В загородном Дворце правителя марки сначала состоялся обед на несколько десятков персон. Я по малому своему чину столовался на дальнем конце среди флигель — адъютантов и камер — юнкеров.

Затем Ремидий решал с сановниками какие‑то неотложные вопросы.

И где‑то только часа через два вспомнил обо мне. Ливрейный лакей передал мне приглашение сопровождать маркграфа в его послеобеденной прогулке по дворцовому саду.

Конечно, гуляли по саду мы не одни. Но малая свита держалась от нас на достаточном расстоянии, чтобы не иметь возможности подслушать наш разговор.

Маркграф показал мне действительно прекрасный сад. Не столько даже полезный своими плодами, сколько красивый, даже сейчас зимой.

— Иван взял винетский померанец и как‑то приспособил к нашему климату, — рассказывал мне сиятельный гид. — Так что он к зиме дает плоды. Но все‑таки южнее в тех ущельях, где зимой теплые ветра с моря они растут лучше, чем здесь. И крупнее плоды.

Ремидий сорвал с ветки мелкий мандарин и подал его мне.

Я попробовал. Вкус был 'вырви глаз' какой кислый. Но это и неплохо с той стороны что витамина С в нем много.

— Трудно назвать этот сорт столовым, ваша светлость, — выдал я свое заключение. — Но для больных это то, что нужно, чтобы быстрее идти на поправку.

— Ты прав, винетские померанцы намного слаще. И в моем поместье, что расположено южнее они растут не такими кислыми. Но в том ущелье морозов не бывает.

— Такова цена за морозоустойчивость, — сделал я умную морду.

— А вот эту яблоню Иван вырастил из семечка, которое завалялась у него в кармане.

Я с удивлением увидел знакомую китайку.

— С этих мелких яблок очень вкусное варенье получается, ваша светлость.

— Я знаю, — улыбнулся маркграф. — Ну, вот мы и пришли.

В дальнем конце сада, в облетевшем розарии, была устроена могила, под косым камнем похожим на лабрадорит. На камне высечены две надписи.

Первая по — рецки — 'Иван Цвет, графский садовник'.

Под ней другая уже по — русски — 'Иван Михайлович Цвет, кандидат биологических наук, доцент Тимирязевской академии. Лауреат Сталинской премии'.

— Ты понимаешь, что тут по — русски написано? Камень ставили без меня — я тогда в Пажеском корпусе учился, — спросил Ремидий. — Для меня все эти слова тарабарщина, кроме имени.

Я пояснил.

— Имя. Имя его отца. Фамилия. Ученая степень. Научное звание. И высшая премия в государстве за научные достижения. Он преподавал в той же академии, где я учился. Ваша светлость, он оставил какие‑нибудь записи?

— Да. Он собрал большой гербарий со всех окрестных растений, рисунки и большую стопку записей по — русски. Переведешь? Может это стоило бы издать?

— Перевести‑то несложно, ваша светлость. Где только на это время взять? Да и принятой у вас терминологии ботанической я не знаю.

— А я не буду тебя торопить, — улыбнулся маркграф. — Для меня главное, чтобы это все не пропало.

— Тогда я согласен.

— Вот и договорились, — взял меня за плечи маркграф большими ладонями. — Поздравляю тебя камер — юнкером. Теперь тебе не нужно ни с кем договариваться, чтобы получить доступ во Дворец. Ключ от Иванова флигеля тебе отдаст адъютант. Он теперь твой.

В империи неожиданно ударили сильные морозы. Старожилы в один голос заявляли, что таких морозов они давно не припомнят, а количество падающего с небес снега просто аномально для этих широт.

И все жалели солдат в окопах. По крайней мере, на словах.

На фронтах же по слухам установилось затишье. Никто не стреляет, все сидят по норам и греются у печек.

По телеграфу передали, что до Реции слава ушедшим богам арктический воздух не добрался. Но, что тогда на севере делается? В Скании там или на островах, если у нас здесь в средней полосе минус двадцать восемь?

