Я включила поворотник, и поехала в Марийский. Очнулась уже на первой улице поселка.

Дом цыганки по-прежнему выделялся на местности, и я без труда нашла дорогу к нему. Ворота были гостеприимно распахнуты, а во дворе стояли празднично одетые люди. «Хотя когда цыгане непразднично одеты? — с улыбкой подумала я, но тут же одернула себя, как придя в сознание. — Что я тут делаю?!. Зачем меня понесло в Марийский поселок? Опять карты выпрашивать? Я, злясь на саму себя, закатила глаза, и повернулась обратно к машине — надо ехать к бабушке, а не околачиваться у чужих дверей. Но не успела открыть дверь автомобиля, как услышала радостный окрик.

— Эй! — я обернулась, узнав в окликнувшей меня, молодую цыганку.—

Передумала мой дом рисовать?

— Добрый день, — я растерянно замерла, рассматривая игривое смуглое лицо. — Я сама не знаю, зачем приехала.

— Я же тебя звала, вот ты и приехала, — уверенно ответила женщина.

К моему невероятному удивлению оказалось, что цыганка родила буквально несколько дней назад. Но сама женщина спокойно отнеслась к тому, что меня как магнитом притянуло к Марийскому именно сейчас: мол, я же звала тебя именно после родов, вот ты и приехала.

Я вошла следом за цыганкой во двор. Новорожденного ребенка, совершенно не боясь инфекций или грязи, передавали с рук на руки: слышались громкие мужские слова одобрения и женские улюлюканья на цыганском наречье. Молодая мать что-то сказала, хрипло рассмеявшись, и остальные цыганки внимательно посмотрели на меня. Я услышала обрывки фраз, среди которых разобрала только:

— Бахталы…

— Пойдем, подруга, — женщина завела меня в дом, усаживая за стол.—

Раскину на тебя.

— Что такое «бахталы»?

— Счастливая, значит, — перевела цыганка, и карты заплясали в ее смуглых, с тонкими запястьями, руках.

— А Мамми больше не гадает? — спросила я, вспомнив ту старушку, в которой мы приезжали с Кариной.

— Мамми никогда не гадала, — не отрываясь от карт, ответила моя знакомая. — Гадаю я.

— А зачем тогда она?

— Для антуража, — рассмеялась женщина. — Тяни карту.

Пока я выбирала карту, цыганка открыла мне эту маленькую семейную тайну:

— Кому больше доверят? Мне, молодой, такой же, как те, что просят деньги на улице, или седой, пожившей роме? Мамми гадать не может, она только играет, а я и без карт все вижу. Но карты — они надежнее.

Я послушно выполнила просьбу, и с плохо скрываемой радостью увидела выбранную мною карту — черные глаза короля смотрели на меня с картинки.

— Узнала?

— Он мне снится каждую ночь, как не узнаешь, — тихо ответила я.

— Смотри, — цыганка начала быстро бросать карты по разные стороны от короля. — Вот твой король. Он скоро придет к тебе. И будет у вас всё: любовь, дети, удача… Ты на карты смотри, а не на меня. Удача, дом — полная чаша. А вот дорога. Дорога длинная, — протянула женщина, — но зато ведет к твоему королю.

— Знаю я, что за дорога, — забубнила я. — Не надо мне вашего короля.

Вообще ничего не надо…. Лишь бы не ехать никуда.

— Нет, милая, ехать надо обязательно! Я по картам вижу — без этой дороги у тебя дальше все наперекосяк пойдет, никакого житья не будет. А в дороге силы обретешь, опыт, мудрость.

— Да к черту! — даже мысль о поездке на Черную речку вызывала у меня злость.

— Нет-нет, — замахала руками цыганка, и покрутила перед моим лицом королем. — Надо ехать! Обязательно!

Черные глаза с карты, как мне показалось, будто бы хитро сощурились. С тех пор, как в раннем детстве я услышала стихотворение Киплинга «Серые глаза — рассвет», оно стало моим любимым. Я всегда гадала, какими будут глаза у мужчины, которого я полюблю так же, как Киплинг любил всех своих женщин. У карточного короля глаза были иссинячерными.

«Черные глаза — жара,

В море сонных звезд скольженье,

И у борта до утра

Поцелуев отраженье».

— Короля только в дороге встретишь. Иначе всю жизнь сниться будет. Это я тебе говорю-Мира, — сказала цыганка, закинув карты под настольную салфетку. — А теперь иди.

