Дом, в котором нам предстояло жить, находился в середине деревни. Хотя стоит отметь, что никаких организованных, типичных для городов и деревень, пространств здесь не было: площади, улиц, переулков.

Дома просто хаотично располагались на территории острова: между некоторыми расстояние было весьма приличным, а между другими пролегали целые поля лопухов и полыни. В любом случае, пятистенная изба бабки

Марьи казалась мне самым приятным местом обитания после дня пути. Дом состоял из двух комнат: кухни и горницы, как ее назвала хозяйка. Помимо этого к дому был устроен пристрой, в котором, с учетом духоты, мы и обосновались. Две кровати с панцирными сетками, стол, сколоченный из гладкой сосны, и подобие шкафа — старый сервант с добавленным позже отделением для вешалок.

Я думала, что хотя бы сегодня буду спать без сновидений. Но ничего не изменилось. Черные глаза мелькали во снах, как карты в руках цьтанки.

— Рина! Рина, — сквозь густой, тяжелый сон я услышала голос подруги. — Уже 6 утра!

Я с силой нажала на верхние веки, помогая себе открьггь глаза.

— Что случилось? — голос был настолько хриплый и тяжелый, будто бы и не принадлежал мне.

— Ничего, — беззаботно сказала Катерина. — Такой рассвет красивый! Ты должна видеть!

— Господи… Отвали от меня! Дай поспать, — злобно прорычала я, переворачиваясь на другой бок, проваливаясь в следующий сон.

Проснулась я уже около 12 часов дня. Царила гнетущая тишина.

Только где-то в отдалении глухо кричала кукушка. Кукушка-кукушка, столько мне лет жить осталось?» — вспомнила я фразу из детства. Птица тут же замолчала. «Вот так всегда», — подумала я, невольно вытягивая из памяти эпизоды из моих детских лет у бабушки в деревне.

Потянулась, и, почувствовав, что левую ногу сейчас сведет судорогой, тут же вернула ноги в прежнее положение. В доме было жутко холодно.

На веранде, под легкой простынкой, стояла керамическая посуда с завтраком: кринка молока, горшок с варенной картошкой, плошка со сметаной и современная банка консервов (какие-то шпроты). Я вяло потыкала вилкой в картошку, осмелившись откусить лишь яблоко. Неужели здесь вообще нет нормальной еды? В рюкзаке были ненавистные мне пакеты с «быстрой» лапшой. Но рюкзак остался в школе, вчера у меня не хватило сил тащить его в гору.

Деревня встретила меня абсолютной тишиной. Казалось, что здесь вовсе нет людей, и только где-то на краю поселения слышался стук топора.

Я поежилась под пронизывающим ветром, и поймала подол подлетевшей юбки: Мэрилин Монро, блин.

В школе было шумно: оказывается, матушка подрядилась готовить в школьной столовой постные обеды для приехавших художников. Как раз разносили что — то горячее, судя по пару, вившемуся над тарелками. 1 курс, как обычно бывает, с невероятным воодушевлением чистили кисти и готовили принадлежности для выхода на натуру. Остальные праздно шатались вокруг школы: кто-то пытался поймать сотовую связь (ее здесь, кстати, как и электричества практически нет), кто-то обедал, кто-то пытался поспать. Судя по опухшему лицу моего одногруппника, приказ ректора о запрете алкоголя был проигнорирован в первый же вечер прибывания на острове, а судя по аналогичному внешнему виду преподавателя эстетики — на преподавательский состав этот приказ не распространялся.

Я нашла свой рюкзак, и достала пачку мюсли, на ходу открывая целлофановую упаковку.

— Милая, ты поешь по-человечески, а то сил на дела благие хватать не будет, — я от неожиданности подпрыгнула, высыпав из пакета хлопья с сухофруктами. — Этой сухомяткой желудок себе испортишь.

Голос принадлежал матушке — супруге местного священника. Она оказалась крайне миловидной женщиной лет 40–45. Русые волосы, бесцветные брови и ресницы, и чрезмерная бледность. Интересный набор.

Мне даже захотелось тут же попросить ее позировать, однако, я не знала, не оскорбит ли ее это, с учетом ее положения. Я отвела глаза от лица матушки, и вяло подопнула ногой кусочек вяленого финика.

— Теперь и сухомятки>> нет.

— Ну и хорошо, пойдем за стол. Ты хмурая больно. Случилось чего? На заутрени не была… А часть ребятишек приходила.

