Дом оказался большим. Просторная кухня, три спальни: Кирилла, Бориса Таисовича, и, вероятно, деда Максима, но последняя была заброшена, и о хозяине говорила только Тельняшка на спинке кровати, какие обычно носил дед, и множество удочек, стоящих в углу. В прочем, кроме этой комнаты и пары фотографий в серванте ничего не говорило о том, что когда-то здесь жила счастливая семья.

В спальне, где мы сегодня ночевали с Кириллом, я с любопытством рассматривала каждую мелочь, привнесенную в интерьер мужчиной. Его холсты, большие металлические банки с кистями, маленькие тюбики краски, ворох хаотично перемазанных маслом тряпок на подоконнике. Вторая большая банка была заполнена браслетами, четками — теперь, когда я знала, что у Кирилла цыганская кровь, все эти украшения казались органичной частью внешнего вида Ривмана.

На массивной деревянной вешалке висели мужские рубашки. Я с трепетом потрогала мягкую ткань, и прижала ее к носу — рубашка пахла парфюмом Кирилла. Легкий аромат свежести, скошенной травы, росы, березового сока, дождя… Стопка книг на полу. В основном, все на английском.

Мужчина вернулся ближе к вечеру.

— Спасибо! Я не думала, что так сильно скучаю по городской еде.

— Это самое незначительное, что я могу для тебя сделать. Хотя я заметил, что ты хорошо адаптировалась на острове, — Кирилл притянул меня к себе, усаживая на свое колено. — С учетом того, как ты пыталась «отмазаться» от поездки…

— Я нисколько не жалею, что поехала. Скорее, я счастлива, что поехала.

Иначе тебя бы захомутала Алла, — слово «захомутала» я опять-таки выхватила из лексикона бабы Марьи.

— Алла отчислена, — железным тоном сказал Кирилл. — И завтра, с первым паромом, уезжает с острова.

— Ты с ней говорил?! — я всю ночь думала о ней.

— Да. И Борис говорил. Она рыдает, и ничего толкового мы от нее не услышали.

— Может быть, она запаниковала… — я пыталась как-то объяснить непонятный мне поступок.

— Марина, я понимаю, что ты очень добрая девочка. Но таких, как Алла, нужно изолировать от нормального общества. Ты можешь написать заявление в полицию…

— Я ничего писать не буду! — перебила я мужчину. — Я жива, а остальное хочу забыть.

— Вот и договорились. Забудем вместе. Надеюсь, эта ситуация как — то повлияет на девушку. — Кирилл сжал мою ладонь. — А теперь покажи, что ты сегодня нарисовала. Борис мне аж дважды начинал рассказывать.

— Извини, я взяла твои инструменты. Но получилось и правда неплохо.

Кстати, аромат кофе с утра подарил мне заряд вдохновения. И… И ночь с тобой.

— Тогда сначала я, — мужчина загадочно улыбнулся, и достал из-за двери небольшой лист бумаги.

На рисунке, выполненном карандашом, была я: волосы разметались по подушке, руки сложены ладонями ДРУГ К другу и, как у ребенка, подпирают щеку, простыня скатилась с плеч, оголяя ключицы и кусочек футболки Кирилла, в которой я сегодня спала.

— Утром рисовал? — я подняла глаза на мужчину. — Я тут такая… Красивая.

— Я так же считаю. Поэтому не стал упускать момент. И мне кажется, что таких портретов будет еще много… Я сегодня весь день думал над твоими словами. Скажу честно, я слишком давно не говорил таких слов, чтобы легко сказать их сейчас. Но слово «влюбленность» точно подходит. Пока.

— И пока этого вполне достаточно. Смотри.

Кирилл долго рассматривал мое утреннее творение, затем удовлетворенно кивнул.

— Ты, за прошедшее на острове время, сделала большой шаг вперед.

Здесь нет лишних деталей, достаточно экспрессии, хорошо читается твое эмоциональное состояние. Меня, как зрителя, картина гипнотизирует, появляется желание всматриваться в линии. Вот здесь, — мужчина указал на сплетение рук и веревок, — особенно хочется сосредоточить внимание. Это мои руки?

— Да, я так вижу. Ты меня будто бы вытягиваешь не только из реальной трясины, но и жизненной. И они, в моем представлении, выглядят именно так: плотные, толстые нити, переплетенные в крепкие узлы. Как символ…

— Уверенности, — закончил за меня Кирилл.

