— Не скажи! Посадить корабль на такой крохотный островок…

На самом деле островок был не крохотным. Наоборот, он был одним из самых больших на Восточном Архипелаге, но у него единственного возле самого берега нашлось свободное пространство с относительно ровной поверхностью, чтобы обеспечить «Баядерке» устойчивость. Если из-за неровностей почвы корабль завалится набок, это может означать конец экспедиции, причем в прямом смысле слова. Поэтому мало было найти ровный участок суши, надо было еще и вписаться в него тютелька в тютельку. Что пилот только что и проделал.

— Мы сделали это вместе, кэп, — скромно открестился тот. — Ты тоже ничего…

— Я еще не забыл, с какой стороны хвататься за штурвал, если ты об этом.

Рядом всем телом, как от удара током, вздрогнул Рыжик.

— Первичное сканирование местности завершено, — отрапортовал он машинным безжизненным голосом, — атмосферное давление и радиационный фон в пределах допустимой нормы. Газовый состав благоприятен для дыхания. Температура окружающего воздуха — двадцать три градуса по Цельсию, имеется тенденция к незначительному повышению. Влажность близка к критической. Ветер западный, средний, порывистый. Подробный анализ предоставить?

— Не стоит, — отмахнулся Гримо. Три предыдущие высадки на Охану доказали, что человек тут может находиться без скафандра сколь угодно долго. Единственным неудобством будет высокая влажность воздуха и резкий запах йода, паров которого в атмосфере было едва ли не столько же, сколько всех инертных газов, вместе взятых.

— Давай сразу выводы.

— Вывод однозначный. Данная планета пригодна для заселения ее людьми класса «гомо сапиенс» без значительной модификации.

— Понял. Ставь систему на минимум и отключайся.

— Слушаю.

Рыжик снова вздрогнул, несколько раз моргнул и посмотрел на капитана уже вполне осмысленным взглядом:

— Какие будут приказания?

— Пока никаких, — Гримо полез проверять связь. Включил микрофон на полную мощность. — Кхм…кхм… Говорит капитан малого исследовательского крейсера «Баядерка». Мы совершили мягкую посадку на планете Охана. Просьба всем пассажирам и членам экипажа собраться внизу для первой высадки.

Высадка — это святое. Так повелось еще с давних времен, что при высадке на грунт обязаны присутствовать все — и экипаж, и пассажиры. Исключение делалось только для дежурного энергетика, который до последнего оставался в машинном отделении, ибо двигатели не отключатся сами по себе, а также, разумеется, пилота. Да и то, частенько такое бывало, что их специально ждали в шлюзе, чтобы каждый из находившихся на борту хоть на минуту вышел из корабля.

Когда Гримо сошел к шлюзу, там уже толпились все. Вперемешку, что характерно, хотя последние несколько дней отношения между экипажем и пассажирами были слегка натянутыми. Что поделать, без интернета люди звереют. Он пересчитал глазами всех. Поднялись даже механик и энергетик. Правда, ненадолго. Буквально на минуточку высунув носы из шлюза, они вернулся на корабль, чтобы окончательно подготовить двигатель к стоянке.

Взгляд зацепился за Варвича. Задержался на нем. Но стоило старшему помощнику шагнуть вперед, по-своему истолковав это внимание, как Гримо отвернулся и шагнул к двери. Нажал на кнопку.

За спинами людей бесшумно закрылись внутренние двери. С шипением пошел воздух — пока отработанный, из шлюза, убирался, внутрь поступал новый, очищенный и отфильтрованный.

— Чем это пахнет? — поинтересовалась одна из лаборанток. — Вроде бы цветами?

— Морем, — Соберон повел красивым носом. — Морской солью.

— Тут есть пляжи?

— Сколько угодно! Вы разве не в курсе, куда мы летели?

На наивную лаборантку зашикали. Девушка стала оправдываться — мол, я все знаю, просто от волнения забыла.

Гримо кашлянул, привлекая внимание. Коснулся сенсора, отпирающего наружные двери. Свет мигнул, потом слегка потускнел, но тут же снова стал ярче — поток живого, солнечного света полился из сперва крохотной, но постепенно увеличивающейся щели.

