Ну, где же? Куда подевалась моя неожиданно выяснившаяся способность к внушению?

"Отстань! Забудь, что я существую! Потеряй память! У тебя заусенец на пальце! Прыщ вылез на лбу!"

Абсолютно не подействовало. Наверное, нужно сосредоточиться и напрячься. Как тут сосредоточишься, если свалка на носу, и ждешь удобного момента, чтобы вцепиться в египетскую челку?

— Достала она меня, — Эльза подняла руку. — Сейчас накормлю её agglutini[46].

— Эльзи, послушай! — блондинистая свита повисла на предводительнице. — Если создашь, Мэл тебя убьет!

— Да что он мне сделает? — раздухарилась Штице. — Он и не узнает, если одна неграциозная туша выпадет из окна и сверзится убогой головёнкой вниз.

Мамочки, вот её понесло! Я ужаснулась, представив, как подружка Мэла обездвиживает меня nerve candi и избавляется от тела, вытолкнув на снег с четвертого этажа.

Хватит медлить! Нужно идти ва-банк.

Сразу видно, что висоратские кошелки не занимались рукоприкладством напрямую, иначе не выпустили бы меня из поля зрения. Перед тем, как броситься кошкой на противниц, я завела руку за спину и, наобум цепляя невидимые волны, погнала их в сторону разбушевавшейся стервы. Должно сработать, — твердила с растущей решимостью, ибо терять мне нечего. Если через пять секунд заклинание отвлечения не сработает, перехожу к плану Б.

— По какому праву эта идиотка открывает дрянский рот и смеет пререкаться? Кто я и кто она? Шваль безродная! — возмущалась Эльза. — Я её налысо обрею! Я ей пожизенное несварение устрою! Я её в порошок сотру и по ветру развею!

— Эльзи, успокойся! Тебе вредно волноваться, от этого портится цвет лица, — уговаривала блондинка слева.

— Конечно, Эльзи, ты самая лучшая! — утешала вторая преданная собачонка.

Раскудахтавшееся трио не обращало на меня внимания. Сработало заклинание или нет? На всякий случай пощелкав пальцами, я втянула живот и, затаив дыхание, протиснулась бочком мимо буянившей Эльзы. А будучи у двери, не сдержавшись, кинулась из туалета.

Ур-ра, свобода! Я умудрилась выскользнуть без ущерба для организма, не считая разминки языками. И невидимые волны послушались меня!

Надо поскорее сваливать отсюда. Оглянувшись на повороте — нет ли погони — я завернула за угол и помчалась по коридору. Ябедничать или подавать письменную жалобу не имело смысла. Свидетелей конфликта нет, свита Штице не в счет, а становиться всеобщим посмешищем не в моих интересах. Подумаешь, женские разборки на почве ревности. Обычное дело. Мы и не такое видали.

Зато я! в одиночку! расправилась с тремя зараз!

Мое первое боевое крещение!

Ну, ладно, не расправилась, а трусливо сбежала. Зато героически отбрехивалась. Мусору намела немерено, так что складывалось впечатление, будто содержимое всех помойных баков Асмодея вылилось на мою голову.

Ну, собственную аморальность и дурное воспитание как-нибудь переживу. Чай не принцесса на горошине, чтобы при малейшем намеке на тошноту закатывать глаза и тянуться за ароматической солью.

Наверное, на подсознательном уровне я все же запутывала возможных преследовательниц, потому что добиралась до деканата окольными путями. Рухнув на диван в приемной, дождалась, когда утихнет дрожь в руках и перестанет бухать сердце.

Теперь придется планировать каждый шаг на случай, если Эльза надумает отыграться. И не оставаться в одиночку в замкнутом пространстве, а при свидетелях Штице не рискнет мстить. Зато у меня появился козырь: изнеженная ревнивица, похоже, не подозревает, что можно улаживать конфликты путем обычного выдирания волос.

И… кажется, в другом рукаве появился второй козырь. Эльза до икоты боится попасть в немилость к Мэлу.

Был козырь, да сплыл. После сегодняшнего развода мостов Мэл даст зеленый свет своей гюрзе, и та не преминет воспользоваться послаблением.

Стрессы плодятся как тараканы, — поковыряла я диванную обивку. С каждым новым днем становится все труднее существовать в столичном институте. Сложности растут как снежный ком. И все же круто я облапошила трех висоратских выскочек!