Вторую половину дороги часто приходилось стоять из‑за снежных заносов на рельсах. Ждать пока специальный паровоз не отгребет в сторону от полотна сугробы, а команды пленных лопатами не дочистят рельсы. Тащиться потом на самом малом ходу до ближайшей станции и снова ждать, когда дадут 'зеленый свет'. Путь до столицы Ольмюцкого королевства занял неделю. Вместо пяти дней.

Свита моя опухла от безделья. Появились симптомы, как я это назвал, 'железнодорожной болезни'. Люди стали раздражительными из‑за малоподвижности и ограниченного жизненного пространства при отсутствии водки. К тому же немытые неделю тела у всех зудели.

Некоторое разнообразие скучного пути привнесли две попытки ограбления эшелона на собственно имперской территории. Пришлось даже пострелять из пулеметов в вооруженных бандитов на санях, пытавшихся отцепить крайние вагоны.

Такой бандитизм совсем новое явление для империи. Сказывается долгая война, успевшая обесценить человеческую жизнь и уважение к чужой собственности. Появились новые бандиты из комиссованных раненых фронтовиков. И отличались они особой жестокостью.

— Поймаешь такого варнака, ваша милость, а он тебе в лицо кричит: 'Где ты был, крыса тыловая, когда я на фронте кровь проливал?' — поделился со мной наболевшим полицай — президент Гоблинца, когда мы подавали жалобу на попытку вооруженного ограбления эшелона. — Поведение у них странное. Авторитетов нет. На любой работе долго не задерживаются. Да и берут их теперь на работу очень неохотно несмотря на дефицит рабочих. Мутят людей больше, чем работают. Считают, что им все должны да обязаны теперь только за то, что они 'в окопах гнили'. И в разбойники идут не от безысходности а как бы это назвать… Не по призванию, нет… По идейности, вот, что все 'нужно отнять и поделить'. И к тому же им человека убить, как домохозяйке курицу зарезать.

Полицейские на станциях тщательно регистрировали подобные инциденты, а по поводу противодействия криминалу только разводили руками. Нет у них транспорта, который бы мог пройти по таким сугробам, чем разбойники и пользуются.

Сам же я больше всего боялся, что вымерзнут в вагонах цитрусовые, и мы с маркграфом будем иметь бледный вид за свои подарки в госпиталях. Не обвинили бы нас в том, что мы просто скидываем раненым порченый товар, который нельзя продать. А что? Доброжелателей у нас хоть отбавляй.

Безделье в дороге мне не грозило. Я писал наставление по санитарным и иным нормам обустройства лагерей военнопленных с упором на базовые принципы.

Принцип единого руководства всеми лагерями для военнопленных. Органов снабжения их продовольствием, инструментами и распределения произведенной продукции.

Принцип национального разделения пленных по лагерям. Совсем не нужно чтобы наши нынешние враги создавали между собой горизонтальные связи с оттенком вражды к империи.

Принцип строгого отделения офицеров от рядовых. Офицеров концентрировать в отдельных лагерях 'для благородных' с особыми условиями. Общество тут феодальное по нравам. Если такого не сделать, то обвинят в варварстве. Впрочем, император это предвидел когда стал сосредотачивать лагеря военнопленных в Реции. У нас и так репутация отмороженных. А уж после моей кровавой тризны так вообще…

Плановый принцип использования пленных в качестве рабочей силы. Пока же все на уровне рефлексов реагируют.

Принцип бригадного подряда и распределения 'пайки' в зависимости от норм выработки всего коллектива. А там сами между собой пусть разбираются, как хотят питаться. Без лишних надсмотрщиков. Вино в порционе только за перевыполнение плана. Хотя дешевого вина в Реции хоть залейся, но вино сильный стимул для людей из северных стран.

Особо уделил внимание созданию штрафных лагерей строго режима для отказников от работы, нарушителей дисциплины и лиц, склонных к побегам. С условиями жизни и труда, близкими к имперской каторге. Но это уже наказание по суду.

Отдыхал от этой работы, тасуя карточки с химическими элементами и читая местные книги по химии. Не такое это оказалось легкое дело построить таблицу Менделеева, даже зная заранее ее принцип, но обладая пробелами в знаниях химии. Особенно в местной химической терминологии. Курса местной средней школы оказалось маловато, а земные термины тут неприемлемы. Но не боги горшки лепят…