Мимо сновали рамахане, не подозревающие о существовании дускаанта. Слышались разговоры о заклинаниях и выученных уроках, сплетни, пустая болтовня. Казалось, кругом царит беззаботность. Одна рамахана боялась, что начинает сильно толстеть, другая, сидя за так знакомым наблюдателям трапезным столом, призналась подруге, что взяла из библиотеки книгу и забыла ее сдать. Послышались звуки колокола, начался молебен. Почему-то именно эти повседневные события недавней истории сильно расстроили Элеану — она поняла, какой урон нанес монастырю лазутчик, посягнув на то, что должно было остаться нерушимым. Она закрыла руками раздувшийся живот, пытаясь защитить ребенка от того, что казалось ей страшнее резни, страшнее черных клубов дыма, расплывающихся по хмурому осеннему небу.

Как бывший командир отряда Сопротивления Элеана знала цену секретной информации шпионов и отдала бы правую руку за то, чтобы установить дускаант в кабинете строй-генерала Локкка Виэрррента. Но она носит ребенка, и о таких поступках придется на время позабыть. Элеана схватилась за голову. Что же с ней происходит? Ведь ненависть к в'орннам у нее в крови. Кхагггуны убили ее родителей, многих друзей и соратников. Откуда же взялись эти новые чувства, почему ей больше всего хочется покоя? Она чувствовала, как с каждым днем гнев и ненависть перерастают в защитный материнский инстинкт. В ее теле жил ребенок. Он пинался, кувыркался, плавал, дышал вместе с ней, его в'орнновские сердца бились в унисон с ее сердцем. Он такой беспомощный, уязвимый, беззащитный! Как те рамаханы, которые жили, разговаривали, молились, не ведая о дускаанте. Элеана была готова на все, только бы защитить ребенка от огромного страшного мира.

Внезапно свет потух, и Реккк с Элеаной увидели библиотеку ночью, в свете бронзовых ламп, мягкий свет которых отражался в огромных окнах. Затем перед ними мелькнули фиолетовые титры из в'орнновских букв и цифр, а после появился совершенно иной фрагмент.

В библиотеке сидели две рамаханы, их оранжевые одежды говорили о высоком сане. На трапезном столе лежала толстая книга, но ни одна из конар в нее даже не заглянула. Они сидели совсем близко друг к другу, будто их притягивало магнитом.

— …все, что ты знаешь или захочешь узнать, — говорила конара с острым, как лезвие ножа, носом.

— Не жди, что я соглашусь, — ответила другая конара. Широко расставленные глаза придавали ей удивленный вид, хотя из разговора было ясно, что она ничуть не удивлена. — Что ты задумала?

— Предлагаю единственно возможный выход для спасения себя и остальных рамахан. — У остроносой конары был высокий выпуклый лоб, лоснившийся в свете ламп.

— Нет, конара Мосса. Об этом не может быть и речи.

— Да ты послушай! — Конара Мосса взяла подругу за руку. — Я прихожу сюда уже в третий раз за три месяца. И именно к тебе. Я уговариваю лишь в память о нашей дружбе. Ты знаешь, что путь я проделала неблизкий. А для чего? Только чтобы уговорить тебя.

— Но ведь ты предлагаешь сделку, и условия очень жесткие.

— Это ради всех рамахан!

— Должен быть другой выход.

— Другого выхода нет, конара Ясттур. Иначе я давно бы его нашла.

— Не уверена, что это так, — ответила конара Ясттур. — Разве, согласившись на все их предложения, ты выбрала не самый выгодный и удобный для себя вариант?

— Сколько лет твоим послушницам? — резко спросила конара Мосса.

— Они мне как дочери.

— Значит, ради них, конара Ясттур. Ради спасения их жизней. Ради нашего ордена. — Мосса наклонилась еще ближе к подруге. — Иначе будет геноцид. Это мне в'орнны обещали.

— Не могу поверить, что ты заключила сделку, — сквозь зубы прошипела конара Ясттур, — сделку с врагом.

— Своих врагов лучше знать в лицо, — тихо проговорила конара Мосса.

— Ты ошибаешься, — резко ответила конара Ясттур. — Наша культура, повседневная жизнь, история — все это делает нас особенными и отгораживает от зла… — Она осеклась и закрыла лицо руками.

— Моя дорогая, я ведь пришла к тебе как всегда.

