— А я видела, — похвасталась я.

— Вот теперь я удивлен. Вы подруги?

— Нет, просто она звала в гости. Карту мне подарила. Там король с твоими глазами.

— Потому что я эти карты рисовал, — рассмеялся Ривман. — Она ничего, кроме моих рисунков, в подарок не принимает. Они живы еще? Я их лет 5 назад рисовал… Мира попросила необычные карты. Я в Фотошопе набросал, по сути просто лица знакомых и членов семьи через фильтры провел, чтобы были похожи на карточных героев, а отец их распечатал и заламинировал. Мира говорила, что такие необычные карты клиентов привлекут.

— У меня одна с собой. Дома, у бабы Марьи.

— Покажешь потом. Я поностальгирую. А с Мирой я поговорю, — усмехнулся Кирилл. — А теперь спать.

— Одна не буду! — категорически заявила я. — И я не Джессика, мне отказывать нельзя. Ты сам своей цыганской магией меня к себе притягиваешь.

Мужчина буквально секунду находился в раздумьях, затем кивнул, протягивая мне руку.

Это было удивительно! Наконец-то, спустя полгода мучений во снах, я спала рядом с тем самым черноглазым, который раньше казался нереальным, несуществующим. Я долго не могла уснуть, рассматривая спокойное лицо Кирилла. «А он смелый мужчина», — с улыбкой подумала я. Я бы на его месте, после таких «приключений» всю жизнь ходила в образе того дедка, каким он перед нами предстал в Академии. И не решилась бы даже подойти к понравившейся студентке. Мужская рука каменным грузом опустилась на мою талию, как бы закрывая от внешнего мира. Рядом с Кириллом даже дышалось как-то иначе — от него исходила энергетика спокойствия и уверенности. И ничего в его действиях, словах не давало понять, что ему пришлось пережить.

Он открылся только мне, на один вечер, и снова надел свою броню.

Когда я искала информацию о нем в интернете, то видела какие-то заголовки про скандал, но все только в местной прессе, которая не озадачивается электронной версии газеты — только основные новости и то в сжатой форме. Но даже если это было написано в одной местной, пусть даже университетской, газете, то сложно представить, что пережил мужчина: сплетни, косые взгляды… Не удивительно, что он оттуда уехал, и превратился в затворника здесь. А эта идея с перевоплощением в сварливого деда теперь казалась мне хорошей. Такие как Джессика есть везде, и наша Алла лишнее тому доказательство.

Кстати, об Алле. Мне не верится, что она могла так спокойно уйти, бросить меня. Она же видела, что я нуждаюсь в помощи, что не могу сама выбраться. Не может так поступить взрослый, разумный человек!

Третья мысль, которая не давала мне уснуть, была посвящена Мире. Как это получилось? Не могла же она заставить меня сформировать в голове образ ее брата, и заочно влюбить меня в него? Это и правда похоже на цыганскую магию. Но я даже сейчас больше верила в рационалистическое объяснение, нежели в гадание и мистику. «Но я рада, что все получилось именно так», — глаза уже закрывались, а мозг продолжал повторять эту мысль.

На острове я стала рано просыпаться. Но сегодня, открыв глаза, поняла, что в этом доме я все же сплю дольше всех. Кирилла рядом не было, а из окна я видела Бориса Таисовича, рубившего дрова около бани. Я выскользнула изпод одеяла, и пошла исследовать дом. Вчера, из-за отсутствия света, это было невозможно.

На кухне стоял завтрак, заботливо прикрытый белой салфеткой. Я ее приподняла, и удивленно приоткрыла рот. Мои любимые сырные крекеры, фисташковый йогурт, вяленая вишня (единственная сладость, которая мне нравится), абрикосы. Я открыла термос и с восторгом втянула запах свежего кофе. И это все не продавалось в местном лабазе. Видимо, Катерина поделилась с Кириллом моими пищевыми пристрастиями.

Я не помню, когда в последний раз с таким наслаждением пила кофе! В городе, с его обилием кафешек и доступностью любых продуктов, этот напиток хоть и оставался любимым, однако, стал рядовым. Ведь нет ничего проще — смолоть зерна и поставить на газовую плиту турку. Но здесь, на острове, в лабазе продавался лишь самый простенький растворимый, а те местные жители, с кем я успела познакомиться, и вовсе предпочитали чай.

