После последней фразы я не удержалась, и рассмеялась.

— Я все сказала», — обратилась я к Егору. — Слышал?

Егор сдерживал улыбку, глядя на Катю.

— Серьезная она у меня, да? — в его голосе слышалась нежность.

— Очень серьезная! — со смехом подтвердила я.

Катерина махнула на нас рукой, но потом тоже рассмеялась. Солнце проскочило между плотно смыкавшейся кроной деревьев, и осветила поляну с теми самыми цветами — голубыми в крапинку.

— Егор, здесь нет болота? — осторожно спросила я.

— Здесь — нет.

— Поможете мне букет собрать?

У дома бабы Марьи влюбленная пара быстро ретировалась, оставив меня в одиночестве. Я прокралась в избу, заметив в углу, перед высоко поднятой иконой, бабу Марью. Она сидела на стуле, поддерживая низко наклоненную голову кулаком.

Я на цыпочках подкралась, выставив перед лицом бабушки букет.

— Энто мне?

— Вам, — я присела на подоконник, оказавшись на одном уровне с лицом старушки. — Самые красивые нашла.

— И из-за них в болото полезла что ль? — с характерной для нее иронией спросила бабушка. — Я бы и без цветов прожила как-нибудь. Сто лет никто не дарил, так и еще бы столь прожила. Валюшка мне все цветы таскала…

Баба Марья низко опустила голову.

— У меня чуть припадок не случился, как Катька сказала, что ты в болото сиганула. Там же Апрелька нонешним летом утопла. Куда тебя, дуреху, понесло-то? Не зная броду, не суйся в воду!

— Ну, так получилось… — вяло ответила я. — Обошлось же.

— Я Вальку-то поздно родила, — неожиданно сказала бабушка. — Мы с Максимкой уже считай десяток прожили, думали, уже и не ждать деток. Все бабы родили уже, и не раз… У мамки нас семеро было. Вот ведь бабы были!

Хоть и говорят «в тылу», а все одно тяжело было. И хлеба не было, и скотину кормить нечем, а все выжили, да еще детей подняли… И вот, наконец-то, я Валюшку родила. Пока пузатая ходила — все с улыбкой, даже поговаривать стали, что с ума сошедша… И вот так моя жизнь оборвалась, за миг. Потом понести больше не вышло, да и поздно уже было. Так и коротаю свой век.

Баба Марья подняла серые, выцветшие глаза, к иконе.

— Приезжать-то будешь ко мне? А то разлетитесь, как голубки…

— Конечно, буду! — я обняла старушку, ощутив запах выпечки и распаленной солнцем кожи.

— И на том спасибо, — довольно ответила баба Марья.

Я оглядела комнату. Телевизор, накрытый белой вязаной салфеткой, старые, деревянные стулья, на которых лежат маленькие лоскутные подушечки, панцирная кровать, покрытая таким же лоскутным одеялом, а на подушке — тюлевая узорная ткань, деревянный пол без покрытия, недавно вымытый, еще блестевший влагой, икона в углу, и горящие возле нее свечи, и стакан, на котором сверху лежит кусочек хлеба. оглянулась, и сразу заметила цветной ковер (как говорит бабка Марья, кофер>>) на стене, запечатлевший стаю косуль на лугу, большой круглый стол, в темные вечера освещенный светом большого оранжевого абажура, края которого украшали кисти из ниток. Чуть поодаль, у дальней стены, керамические горшки с геранью, давшей цвет. Этот домик я запомню на всю жизнь. В нем сосредоточилась сама жизнь.

Баба Марья мыла полы в ручную, ползая на больных коленях, елозя огромной тряпкой по доскам. Именно так жили предыдущие поколения, не знавшие пылесосов, химических средств для уборки. Я любовно провела ладонью по одеялу, кружевной подушки, лаковой поверхности стола… Не могу не признать, что влюбилась в этот скудный, но уютный декор. Когда-нибудь я по памяти нарисую эту избу, и комнату с иконой, и наш с Катериной пристрой.

Мне просто нужно пережить это, прочувствовать жизненную драму бабы Марьи, понять ее характер. А последнее для меня пока закрыто. Опыта не хватает. Может ли понять боль от утраты самого главного в жизни — ребенка, тот, кто детей не имеет? Наверное, нельзя. Тем более что я в жизни пережила только одну утрату, которая и так предсказуема и ждет всех, — умерла бабушка, долгое время болевшая.