«Мне только заутрени не хватало», — мрачно усмехнулась я.

— Батюшка тебя исповедует, если тревожит что. Он тебе во всем сможет помочь!

— Меня тревожит отсутствие электричества, фильтрованной воды и душевой кабиньь

— Нет. В этом не поможет, — констатировала матушка, и подтолкнула меня к столу.

Суп оказался вкусным, или мне, после суток без пищи, так показалось.

Но все-таки что-то особенное в нем было. Однажды я возила бабушку в

Чолымийский монастырь, на какой-то религиозный праздник. На площади перед храмом служки раздавали монастырскую еду, и пока я ждала бабулю, я попробовала кое-что из предложенного. Знаете, эти продукты как-то иначе пахли: вроде бы простой ржаной хлеб, а от него исходит тонкий аромат мяты, или обычная пшенная каша, а пахнет кунжутным маслом и сладковатым дымком.

— Без масла, — пояснила матушка, наливая мне поварешку щей.—

Сегодня первый день Петрова поста. Завтра рыба будет. Дед Максим наловит на рассвете. С ним Павел собрался, и ты сходи.

Мой хмурый похмельный одногруппник Павел в знак согласия резво кивнул, но тут же сморщился от приступа головной боли.

— Так мне на заутреню или с дедом Максимом? — с ухмылкой спросила я.

— И туда, и туда успеешь. Было бы желание, — ответила женщина, и отошла с кастрюлей к соседнему столу.

— Слышала, Сурикова? — пробубнил Паша. — Ты его имеешь? Желание?

— Нет, конечно. Я раньше 9 утра не встаю. Таблетку дать? — спросила я.

— Неважно выглядишь.

— Нормально, — простонал в ответ парень, и затем, понизив голос до шепота, чтобы не услышала матушка, добавил. — Прикинь, у них в лабазе пива нет. От слова «совсем нет».

Я пожала плечами — к пиву я была равнодуша. Как и к страданиям Пашки.

После обеда преподавателем эстетики была прочитана короткая, скомканная лекция. Он и Павел сочувственно переглядывались, и, вероятно, после лекции отправились искать деда Максима, чтобы узнать у него, как добыть желанного пива с другого берега реки.

Катерина искренне бесила меня своим довольным видом: она вырядилась в синее ситцевое платье, и напевая А ты прости меня, дорогая Аксиния, но твоя юбка синяя не удержит бойца» скакала впереди меня, как ребенок. Я понуро плелась сзади, попутно рассматривая открывавшийся пейзаж. Все вокруг было охвачено темными водами Черной речки. Вдалеке виднелся кусок «большой земли».

Не понимаю я пейзажистов: вроде бы красиво, но с другой стороны…

Нет характера, нет чувств, эмоций — это просто вода. Она мертвая. Мне нравились картины некоторых маринистов, особенно с примесью батальщины, однако, как мне кажется, они слегка привирали, добавляя воде агрессии. Или просто мне не посчастливилось увидеть дикие, необузданные потоки воды, которая бы так ритмично, но в то же время рвано обрушивалась на человека и все антропогенное. Я много раз была на море, и у океана, но такой экспрессии от воды так и не дождалась. Выражение о том, что можно бесконечно смотреть на воду и огонь ко мне не относилось: вода меня утомляла, а огонь усыплял.

Катерина в очередной раз подпрыгнула, и тут же ойкнула, оседая на пыльную тропинку.

— Ты чего? — я сбросила с плеч рюкзак, присела перед подругой на корточки.

— Мне кажется, я ногу сломала, — Катя прижимала руку к голеностопу.

— Дай посмотрю, — я отвела ладонь от ушибленной ноги, и тут же констатировала. — А что я увижу-то? Я ни черта в этом не понимаю. Надо в больницу.

В голове тут же зародился полный коварства план: я поеду сопровождать травмированную подругу в ближайший крупный поселок, а там что-нибудь совру, прикинусь простывшей… Да что угодно! Лишь бы меня посадили на ближайшую электричку и отправили домой. Хватит, я уже насмотрелась на местную натуру!

— Сиди здесь. Я схожу в школу, приведу твоего отца.

Бориса Таисовича в школе не оказалось, он сразу после обеда уехал на пароме встречать еще кого-то из отставших. Матушка показала, как найти местного «врача по принуждению»-им оказался молодой парень, наш ровесник или чуть постарше, очень высокий крупный блондин с руками будущего травматолога.