Крекеры были свежими, а самое главное, что эта марка продавалась только в сетевых супермаркетах, а ближайшая «Лента»… Хм, Кириллу пришлось серьезно заморочиться, чтобы сделать мне такой сюрприз.

Борис Таисович чинно восседал в тени деревьев, попивая из трехлитровой банки квас, судя по цвету.

— О, Маринка, встала, наконец-то. Егор тебе вещи утром принес, так что можешь оставить в покое мой халат, — крякнул ректор. — Хотя, если нравится, можешь носить.

— Спасибо, — я зажмурилась на ярком солнце. — А Кирилл Робертович где?

— «Кирилл Робертович»? — передразнил меня ректор. — Я сегодня утром, не подумав, зашел к вам без стука. Сдается мне, что когда спишь с мужиком, то на «ты» переходишь автоматически. Да не стесняйся ты! Ты же мне как дочка. А Кирилл из разряда учеников давно перерос в категорию «близкий друг». Так что я рад за вас.

— Откуда такой набор продуктов? — я скрестила руки на груди.

— О, это шикарная история, — усмехнулся ректор. — Сурикова же обычную еду не ест, ей подавай какие-то особые йогурты.

Я сморщила ехидную мордашку.

— В районном центре такие изыски не продают, а в город ехать полдня.

Поэтому Кирюшке корзинку с твоей едой какие-то друзья из города привезли.

Цени, Марина, такого мужика. Я бы такие кренделя только ради дочери выделывал.

— Да я не просила, — протянула я. — Но мне безумно приятно. Это меня Катерина сдает?

— И я поучаствовал, — поддакнул Борис Таисович. — Я же помню, как килограмм этой вишни вез на дачу. И кофе-машиной в нашем доме пользуешься только ты одна. Еще вопросы? А то я подрядился сегодня дрова рубить.

— Где Кирилл?

— Утром у деток занятие, потом лекция у 1 курса. После обеда вернется.

Со двора доносился стук топора, где-то под крышей дома пела птица, терпкий запах кофе приятно щекотал ноздри, свежие сырные крекеры разламывались со звонким хрустом. Вчера я была на грани гибели, а сегодня— самый счастливый человек на планете.

Думаю, Кирилл не обидится, если я возьму у него холст и краски.

Держать в руках ЕГО кисти было неожиданно волнительно… интимность этой ситуации, наверное, будет понятна только художнику.

На холсте появилась темная, с переходом от изумрудного к иссиня— черному, полоса по нижнему краю полотна. Из этой тьмы выросли руки, хватающиеся на пустую, неокрашенную часть холста. Эта нейтральная, чистая линия символизировала мою надежу на спасение. Надежду на жизнь. Верх картины окрасился в страстный, как сама жизнь, алый цвет. На Кирилле вчера была яркая красная куртка. Мозг сам выдавал эти ассоциации. Из алой линии вниз тянулись крепкие, витые веревки, которые стремились обхватить мои руки. Когда я положила последний мазок, и откинула настырную прядь со лба, то поняла, что нахожусь в комнате не одна.

Борис Таисович, прислонившись плечом к дверному косяку, внимательно рассматривал только что рожденную картину.

— Ну как? — спросила я, вытирая тряпкой мастихин.

— Марина… — выдохнул ректор. — Это потрясающе! Я физически ощущаю твой вчерашний страх, глядя на этот рисунок. И он очень сильно отличается от того, что ты обычно рисуешь.

— Я знаю. Это все Кирилл.

— Да, он педагог от Бога. Мы не должны его снова потерять! — Борис Таисович произнес эти слова как молитву, и вышел из комнаты.

«Я не должна его потерять», — эхом отозвалось у меня в голове.

Весь день я шаталась по дому и участку. И это было потрясающе интересно! Во-первых, в этом доме жила баба Марья с семьей, во-вторых, сейчас здесь живет Кирилл. По мимолетным фразам Бориса Таисовича я поняла, что сам ректор не всегда здесь ночует. Он часто оставался в здании школы, составляя компанию 1 курсу. А еще мне показалось, что он что-то не договаривает… Может бьггь, у него появилась зазноба>> (это слово я подхватила от бабы Марьи), ведь в прошлый пленэр он гулял с некой Зоей Терентьевой. Наш ректор был видный мужчина, и даже в своем возрасте привлекает взгляды. преподавательница графики всегда провожала его томным взглядом, и говорила «Какой у нас ректор фактурный мужик».