— Да, именно.

— Ты умничка! Ставлю тебе «отлично».

— Ну, наконец-то, — рассмеялась я. — Ты мне выше тройки ни разу не ставил.

— Теперь заслуженная «пять». Дальше будешь рисовать? Я пока схожу в баню.

— Нет, я хочу с тобой в баню, — я опустила глаза, чувствуя, как интимно это прозвучало.

— Хм. — Мужчина приподнял бровь. — У тебя же нога болит. Или уже нет?

— Уже нет… А Борис Таисович…?

— Он не вернется.

— Сговорились? — риторически спросила я.

Кирилл поднимаясь, кивнул.

— Значит, ты все продумал. Спас девушку, чтобы остаться с ней наедине,

— уже в губы мужчине говорила я, но слова утонули в поцелуе.

Баня практически выстыла, остался только приятный легкий пар. Я наблюдала, как раздевается Кирилл. Мне самой достаточно было развязать пояс пушистого халата. Но он и этого не дал мне сделать. Тяжелая махровая ткань опустилась на пол, освобождая тело, уже давно готовое к ласкам черноглазого мужчины. Большая для меня футболка Кирилла упала следом.

Он уже видел меня обнаженной, но судя по тому, как пылали его глаза, до этого момента он действительно не видел во мне объекта возбуждения.

Или старательно игнорировал свои чувства. Раньше взгляд был спокойный, ровный, а сейчас и без того иссиня-черные глаза стали похожи на бездонные круги. Кирилл будто бы в первый раз видел меня: шею с нежной кожей, тонкие ключицы, полную грудь, беспокойно поднимающуюся, царапающие его руки острые соски, талию, плоский живот, уходящий к волоскам на лобке, так необычно смотрящимися на теле современной девушки, привыкшей к эпиляции, ноги с аккуратными икрами и маленькими лодыжками. Это был взгляд не художника, хладнокровно рассматривающего натуру, а взгляд мужчины, который видит желанную женщину.

Я провела пальчиками по мужской груди, опускаясь по темной линии волос к животу, и ниже. Кирилл остро отреагировал на такую незначительную ласку, подаваясь вперед, прижав меня к теплому деревянному полку, на котором лежит горячее от пара полотенце. Его руки аккуратно выводили узоры на моей спине, то скользя по пояснице, то поднимаясь к чувственному месту на шее. В этот момент к рукам добавлялись губы, соединяя и удваивая ощущения: пальцы нежно гладили кожу над позвонками, а язык Прочерчивал линии над ключицами. Мне очень хотелось трогать, гладить Кирилла, но он полностью завладел инициативой, и я послушно поддалась.

Поцелуи становились все более яркими. Дыхание перехватывало, когда его язык касался моей верхней губы, а затем зубы слегка прикусывали ее. Я ощущала, как руки медленно, терпеливо перемещаются со спины за ягодицы, затем на бедра. Когда пальцы ласково очертили полукруги на внутренней стороне бедер, я, не выдержав, сама слегка подавалась вперед, вцепляясь ногтями в плечи Кирилла. Он довольно улыбнулся, не отрываясь от меня, углубляя поцелуй.

— Ты очень терпеливый, — горячо прошептала я.

— Очень, — прорычал мужчина. — Полгода ждал.

— Все, хватит ждать, — капризно сказала я, проводя указательным пальцем по возбужденному члену.

Мужчина тяжело втянул воздух, и тут же ответил мне — безо всяких прелюдий, два пальца резко вошли в меня, вызвав мой вскрик. Я давно была готова, и Кирилл, ощутив это, что — то одобрительно прошептал. Новый толчок, и новый вскрик. Он еще даже не вошел в меня, а уже ощутила, как внизу живота стягивается тугой узел. Мо ногти впиваются в смуглую кожу, оставляя темные следы. Новый толчок, и новый вскрик. Дыхание перехватывает, и сил не хватает даже на то, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. Новый толчок, и новый вскрик. Узел внизу живота в последние разы вибрирует, выдавая волны наслаждения, и под мой крик облегчения, исчезает. Я все еще чувствую, как пальцы внутри нажимают на чувственную точку, но все слабееслабее, как бы успокаивая. Поцелуй молчаливой благодарности, прижатый к крепкому плечу влажный лоб, тяжелое прерывистое дыхание и мысль «Хочу еще!