— Вы же знаете, что Варфаламеевы здесь больше не живут? — тихо спросила я.

— Все я знаю… — бабушка тяжело поднялась, и уже на пороге зычно крикнула. — Есть-то будешь? Я только что пирог из печи достала. Твой любимый — с картошкой и курой.

— Буду! — громко крикнула я. — Это же мой любимый.

Я опустила скрещенные руки на стол, положив на них подбородок.

Солнечный луч скользнул по белой скатерти, сильно накрахмаленной. Легкий ветер поднял узорную занавеску, просочившись в приоткрытое окно. Я улыбнулась, закрыв глаза. Да, я точно буду скучать по этому дому. Хотелось впитать все запахи, запомнить каждую деталь, сохранить в себе ощущения.

— Маринка! Иди в огород, сорви первую красную помидорину! Она как будто тебя дожидалась. Кого сидишь-то? Иди, давай, быстрее. А то пирог выстынет.

Я еще шире улыбнулась, и пошла искать первый созревший томат.

В школе собрались все студенты Академии. Сегодня был последний выход на пленэр. Тема — «Закат». Группы начали собираться ближе к 8 часам вечера. Было много разговоров, все делились эмоциями, обсуждая и прошедшее на острове время и планы на оставшуюся часть каникул.

— Марина! Сурикова! — крикнула одногруппница. — Ты когда уезжаешь? В среду или в четверг?

Я растерялась. Неужели нам осталось жить на острове пару дней?! Я только привыкла, адаптировалась, начала получать удовольствие от жизни здесь? Да я не хочу в город! Там вечный смог и крики серен, толпы людей на улицах.

— Я еще думаю… — медленно сказала я.

— А я думаю в четверг! — поделилась со мной одногруппница. — Я влюбилась в этот остров! А еще… — девушка снизошла до шепота. — Мы с Витькой вчера целовались. Подумать только, он по тебе столько лет сох, а тут… Ты извини, если что не так! Но я же на него с 1 курса смотрю.

— Да? Я за вас рада! — я все еще была поражена тем, что пора уезжать. — Виктор — очень хороший парень.

— Да я знаю, — рассмеялась девушка. — И Кирилл Робертович, видимо, тоже. А ведь мы еще зимой тебе говорили — он на тебя запал.

— Да-да, — отстранено сказала я. — Я сейчас.

Борис Таисович давал ценные указания, размахивая руками.

— Мы что, в среду уезжаем? — тихо спросила я, подкравшись к ректору сзади.

— Мы так изначально и договаривались, — ректор секунду помолчал, потом повернулся ко мне и возмущено спросил. — Ты что вообще договор не читала?!

— Да я так… Мельком. А что делать, если я не хочу уезжать? — с надеждой в голосе спросила я.

— Ты то ехать не хочешь, то уезжать… — крякнул сказал ректор.

— Сама разберусь, — ответила я, отходя от Бориса Таисовича.

Кирилл, как обычно, стоял в окружении студенток. Он подчеркнуто вежливо отвечал, и, как только увидел меня, вынырнул из круга почитательниц.

— Я не хочу так быстро уезжать, — жалостливо выдала я. — Давай останемся?!

— Марина, — ласково сказал мужчина. — Тебя сюда не затащить было, а теперь ты хочешь остаться? Все мои надежды на твою акклиматизацию оправдались. Но мне нужно в город. Пора документы оформлять на новую визу, у старой срок истек, еще кое-какие документы…

— Да, я поняла, — было сказано тихо, и против воли я отвела глаза.

— Что такое? У тебя такой вид, будто бы ты сейчас заплачешь.

— Просто хочу подольше здесь побыть…

Хотя на самом деле теперь меня волновал не отъезд с острова, а отъезд Кирилла в Великобританию. Сколько у меня еще времени, чтобы попытаться отменить или отсрочить его эмиграцию?

— Марина, если ты так сильно хочешь, то давай останемся до пятницы? Но это крайний срок, — голос Ривмана вернул меня в реальность.

— Да, давай. Или нет… — я судорожно соображала, как будет лучше.

— Ты Определись, пожалуйста, — с улыбкой сказал Кирилл, сжимая мою ладонь.

Я растерянно закивала, а Ривмана позвал кто-то из преподавателей.

Ни разу не пыталась удерживать мужчину. Но, похоже, этот момент настал. Нужно сделать что-то такое, что заставит его забыть об этой Англии…