б) Вопрос с проживанием решался долго и нудно. Участники сельского схода пристально рассматривали нас, и по итогу этого «отбора» была составлена карта расселения: 1 курс и зам. декана по ВР заняли небольшое здание начальной школы, ректор Борис Таисович и декан нашего факультета отправились к местному батюшке, кое-кто из преподавателей «попал» к директрисе (она же и учительница) школы, остальных хаотично раскидали по домам местных жителей. Мы с Катериной очнулись уже за столом, покрытом белой скатертью, на который бабка Марья ставила кринку молока.

Отлично. Хождения по мукам начались.

После того, как был преодолен ужаснейший путь от станции до парома (а это, на секундочку, 4 км пешком!), мы группами по 10 человек переправлялись через Черную речку на остров. Переправа стала единственным приятным моментом за весь день: от меня требовалось только сидеть на рюкзаке и разглядывать бесконечные потоки воды. При взгляде на мое лицо всем окружающим становилось ясно — я не настроена на общение.

Поэтому меня никто не трогал. Я достала карманное зеркальце и влажную салфетку: после «прогулки» через лес меня ровным слоем покрывала пыль, и кое-где к коже пристали какие-то хвоинки и трупы насекомых. Я брезгливо стряхнула с лица и шеи всю эту гадость, и пыталась умыться, израсходовав пачку салфеток.

— Мне нужен душ. А лучше ванна, полная горячей воды. С солью и ароматическим маслом, — больше самой себе, нежели стоящим рядом людям, прошептала я.

Вода за краем деревянного настила парома приятно искрилась, принимая в себя лучи послеобеденного солнца. Я наклонилась, опустив руку в воду, и тут же услышала сварливый голос:

— Руки-то не суй!

Источником звука оказался очень старый мужчина — дедушка лет 80–85. Паутина морщин плотно обхватывала его лицо: казалось, что вся кожа изрешечена толстыми бороздами. Но веселые голубые глаза и залихватски поднятая на затылок фуражка капитана корабля (при этом на тулье, вместо кокарды, была надпись «Капитан. бля>>—буквы коро>> были оторваны) молодили его.

— Почему? Нельзя воду потрогать? — спросила я, прикрывая глаза, чтобы лучше рассмотреть лицо говорящего.

— Сом.

Чрезмерно краткий ответ заставил меня на секунду усомниться в адекватности дедушки. Но раз уж ему доверяют управлять паромом (хотя я не знала, насколько сложный это механизм), то, вероятно, верят в его психическое здоровье.

— Что «сом»?

— Сом кусит.

— Что сделает? — непонимающе переспросила я.

— Кусит. — Повторил дед, и отвернулся.

Я развела руками, показывая Катерине свою растерянность. Она зеркально повторила мое движение. На несколько минут воцарилась тишина, а затем дед неожиданно заговорил.

— В речке огромный сом живет. А можа и не один… — он помолчал.

— Его сюда еще до войны запустили.

Я покрутила пальцем у виска, кивнув Кате на деда, мол, совсем с ума сошел.

— Сом вот такой вот, — дедушка максимально развел руки, показывая длину воображаемого сома. — Он однажды, в 80-е, дитё утянул на дно. И сожрал.

Катя закатила глаза, а наш одногруппник Витя усмехнулся в кулак.

— Так что руки сувать не надо в воду. И тебя утянет, — дед повернулся ко мне. — Вот жить будете, в деревне-то, ты ночью как-нибудь к берегу спустись, послушай: сразу услышишь, как он плавает. Новую жертву ищет. Меня дедом Максимом звать.

— Х-хорошо, — я удивилась резкой смене темы беседы. — Марина.

Меня совершенно не заинтересовала байка про огромного сома, а вот лицо деда Максима очень понравилось. Надо будет нарисовать его.

Люблю натуру с характером — чтобы не только лицо и фигура, но и история жизни, опыт, который наложил отпечаток на внешности человека. А этот персонаж с парома меня заинтриговал, и я бросала на него взгляды из-под ладони, запоминая черты его лица. Когда до берега оставалось совсем немного, я наконец-то нашла в рюкзаке скетчбук, и за три-четыре минуты набросала общую схему портрета — надо только сделать надпись на фуражке более приличной (точнее восстановить ее первоначальный вид).