Представила, как Штице цокает по моим следам, потягивая по-собачьи носом, и развеселилась.

Мне казалось, время промчалось стрелой, а на самом деле протекло два с половиной часа, вместивших в себя кучу малоприятных событий.

Генрих Генрихович, сидя за столом, выглядел на фоне смеркающегося неба темной скалой, однако не торопился включать свет. Пока я бегала по курьерским делам, он разобрался с черным глобусом, и тот занял облюбованное место в углу кабинета. Декан же, нацепив на нос очки, читал толстый справочник.

— Выглядите уставшей, — заметил мужчина, когда я отдала бланк с расписками о вручении извещений. — Стоило оставить сумку здесь. Зачем заниматься самоистязанием?

Не надорвусь. Можно подумать, таскаю на себе чемодан кирпичей.

— Меня не затруднило, — заверила я сердобольного дяденьку.

Стопятнадцатый чиркнул на листе бумаги несколько строк и поставил размашистую подпись.

— Вижу, Эва Карловна, что не зря положился на вас, — сказал, вручая листочек с заголовком "Справка", и подал руку. Сперва я не сообразила, но потом протянула свою лапку, и мужчина пожал её крепким мужским рукопожатием человека, чье доверие оказалось оправданным. Приятно, что ни говори.

— Договоренность об экзамене остается в силе, — напомнил декан.

— Хорошо. Вы, наверное, торопитесь на совет?

— Да, нужно собираться, — согласился Генрих Генрихович, взглянув на часы. — Вы правильно поступили, не став затягивать с отработкой прогула. Как говорится, сделал дело — гуляй смело.

Я кивнула. Не затянула и повстречалась с Мэлом и его ревнивой подружкой.

Засунув справку в сумку, вышла из кабинета, пытаясь на ходу застегнуть заевший замок. Замок не просто заел. Он сломался, и содержимое сумки вывалилось на пол. Хорошо, что ЧП случилось в безлюдной приемной деканата, и мне пришлось ползать по мрачному склепу, собирая разлетевшиеся по помещению стовисоровые купюры.

Вот получится конфуз, если декан пойдет на свой совет, а тут я сижу на полу, обмахиваясь веером денег. Представила вопрошающе-удивленный взгляд Стопятнадцатого и принялась ползать еще усерднее, сгребая банкноты.

Сама виновата. Загнала себя в ловушку, соврав. Все равно Генрих Генрихович рано или поздно узнает о приеме и сделает закономерный вывод о том, где я нашла наличность. Или, чего доброго, задаст вопрос напрямую, потому как честная отработка прогула и скорбь по утрате четырех висоров смотрелись более чем странно в сравнении с рукой, выудившей из-за ножки стола охапку купюр. Что стоило открыть рот и всего-навсего сказать, мол, отец смилостивился, пообещав приодеть меня на мероприятие года? Стопятнадцатый, как порядочный дяденька, не стал бы перепроверять съедобность навешанной лапши, а я сидела бы сейчас в швабровке, попивала чай с шоколадными конфетами, купленными в кондитерской, вместо того, чтобы бегать курьерской савраской по институтским этажам, наталкиваясь по пути на ненормальных девиц и их парней. Вдобавок предстоит отработать два обязательных часа в архиве, а я морально истощена.

Покуда ползала на четвереньках, декан не сподобился выйти из кабинета, и, облегченно вздохнув, я поднялась с колен. Чтобы содержимое не высыпалось повторно и прилюдно, пришлось подхватить сумку под мышку.

Мне, конечно, было известно, что вещи, имевшей когда-то повышенную вместимость, со временем придет конец, но финал наступил внезапно и незапланированно. Обидно. Сумка сопровождала меня в путешествиях всю мою сознательную жизнь, став хорошей помощницей.

Досадно, хоть реви. С фляжкой рассталась, а теперь и замок вышел из строя, капитально и неисправимо. Завтра я куплю сто таких сумок, а пока нужно носить в чем-то тетради, перья, карандаши с резинками, фантики и мятые карамельки, ключи, расческу, фонарик, небольшие ножнички, удостоверение личности, косточки от ахтулярий и непонятные бумажки. И да, еще девять тыщ висоров. Не забыть бы перевязать их резинкой.