Но, как это обычно бывает, именно в тот момент, когда эти воспоминания нужны, они прячутся на самых дальних полках разума.

Время тянулось, я попыталась еще раз покричать, но мне показалось, что из-за крика я проваливаюсь еще глубже. А я столько всего не успела…» — странно, но в голове потянулась череда невыполненных дел.

Интересно, у всех так бывает? Когда находишься на грани жизни и смерти, то этот чертов список у всех мельтешит перед глазами?

Я так много не сказала важных слов: «спасибо» маме, «я на тебя не сержусь>> папе, «я тебя люблю» Кириллу.

— Марина, — знакомый взволнованный голос заставил меня попытаться повернуться, но кочки не давали этого сделать. — Марина, не шевелись!

— Меня засасывает, — плаксиво выдала я, и снова попыталась дотянуться до куста.

— Марина, не шевелись! Сурикова, мать твою! Замри немедленно!

Я впервые слышала, как Кирилл ругается. Это подействовало.

— Молодец! И не разговаривай, слушай меня. Сейчас я наклоню максимально близко к тебе вон ту березу, видишь ее? — я закивала, она находилась ближе всего ко мне. — Ты в это время перенесешь центр тяжести с ног на туловище. Попытайся лечь на спину.

Голос умолк, и я занервничала.

— Кирилл?!

— Марина, потом болтать будешь. На спину попытайся перевернуться, расслабь ноги.

От его голоса становилось легче, он успокаивал и дарил уверенность, что все будет хорошо. Я представила, что я в море, вода соленая и свободно держит меня на плаву. Откинула голову, расслабляя мышцы на ногах, и, наконец-то, ощутила, что меня перестало тянуть вниз.

— Молодец, а теперь открываем глазки, и максимально сильно сжимаем вот эту ветку, — перед моим лицом замаячила крупная березовая ветвь.

Я обхватила ветку, прижимая ее к груди. Кирилл напряженно всматривался в болото, которое еще прятало нижнюю часть моего тела.

Но по мере того, как береза выпрямлялась, подтягивая меня к себе, я почувствовала, как прохладный воздух касается намокшей одежды, пробирая меня холодом. Как только большие мужские руки сжали мои плечи, я окончательно размякла и разрыдалась.

— Все, девочка спасена, — Кирилл укрыл мои плечи своей курткой, и легко поднял меня на руки, скидывая с меня туфлю (вторую на память оставило болото), облепленную грязной мерзкой тиной. — Теперь греться, а потом жить дальше. Будем жить?

— Будем, — сквозь слезы ответила я, утыкаясь носом в мужскую рубашку. — Нога.

Ногу свело судорогой еще в болоте, сейчас отпустило, но мышцы все еще пульсировали, угрожая новой болью.

— Потерпи немного, — ласково сказал Кирилл.

«Болото — глубокая впадина

Огромного ока земли.

Он плакал так долго,

Что в слезах изошло его око

И чахлой травой поросло…»

Кирилл на протяжении всей дороги читал мне стихи про болота. К моему удивлению, мысль о том, что кого-то (в частности, Блока) вдохновлял на творчество образ болота, меня успокаивал. Значит, кто — то не боялся этой трясины, этого места смерти тысяч и тысяч, кто — то облагородил его, воспел в стихах. Мужчина замолчал, вспоминая еще какое-нибудь стихотворение, и я, воспользовавшись ситуацией, дрожащим голосом спросила:

— Что произошло между тобой и студенткой?

Я чувствовала, как напрягся Кирилл, и поспешно выдала:

— Расскажи мне! Я только что чуть не умерла, и вряд ли меня что-то удивит сильнее этого. По вчерашнему поведению девчонок я поняла кое — что… Но не уверена, что верно истолковала.

— Я никогда не встречался со своими студентками, — резко начал Кирилл. — Но с тех пор, как вышел за полную ставку преподавателя, ощутил пристальное внимание. И это чертовски неприятно! Когда я рассказываю, какие она допустила ошибки в оформлении композиции, а она поправляет бретели платья, чтобы обратили внимание на ее декольте.