На берегу нас встречали Борис Таисович и председатель сельского совета. Это была официальная часть встречающих, а за ними, на высоком берегу, стояла «неофициальная» — бабушки и дети. Отец Катерины уже пару дней находился на острове, и уже походил на местных — одет был просто, в бежевую хлопчатую рубашку и свободные камуфляжные штаны. А его черные курчавые волосы и борода органично смотрелись как в

Академии, так и на пленэре.

— Марина, у тебя такой вид, будто ты умерла дней пять назад, а сейчас тебя выкопали и заставили приехать на пленэр, — со вздохом сказал

Борис Таисович.

— И чувствую я себя примерно так же… — ответила я, проходя мимо, присаживаясь на скамью.

— Ой, Сурикова, какая ты Нежная, трепетная дамочка, — сыронизировал ректор. — Всего-то прокатилась на электричке и на пароме, да прошла пару километров.

— А вы сами-то прошли эти пару километров?

— Я свое уже отходил. Я ехал с вещами. Вашими вещами, — ректор повернулся к кучке студентов. — Дорогие друзья, я рад, что вы удачно добрались! Светлана Степановна, скажете что-нибудь?

Председатель сельсовета приветливо улыбнулась, и тоном, который свойственен железным леди, прикидывающимися милыми, ранимым женщинам, начала:

— Мы рады видеть вас в деревне Черной! История нашего поселения берет начало еще в Х\/111 веке… — дальше шла история основания деревни, которая нисколько не увлекла уставших студентов. — В деревне за все время ее существования побывали известные писатели, например,

Каруев, фольклористы, например, Мараев, этнографы, кстати, скоро они издают книгу по истории края. И мы счастливы, что вы приехали к нам!

Теперь и художники прославят наши места! Борис Таисович, — женщина повернулась к ректору, — спасибо вам за то, что вы выбрали именно нашу деревню местом вашего, э-э, творчества. Ребята, будьте как дома!

— Спасибо, Светлана Степановна. Друзья, теперь о технике безопасности: перед выездом вы подписали бумаги о том, что вы сами несете ответственность за свою жизнь и здоровье. Это не касается 1 курса, для них выезд будет засчитан как практика, — 1 курс понимающе закивал. — Для всех остальных — ваше прибывание здесь является добровольным…

Я хмыкнула: конечно, по доброй воле… Особенно я…

— Но вы обязаны соблюдать определенные условия: выход за границу деревни, — я заметила, как хмыкнул дед Максим, так как это было невозможно. — Категорически запрещен! Деревня Черная является полуостровом, то есть в одного края она сочетается в сушей, но пытаться переправляться на нее я вам запрещаю — там крайне сложный переход. Далее: местное население является правым в любой ситуации! Мы здесь гости, и поэтому ведем себя прилично. Никаких конфликтов, алкоголя, драк и прочего неприемлемого для студентов Академии — молодых художников России. Все наши семейные проблемы решаем сами, без участия местных жителей, — Борис Таисович на секунду замолчал и с ударением добавил. — Мы здесь гости.

— Это понятно, — дружно протянула студенческая братия.

— Тогда сейчас собираемся в школе. Этот вон то здание на горе.

Я уже совершенно обессилела, таская весь день тяжеленный рюкзак. И вообще я не была приспособлена к долгим физическим нагрузкам: я с детства была равнодушна к спорту. Плечи натерли лямки рюкзака, ноги ниже колен я плохо чувствовала, и какие-то мышцы в районе бедер, о существовании которых я раньше даже не подозревала, нещадно тянуло. Изза раннего подъема хотелось спать, а из — за переутомления хотелось сдохнуть. В общем-то, ректор был прав: я будто бы умерла пару дней назад, а сейчас меня вынудили выехать на пленэр. «Да, Сурикова, ты оказалась не способна пережить даже незначительные физические трудности», — подумала я, пытаясь поднять резко ставший неподъемным рюкзак.

В здании школы (на деле оказавшимся простым деревянным домом на высоких сваях) ректор повторно прочитал нам лекцию о том, что мы здесь всего лишь гости. А после началось распределение по местам жительства. Нам с Катериной выбора не предоставлялось, видимо, изба бабки Марьи казалась Борису Таисовичу безопасным местом для дочери и ее лучшей подруги. Хотя в тот момент мне было без разницы: лишь бы получить тазик воды и кровать.