— Севолод дал, — сказал Мелёшин, пристегиваясь.

— Да ну? С чего бы? А почему не новая?

— Отец пока не знает. Поскольку дядя косвенно виноват в том, что случилось с "Мастодонтом", пусть компенсирует моральные издержки. Он, кстати, не особо сопротивлялся, — сказал Мэл, вывернув на дорогу.

На этот раз он поехал дорогой, по которой возил в кафе. Марку автомобиля я не стала спрашивать. Не успеешь запомнить, как машину тут же увечат — нездоровая тенденция. Оглядев уютный салон, отметила низкую посадку по сравнению со злосчастным танком.

На нашей окраине жизнь остановилась, готовясь ко сну, а в приближении к центру города появились вереницы машин, засияли призывно витрины, и прибавилось народу на улицах. Неужели столица не спит?

Интересно, где живет Мэл? Если он соврал про личное жилье, врежу ему сумкой и потопаю пешком до института. Батюшки! — осознала вдруг. Мы едем к Мелёшину! К тому самому, с которым мы… который меня… Я начала мять пальцы и искоса взглянула на него. За время отъезда от института Мэл и слова не сказал, уделив внимание дороге.

— Мелёшин, твоя помощь бескорыстна? — снова пристала к нему.

— Бескорыстна, — подтвердил он, взглянув в боковое зеркало и переключив скорость.

— То есть… мы ведь приятели?

— Приятели. Кто же еще?

— Ну, ладно.

Я уставилась в окно. Неисповедимы наши пути. Этим вечером меня чуть не придушил почетный член двух десятков научных обществ, а теперь еду в машине — подумать только! — домой к Мэлу.

— А ты случайно не на "Кленовом листе" живешь? — вдруг пришло в голову. Не переживу, если он соседствует со своим дядюшкой.

— Куда нам? Мы люди простые, — сказал Мелёшин, выворачивая с широкого проспекта на улицу поуже и потише, и я загляделась на здания, эффектно подсвеченные с разных сторон.

Хорошо, что простые — подумала я с облегчением. Чтобы отвлечься, спросила:

— Дегонский сильно пострадал?

Мэл помолчал.

— Ты в своем репертуаре, Папена. Подозреваю, назови тебе больницу, заставишь развернуться, чтобы навестить бедняжку. Не волнуйся, кости и голова целые, жить будет. У него хватило средств, чтобы пройти ускоренный курс терапии. День-два, и увидишь своего подопечного в институте.

— Он мне не подопечный.

Сказанное порадовало. Аireа candi[20] опасно тем, что поднимает в воздух и вышвыривает из образовавшейся воронки. Можно сильно удариться и получить не только сотрясение и ушибы, но и переломы, например, позвоночника или свернуть шею.

— Почему не подключилось отделение? Стрелялись ведь висораты.

— Отделение проходит боком, — ответил Мелёшин. — Одно из условий димикаты — неразглашение. Пострадавший берет вину на себя, иначе — позор на фамилии.

Своеобразные понятия о чести. Мужские. Или детские.

— А у кого было право выбора?

Проще говоря, мне захотелось узнать, кто являлся ответчиком, а кто — истцом. Оскорбленный имел право выбрать три заклинания, и противнику запрещалось отвечать ими же.

— Какая тебе разница? Думай о том, как будешь ворочаться полночи в душном чуланчике, — сказал Мэл.

— Не буду. Отрублюсь и начну храпеть. Сразу вставляй затычки в уши.

Мелёшин в ответ рассмеялся. Все-таки хорошо, что он встретился. Я и подумать не могла, что увижу его шатающимся у ограды института, в то время как танцинги в клубах простаивают. В самом деле, что Мэл позабыл вечером у института?

Не успела спросить. Пока я раздумывала и задавалась вопросами, автомобиль спустился по пандусу в прямоугольный проем и проехал по освещенному коридору в гараж. Мы теперь опытные, чтобы понять, что к чему, достаточно побывать разочек в гостях у дяди одного парня. Знаем, что о машинках нужно заботиться, чтобы на них нечаянно не попрыгали слоны. Интересно, как автомобиль Севолода простоял у института, и его не раздавили в лепешку. Наверное, Мэл прохаживался рядом и охранял с битой.

Когда мы вылезли из машины, он спросил:

— Заберешь сумку?

