Ха! Говорила же, — про себя, — что смою его по-детски глупое недовольство.

— Даже деловой разговор с красивой девушкой может иметь сексуальный подтекст. Разве нет?

Морщит лоб.

— Ты не собираешься объявить любое моё общение с симпатичными девушками изменой тебе? С ХёМин я каждый день разговариваю.

— Есть одно важное обстоятельство, которое придаёт пикантность именно нашему общению, — обьявляю я.

Вопрос «Какое?» не звучит, но ясно читается на его лице.

— Ты не догадлив, — разве я могу удержаться от упрёка? — Мы оба знаем, что в любой момент ты можешь завалить меня прямо на столе и долго сопротивляться я не смогу.

В такие моменты он готов простить мне всё и даже немножко больше. Пользуюсь этим изредка, но беззастенчиво. Пацак придвигается ближе, не шарахаюсь пугливо и кокетливо, а сую ему ближайшую ножку, слегка выгнув её вбок.

— Быстренько целуй и отвечай на вопрос.

— Какой? — невнятно переспрашивает ЧжуВон, оторвавшись от моей ослабевшей ступни.

— Эффективно ли идёт борьба против манкеров? Мои ребята восемь человек отловили…

Он задумчиво трётся лицом о лодыжку.

— Надо динамику смотреть. На первый взгляд враг не сдаётся. Лично я думал, что само объявление войны этим миччиномам резко уменьшит их активность. Их активность снизилась?

Мягко освобождаю свою ногу. И закидываю на неё вторую. Взгляд ЧжуВона опять затуманивается.

— Пожалуй, нет, насколько могу судить по докладам ГаБи.

— Ты усилишь на них давление, — находит в себе силы для рассуждений ЧжуВон, — и сможешь ограничить это позорище. Но полностью оно не исчезнет.

— Ты оценил мою задумку? — босоножка болтается на носке ещё нецелованной ножки перед его лицом. — Да. Я тебя соблазняю, и как только ты на меня набросишься — ты проигрываешь. На манкеров ещё когда усилю давление, а на тебя прямо сейчас.

Ну, наконец-то до него дошло! Трётся щекой о мою ступню не хуже Мульчи и улыбается. Это же не проигрыш. Это его давление на меня. Ответное. И эффективное, в низу живота теплеет.

— Можно пойти на публикацию имён тех, кто попался повторно, — продолжает улыбаться Чжу. — Но тут надо с юристами советоваться.

— Не обязательно, — размышляю, не применить ли по нему ядерный удар? — Можно просто утечку организовать. Тот же «SportSteep» охотно включится.

ЧжуВон слегка касается губами нижней части голени. Изумлённо вздрагиваю. А ведь у меня ноги слабеют! Значит, пора! Одним резким движением сдираю топик и бросаю в ошеломлённое лицо.

Теперь я улыбаюсь. И вожу носком босоножки в районе его могучей шеи.

— Какие ещё идеи есть?

Пока он пытается включиться, совершаю маленькое открытие. Горю изнутри. Женщины, пытающиеся соблазнить мужчину, сами возбуждаются? Вот это новость! Или это исключительно моя фишка?

Чжу медленно встаёт, не сводя с меня глаз. Ещё немного и он проиграет. Нет! Не успеет! Спрыгиваю со стола прямо в его руки. Обхватывать при этом ногами его корпус считаю пошлым, но одну ногу закидываю за него. Движение из танца.

— В задницу стол, — выдыхаю жаром ему в ухо, — неудобно. Неси в спальню. Быстрее.

И впиваюсь ему в шею. С зубами.

Через…

Надо мной медленно кружится потолок, я будто плыву или тону в тёплом, безмерно ласковом океане. Самый первый любовный опыт, как грохот тяжёлого фугаса в сравнении с ядерным взрывом. Теперь я знаю точно смысл слова «эйфория». Это она затопляет всё тело, полностью лишая власти над ним. Даже пальцем пошевелить не могу.

Сколько времени прошло? Секунд или минут? Пытаюсь прокрутить в голове происшедший с нами аннигиляционный взрыв, картинки возникают, как в стробоскопе. Вот я под ним, совершенно неприлично извиваюсь. На нём — ещё более непристойные волнообразные движения всем телом. На острейших, как ожог медузы, ощущениях поцелуев в грудь и плечи, больше похожих на укусы, останавливаюсь. Покраснеть мешает только полное отсутствие контроля над телом.