Уже у машины женщина зачем-то полезла обниматься, и я неуклюже поддержала эту суетную ласку от незнакомого человека, прижав подбородок к кудрявым черным волосам. После, отъехав на приличное расстояние, я проверила карманы — все было на месте, и устыдилась своей подозрительности и подверженности стереотипам.

«Я все ровно никуда не поеду», — подумала я, поворачивая к бабушкиному дому.

Всю ночь мне снились эти проклятые черные глаза. Я встала, и тут же опустилась обратно на кровать: будто бы и не было 7 часов сна.

Казалось, что все это время я пролежала с открытыми глазами, и глянцевый натяжной потолок «показывал» мне бесконечный ролик, в котором уже до боли знакомый (исключительно по снам) мужчина пристально разглядывает меня.

— Ты неважно выглядишь, — мама окинула меня взглядом.

— Я очень плохо сплю, — я прислонилась лбом к холодной поверхности кухонного шкафа. — Может, Феназепама>> у бабушки выпросить?

— Рано тебе еще Феназепам Просто нужно почаще бывать на свежем воздухе.

Мама оставила меня в одиночестве, уехав на встречу. Я пошаталась по квартире, и по итогу заперлась в мастерской. Мужчина с картины смотрел на меня зияющей пустотой в районе глаз. Я решительно взялась за кисть, и за час закончила портрет: теперь иссиня-черные глаза карточного короля, которые я по памяти нарисовала, гипнотизировали меня. Села на пол напротив мольберта, положив подбородок на согнутые колени.

— А ты красивый… — мужчина молчал, иронично приподняв уголок рта.

В Академии по — прежнему царила тишина. Экзамены начинались через неделю. Мы договорились с Катериной встретиться на ступенях, но из-за невыносимой жары я решила спрятаться внутри здания. У деканата, на доске объявлений, был вывешен лист с именами предварительно записавшихся на пленэр. Список был мрачно озаглавлен уже набившим мне оскомину топонимом «Черная речка». Я пробежалась взглядом по фамилиям: кое-кто из преподавателей, часть моих одногруппников, конечно же, Катерина, почти весь состав параллельной группы, весь первый курс… Хм, что-то многовато народу. Всех явно не возьмут.

— Заинтересовалась-таки? — над ухом раздался бас Бориса Таисовича.

— Поедут не все, да? — как можно более равнодушно спросила я.

— Конечно, не все, — подтвердил мои догадки ректор. — Будет отбор.

— По работам? — с надеждой спросила я.

— Да. Но не по тем, что выставляли на просмотре. Нужно что-то новое или что-то из закромов.

— Пейзаж? — уже практически с улыбкой спросила я.

— Пейзаж, — не понял моего восторга Борис Таисович.

— Понятно, — промурлыкала я, и с победным видом ретировалась.

Катя ждала на улице, и была рада моему цветущему виду.

— Ты знала, что будет конкурс на места в эту «чудесную» поездку?

— Ну, да. Только в первый день записались почти 50 человек, — Катя смешно округлила глаза.

— Отлично. Я тоже запишусь.

— Ринка, вот это ты молодец! — подруга сжала мою руку. — Надо переступить через себя!

— Ты права, — с приторной улыбкой ответила я.

«Я все ровно не пройду отбор. Но зато Кириллу Робертовичу не к чему будет придраться. Я принесу самый отстойный в мире пейзаж, и на законных основаниях избегу двухнедельного тура в ад».

Дома я самозабвенно махала кистями и мастихином, злобно хихикая.

Через пять часов «кропотливой» работы свету было явлено ОНО: густое масляное месиво, в очертаниях которого лишь пытливый зритель сможет разобрать очертания реки. «Шедевр» был назван в честь участи, которой я рассчитывала избежать, — «Черная речка».

Сны не покидали меня, и с каждым днем становились всё более реалистичными и живыми: я просыпалась посреди ночи с уверенностью, что рядом с кроватью стоит герой моих снов. В какой — то момент я даже начала путать реальность со сновидениями. Однажды на длинном экзамене, в душной аудитории, я задремала, дожидаясь своей очереди выступать, и проснулась только когда Катерина потрясла меня за плечи — оказалось, во сне я разговаривала. После экзамена подруга сказала, что я несколько раз, достаточно четко произнесла: «Встретимся на Черной речке». Это вызвало улыбку у преподавателя и разные эмоции у студентов: от хмурых взглядов до смеха. Однако содержание сна я не запомнила, но, по всей видимости, у нас состоялся диалог с мужчиной из сновидения.