— Конечно! Завтра будешь спать полдня, а мне надо домой.

— Точно! — хлопнул Мелёшин себя по ноге. — Успел забыть.

Вытащив мое богатство из багажника, пошел к лифтам, я — за ним.

— А машина?

— Ее увезут, — махнул он в сторону.

И правда, заработала транспортерная лента и утащила автомобиль в неизвестность.

В скромное обиталище Мэла вели аж шесть лифтов, однако меня несколько удивило, когда мы вышли не на лестничной площадке, а в небольшом застекленном фойе с приглушенным светом.

— Мы где? — поинтересовалась шепотом.

— Это парадное, — пояснил Мелёшин. — Архип, привет! — поздоровался рукопожатием со здоровяком за стойкой. — Правый починили?

— Починили, — пробасил Архип, — но не совсем. Заедает, завтра буду повторно вызывать. Лучше езжайте по левому.

Мэл уверенно двинулся к левому из лифтов.

— Это кто? — спросила я тихонько, когда мы застыли в ожидании, и обернулась на здоровяка, склонившегося за стойкой.

— Ну… консьерж, наверное. Не знаю, Папена.

Из приехавшего лифта вышла пара, Мелёшин поздоровался, и я тоже кивнула для приличия. Женщина взглянула на меня, оценив за долю секунды, подхватила спутника под локоть, и они направились к застекленному выходу. Куда людей несут ноги, если ночь на дворе?

— Зачем куча сложностей? — проворчала я, когда мы заняли освободившуюся кабину. Мэл нажал на кнопку "18", и створки сошлись. — Прыгаем как кузнечики.

— Потому что правый не работал с утра. Он как раз едет напрямик.

Кабина шла мягко, без дрыганий и покачиваний. Мелёшин молчал и я тоже, потому что не знала, как себя вести: вешаться ему на шею за проявление заботы и внимания, или делать вид, что ночевки у парней — дело привычное.

Дверь квартиры Мэла оказалась обыкновенной, без инкрустации алмазами и золотом. Лестничная площадка занимала маленький квадратик площади, на все четыре стороны которого — три двери и лифт. Действительно, скромно и без лишней помпезности.

Мелёшин провернул ключом в замке и распахнул дверь:

— Проходи.

Никаких проблем. Ты живешь и думаешь, что мир принадлежит тебе. Повзрослев, узнаешь, что рядом с три окаянного желающих урвать кусок побольше. Пусть рискнут отобрать. За свою долю порвешь глотку любому, потому что имеешь право, потому что у тебя — фамилия, потому что ты — часть семьи.

Правами наделила тебя сила, перекатывающаяся по мышцам, не изуродованным инъекциями. Сила, данная предками, ставит тебя на ступеньку выше, выделяя из толпы подобных. Подобных, но не равных.

Тех, кого топчут, ты не видишь. Тебя воспитали не замечать чернь, используя её. Приучили смотреть сквозь подобострастные взгляды и низкие поклоны. Жизнь как рулетка — кому и кем повезло родиться. Или не повезло.

У тебя есть всё, что нужно для жизни. По списку: тачки, скорость, друзья, адреналин и девочки. Элитные и избранные. Самые лучшие и отборные. Никаких проблем.

Однажды появляется интерес. Мгновенно, налетев со сквозняком, занесенным новенькой в лекционную аудиторию. Твой интерес подогревается, и не нужно оборачиваться, чтобы полюбоваться на нежные тонкие черты лица. Ты видишь кожей, и, кажется, волны искривляются вокруг девчонки, щекоча тебя за загривок.

Вдруг бац! — случайно узнаешь её тайну, позорную и грязную. Кому предназначено ползать, тот никогда не взлетит, и ей не изменить свою судьбу. Как бы она ни тянулась к солнцу, выше не станет, и её тщетные попытки вызывают твое презрение. Вдвойне задевает, что ты повелся на свой интерес и прошляпил подвох, хотя должен был почувствовать в новенькой фальшивку. Стекляшку. Обидно.

Её следует проучить за обман, чтобы знала свое место. Совершенно случайно — лгунишка настолько безмозгла, что не видит за собой шлейфа, который ты привязал, — становишься её хозяином и играешь её страхами, управляешь её жизнью. Игрушка смеет высказывать собственное мнение, и тебя неимоверно злит её самоуверенность. Чернь не должна забывать, что у нее нет прав.