Отвалившийся от меня ЧжуВон с лёгким кряхтением переворачивается на живот. Мне не надо оглядывать его, почему-то и так всё вижу. На спине длинные царапины пучками по две-три линии. Надо бы обработать… данунафиг! Неглубокие, сами заживут… блаженно тону в своём океане.

29 сентября, четверг, время 14:05.

Агентство «Music Modern», репетиционный зал.

— Лена! Огромное спасибо! — с жадностью перебираю листочки, покрытые округлым красивым, а главное, разборчивым почерком.

Стесснер, улыбаясь на мой энтузиазм, отходит к девчонкам, выворачивающимся у станка. Три дня назад, в случайном разговоре, узнала, что в её семье принято было разговаривать на немецком. От бабушки такая традиция шла. Лена в детсад не ходила, поэтому с ней случилась маленькая техническая неприятность. Она пошла в русскую школу в шесть лет, практически не зная русского языка. Помогло то, что она не единственной немкой в классе была.

— Зато потом намного меньше проблем с иностранным языком имела, — смеялась Лена. — Естественно, я выбрала немецкий.

Но в процессе изучения языка в школе проявились подводные камни. Лене пришлось переучиваться. Её семейный немецкий оказался реликтовым, отставшим от современного канонического на триста лет. К тому же прусский диалект.

Для меня важен сам факт уверенности Лены, что диалект именно прусский. Их предки откуда-то из-под Кенигсберга в Россию перебрались. Кафедра немецкого языка, и главный адепт его, профессор БинСук, надеюсь, будут удовлетворены таким материалом и моим анализом. Анализ достаточно прост, найти и свести в систему различия языков. Придётся поработать несколько дней. Лена принесла мне четыре сказки и одну колыбельную. Ещё несколько диалогов на бытовые темы.

Так, сколько листов? Двенадцать! Когда Лена возвращается ко мне, выкладываю из портмоне миллион двести тысяч вон.

— Что это?

— Премия. Примерно сто долларов за каждый лист…

— Да не надо, ЮнМи-сии, что вы… — Лена смущается.

— Прекрати. Ты не в России. Ты в зоне процветающего капитализма. Здесь любой труд оплачивается. Нет, волонтёрство тоже в наличии, но это не наш случай.

Чуть не насильно впихиваю ей деньги.

— Чуть не забыла. Напой мне колыбельную…

Лена напевает, я записываю. Простенькая мелодия, так что никаких проблем. Подавись, проклятый БинСук, не зря твоё имя можно перевести, как двойной сук. Не с корейского, разумеется.

— Замечательно, — прячу ценные бумаги в портфель. — Но я не за этим пришла. Где у тебя можно переодеться? Не хочу в общую раздевалку идти.

Через пять минут в отдельном маленьком примыкающем помещении, в котором хранятся эспандеры, обручи, ростомер, электронный весы и прочий инвентарь, Лена неотрывно смотрит на меня с непроницаемым лицом.

— Не могу понять, ЮнМи-сии, вы занимались гимнастикой?

— Занималась и занимаюсь, но бессистемно, без тренера.

Я облачилась так, как никогда не делала дома. Вдруг ЧжуВон заметит, для него это станет мощнейшим ударом. После этого он трое суток меня из спальни не выпустит. Надевала один раз и сразу отложила, не нужны мне такие риски. Закрытый чёрный купальник с длинными рукавами, под ним тонкие чёрные колготки. Лёгкие туфли на низком каблуке, танцевальный вариант, на высоком не попрыгаешь.

Когда первый раз увидела себя в этом наряде, сама удивилась. СунОк рядом чуть не почернела от зависти. Еле успокоила её тогда. Чёрный цвет не только подчёркивает и выделяет недостатки фигуры, достоинства он тоже выпячивает… ладно, пора на выход. Босоножки на высокой шпильке тоже беру с собой.

— Девочки, все сюда! — командует Лена по-английски и усаживает всех на скамью. Мои ошарашенные моим видом девчонки, толкаясь и спотыкаясь, кое-как выполняют команду. Их растерянностью удовлетворена полностью. Вы считали себя красотками? Только на корейской помойке, — прости великодушно, о ГуаньИнь, — вас могут назвать красавицами. И то, только те, которые не видели меня.