— Солнце? — воскликнул кто-то.

Гримо прищурился, первым, как и положено капитану, делая шаг вперед. Задержался на верхней ступеньке, сквозь очки визора — прихватил на всякий случай — осматриваясь вокруг. Планета Охана до сих пор не знала человека как такового, она даже не заметила нескольких экспедиций, так что можно было сказать, что экипаж «Баядерки» тоже мог считать себя первопроходцами.

Надо было что-то сказать, но в голову лезло только одно слово, вычитанное им во время полета из статей по истории открытия этой планеты. Что значит это слово, Гримо точно не знал. Знал капитан «Светлячка-13», раз сказал то же самое, делая первый шаг:

— Алоха, Охана!

И сделал шаг.

За спиной толкались, перешептывались, шаркали ногами, что-то тихо восклицали, перебивая друг друга. Он смотрел.

Это была ровная площадка на склоне горы, поросшей густым лесом. Тропинок, как таковых, не было, их еще предстояло проделать. С высоты, особенно с той стороны, куда выходил трап, открывался вид на склон горы и пляж с золотисто-белым песком. Склон повышался к востоку, постепенно становясь все круче, пока не превращался в настоящий горный хребет, который был хорошо заметен на подлете. Море расстилалось повсюду, насколько хватало глаз. Лишь у самого горизонта туманная дымка свидетельствовала о том, что там тоже есть суша. «Надо будет запустить разведывательный зонд, — мелькнуло у Гримо. — Пусть проведет детальную разведку и аэрофотосъемку местности!»

Он первым сошел по трапу. Первым ступил на короткую удивительно яркую траву. Она была не чисто зеленой, а какой-то оливковой. И почти каждый листочек или травинка были по краю обведены контрастной каймой всех оттенков — от золотисто-белого, как песок до темно-бурого. Но не только этим она отличалась от обычной травы. Собственно, травинок как таковых не было. Были стебельки высотой в пару дюймов и пучок тонких упругих волосинок, расходящихся веером. Среди них по земле стелились чешуйчатые стебельки, на которых тут и там вертикально торчали чешуйчатые же отростки с утолщением на концах стеблей. Что-то это растение напоминало Гримо. Ничего, «головоломы» разберутся. Их специально и привезли сюда, чтобы изучать всю эту флору-фауну.

Выпрямившись, он обвел взглядом поляну. Люди уже расходились группами и по одиночке, озираясь по сторонам. Кто-то просто окидывал взглядом местность, кто-то присел на корточки, изучая траву. Кто-то пока неуверенно топтался у самого трапа, а кто-то уже вовсю щелкал камерами, спеша запечатлеть как можно больше из увиденного. Какая-то из лаборанток присела на корточки и ковыряла землю, собирая образцы. Как туристы, честное слово! Можно подумать, они сюда на пять минут залетели.

— Ну, что, парни, — обратился к своим людям Гримо. — Начинаем разбивать лагерь.

Вода бывает разной. Внизу она холодна, тяжела, бедна кислородом и планктоном. Там, где самый мрак, куда не рискуют погружаться самые отчаянные пловцы даже ради того, чтобы привлечь внимание девушки, там, говорят, бездна. Туда уходят мертвые. Оттуда приходит зло.

Злом можно считать и то, что находится наверху, но это смотря, с какой стороны посмотреть. Что в бездне, что наверху, в надмирье, невозможно долго находиться. Нет, в надмирье попасть можно и даже нужно — туда раз в сезон поднимаются те самки, кто готов стать матерями. Раз в сезон они ненадолго покидают привычный мир, чтобы дать жизнь потомству. Это тяжело. Это трудно. Не все матери справляются с этой почетной обязанностью. Бывало, что они расставались с жизнью, но эти жертвы были не напрасны. Дети все равно появлялись на свет в положенный срок. Вода, благословенная вода принимала новорожденных в свои объятия, качала на мягкой груди, заменявшей материнскую, а потом появлялись отцы. Каждый брал себе на воспитание столько малышей, сколько хотел, от одного до пяти. Редко, очень редко, с отцами приходили приемные матери — как правило, только те, кому не надо было готовиться к очередному сезону. Ведь каждая мать рискует жизнью ради детей.