— И принесла ужасную тайну.

— Я пытаюсь быть подругой.

Конара Ясттур окинула ее быстрым взглядом.

— Спаси нас, Миина, от друзей наших и врагов наших!

Конара Мосса отчаянно хлопнула себя по бедрам и поднялась.

— Кажется, я не смогу тебя убедить!

— Ты не убедишь меня сотрудничать с проклятыми! — заявила конара Ясттур.

— Проклятые придут и перебьют вас всех, — грустно проговорила конара Мосса. — Я не смогу их остановить.

— А тебе бы хотелось?

— Конечно! Ты что думаешь, я…

— Ты опустилась до их уровня, смирилась с угрозой насилия и их неминуемой победой. Твои глаза перестали видеть свет нашей Богини, в этом я нисколько не сомневаюсь.

Конара Мосса нахмурилась.

— Ошибаешься, моя дорогая подруга! Меня запомнят как героиню, пытавшуюся спасти наш орден. Ведь я хочу, чтобы рамахане пережили этот сокрушительный удар!

Конара Ясттур поднялась и взглянула в глаза подруги.

— Ты не подумала, что твое предательство само по себе разрушает наш орден? — Конара протянула руки к собеседнице. — Ты служишь Миине, значит, ты должна быть такой же святой, как она. Если доброта и благочестие перестанут озарять монастыри, то и вправду наступит вечная тьма! — Услышав это, конара Мосса отвернулась, а грубый, почти истерический смех конары Ясттур перешел в жалобное всхлипывание. — Ты что, не понимаешь? Разве угроза прямой расправы кажется страшной, если в'орнны уже переманили на свою сторону и отравили злом таких, как ты?

Вспыхнул свет, в раскрытые окна лились золотые лучи летнего солнца. Затем в углу снова замелькали в'орнновские титры, один фрагмент кончился, и начался другой. В библиотеке было пусто; похоже, записи дускаанта близились к концу. Сквозь окна было видно, как до зубов вооруженные в'орнны убивают безоружных рамахан.

Перед самым концом фрагмента Реккк с Элеаной увидели конару Ясттур. Сорвав с конары последние клочья одежды, кхагггуны тащили ее за волосы. Стоявшие недалеко офицеры расстегивали форму, а рядовые толпились рядом, жадно облизывая губы. Грубые пальцы начали тискать обнаженную плоть. Рот конары Ясттур судорожно раскрывался. Наверное, она кричала, однако дускаант не зафиксировал звука. Только изображение на фоне сияющего солнечного света.

Кирллл Квандда читал отчет о последней голоскопии головного мозга Терреттта, когда в его кабинет заглянул Джесст Веббн.

— Отвлекись на секунду.

Как сильно ни был Кирллл поглощен изучением данных, он тут же поднялся. Выбора не было. Джесст Веббн был геноматекком, под руководством которого Квандда работал, а значит, его указания должны были выполняться беспрекословно.

— Что случилось? — спросил он, выходя в коридор.

— Прибыла новая партия, — коротко объявил Джесст Веббн. — Один из них умирает.

Джесст Веббн шел так быстро, что Кирллл едва за ним поспевал. Джесст даже говорил в три раза быстрее, чем Квандда. Геноматекк был высоким, с грушевидной головой и длинными руками, а ногами настолько короткими, что многим казался смешным. У него было типичное лицо врача — замкнутое и холодное. Кирллл Квандда никогда не видел, чтобы Джесст чему-то радовался или, наоборот, огорчался.

Впереди Кирллл заметил кхагггунов, стоящих на часах. Кхагггунов он презирал всем своим существом, так же как и программу, в которой участвовал вместе с Джесстом Веббном. Увидев Джесста, кхагггуны расступились. На дэйруса же они поглядывали с неприязнью, граничащей с ненавистью. А как же иначе? Ведь само его присутствие напоминало о неминуемой смерти.

Джесст провел Квандду в прихожую, где ждали дети. Они стояли, выстроившись в ряд. Джесст выглядел невозмутимым, а вот Кирллл ощутил почти физическую боль, вглядываясь в полные страха лица. Он никак не мог привыкнуть к экспериментам по гибридизации, проводить которые приказал гэргон. Хотя эти дети, рожденные кундалианками, которых изнасиловали кровожадные в'орнны, были, по сути дела, никому не нужны.